Александр Кикнадзе - Тогда, в Багио
И еще одно немаловажное обстоятельство не могло не тревожить советскую делегацию. До Манилы двести пятьдесят километров по горной и небезопасной после пронесшихся тайфунов и землетрясений дороги. Путь сам по себе не близок — полтысячи километров в оба конца. Карпов устанет. Сомнений в этом нет. Сможет ли он обрести свою физическую форму за те двое суток, которые останутся до тридцать второй партии?
Но есть закон: чтобы лучше отдохнула правая натрудившаяся рука, надо дать нагрузку левой.
Быть может, устав физически, Карпов лучше отдохнет душой?
Риск велик? Без сомнения. Принять решение легко? Ой как трудно! Но есть же прекрасные стихи у французского поэта-юмориста:
Задает банкеты генийВ отеле «Принятых решений».Посредственность посуду моетВ харчевне «Может быть, не стоит».
Карпов и Севастьянов уехали в Манилу.
Был на редкость напряженный матч баскетболистов СССР и Югославии за звание чемпионов мира. И там тоже все решало одно лишь очко. Это очко выиграли югославы.
Карпов отчаянно болел за соотечественников.
Но за эти два часа пребывания в наэлектризованном зале он выплеснул (так скажут позже психологи) вместе с прочими эмоциями целый ковш отрицательных эмоций, которые копились в его груди.
Очевидцы утверждали, что он вернулся в Багио заметно посвежевшим.
Он шел играть последнюю партию как шахматист, уверенный в себе и заставивший поверить в эту уверенность других.
— У всех у нас не было сомнений, что Анатолий последнюю партию выиграет, — говорит Виктор Ивонин.
Анатолий Карпов:
— Путешествие в Манилу, хоть и проходило под дождем, взбодрило меня. Я здорово переживал за наших ребят, которые играли решающую встречу за звание чемпионов мира с командой Югославии и проиграли одно очко. Я понимал, что обязан это очко завоевать. Собрал все силы на тридцать вторую партию, если говорить точнее, собрал последние силы. Все мы понимали, что будет в этот день решающий бой. Корчной был убежден, что я нахожусь в состоянии, близком к депрессии. Играя черными, он стремился перехватить инициативу, однако в этот день я был предельно собран. Понимал, сколько миллионов людей смотрят на эту доску моими глазами, и понимал, что могу доставить очень большое горе, а могу доставить и большую радость. Старался играть, уходя от риска. И был счастлив в ту минуту, когда Корчной потребовал бланк для откладывания партии. Я понял, что игра сделана, что кончен матч; Корчной откладывал партию для того, чтобы лично не поздравлять меня.
Когда Анатолий сделал последний ход в последней партии матча и его неприятель потребовал бланк для того, чтобы отложить позицию, в советской делегации проснулось наконец долгожданное немногословное, выражавшееся глазами, улыбками, рукопожатиями, ликование. Все понимали, что сделана игра, что сделан матч, что не может случиться уже ни одна из тех несуразностей, которая подкарауливала чемпиона мира в некоторых, казалось, начисто выигранных партиях.
Теперь этого не произойдет. Видно невооруженным глазом, черным не удержать позицию. Без сомнения, это видит и понимает и Анатолий. Надо подойти поздравить, обнять. Сейчас спустится со сцены.
К Карпову подходят, а на лице его полная отрешенность. Он еще весь там, в партии, она не отпускает его.
Ему бы улыбнуться. Сбросить с плеч груз забот и тревог, который он нес честно и мужественно три последних месяца. Похудело, обострилось и без того тонкое лицо. Возмужал. Взгляд пусть чуть-чуть, но стал другим. Взгляд человека, много испытавшего и пережившего.
Сосредоточившись до предела на последней партии, Карпов словно отключился от всего остального мира с его эмоциями. Ничто постороннее не могло войти в Карпова. И сам он не мог «вернуться» в реальный мир: не проявлял радости, не слышал поздравлений друзей, взгляд у него был отсутствующий.
Могло предстоять доигрывание, возможность его нельзя было отбрасывать. Карпов не имел права на малейшее расслабление.
Рассказывает В. Ивонин:
— За тридцать второй партией напряженно следила не только Земля. Но и — впервые за всю долгую историю шахмат — следил космос: Владимир Коваленок и Александр Иванченков, «Фотоны». Им передали по радио отложенную позицию, и, надо думать, анализ ее доставил немало приятных минут космонавтам.
В день предполагавшегося доигрывания они вышли на связь с Землей чуть позже обычного и сразу же после обмена приветствиями спросили:
— Что новенького на планете? Есть ли вести из Багио?
