Ник Хорнби - Футбольная горячка
Нейтралы, конечно, наслаждались представлением Газзы, но таких на стадионе было мало. Болельщики «Арсенала», как и я, пребывали в ужасе, а фанаты «Тоттенхэма» пришли в буйный восторг (после того, как Гарри Линекер, обыграв защитника, закатил мяч в сетку), вернее