В этот момент раздался голос диктора «Маяка», известивший о победе Анатолия Карпова. Из космоса донеслось: «У-р-р-а!»
А вскоре в Багио пришла сердечная радиограмма от «Фотонов». Вручая ее Карпову, председатель Шахматной федерации СССР Виталий Севастьянов сказал:
— Рекордсмены космоса шлют горячие поздравления чемпиону мира.
Так откликнулся на победу Анатолия Карпова космос. А вот как откликалась Земля.
Поэт Степан Щипачев:
— В Багио испытывалось не только умение играть в шахматы, но и самое настоящее мужество. Анатолий Карпов показал все лучшее, чем одарила его Родина. Глубоко благодарен ему за ту радость, которую он принес всем нам.
— Еще до начала матча в Багио я был уверен в победе Карпова, — заявил в Копенгагене датский гроссмейстер Б. Ларсен.
Американский гроссмейстер и шахматный обозреватель Р. Бирн отметил, что матч в Багио был принципиальным состязанием мастеров двух стилей и его исход продемонстрировал преимущество стиля молодого советского гроссмейстера.
— Анатолий Карпов играет лучше всех шахматистов в мире. Он доказал это своей победой над претендентом, — сказал гроссмейстер Р. Хюбнер из ФРГ. — Карпов умеет поразительно быстро схватывать и усваивать все новое и соединять это с тем, что было уже на его вооружении. Это очень важный фактор. Другим таким очень важным фактором является умение А. Карпова играть быстро, восхищает его способность к экономическому мышлению.
Югославский гроссмейстер С. Глигорич заметил:
— Анатолия Карпова, несмотря на молодой возраст, отличает классический стиль игры. Мне он импонирует. Карпов отлично приготовился к этому сложному матчу и, можно сказать, прогрессировал от партии к партии.
«Несмотря на драматический поворот в борьбе за мировую шахматную корону, советский гроссмейстер Анатолий Карпов в критический момент проявил собранность, волю и твердую решимость добиться победы, — писал комментатор братиславской газеты «Смена». — Анатолий Карпов подтвердил, что является достойным продолжателем славных традиций советской шахматной школы. Его игра в решающей, тридцать второй партии, несомненно, войдет в учебники стратегии шахмат».
* * *А что испытывал перед тридцать второй партией и после нее сам Анатолий Карпов?
Вот что рассказывал он на встречах с писателями и журналистами:
— Тридцать вторая партия была партией, от которой зависело слишком много. Такие партии играть очень трудно, один только ход мог решить судьбу всего матча. И хотя нервы были натянуты до предела, мне удалось собраться, начать партию с хорошим настроением, несмотря на предыдущие неудачи. Удалось отвлечься от шахмат, немного отдохнуть. А как она закончилась, вы знаете. Должен сказать, что буквально все, кто окружал меня в Багио, почувствовали, что тридцать вторая партия будет последней, а этот день — последним днем матча.
Я жаждал борьбы. При этом помнил, что в течение всего матча претендент, играя черными, старался уйти от единоборства, перевести игру в спокойное русло; в тридцать второй партии ему как раз предстояло играть черными.
Позиция на доске сложилась напряженнейшая, с некоторым преимуществом белых. Если помните, разыгрывалась защита Уфимцева, но постепенно мне удалось привести к построению испанской партии, а в ней претендент разбирается хуже. У меня сложился большой выбор продолжений, и шаг за шагом удалось создать угрозу королю черных. Хотя сцена довольно далеко от зрительного зала, многие после говорили, что ясно видели, как покраснел Корчной и как побледнел я. В тот миг я мысленно говорил себе: не торопись, не комбинируй, позиция выигрышная, главное сейчас — не упустить победу…
Претендент, попав в цейтнот, перестал с 32-го хода вести запись, несмотря на напоминания и предупреждения арбитров. Партию записывал один я. Сделано 40 ходов, оставалось еще пять минут. Я встал и пошел к демонстрационной доске (никто не мог понять, зачем и почему я туда пошел). Я посмотрел на демонстрационную доску: сделано ли на ней 40 ходов? Выяснил: сделано. Тем не менее я решил, что нужен 41-й ход. Чтобы потом не было никаких вопросов. И я сделал этот 41-й ход — ход сильный, ход выигрывающий. После чего партия была отложена.
Мы отправились в гостиницу, в номере внимательно просмотрели позицию; никаких шансов у противника нет. Но я помнил, сколько было в этом матче чудес.
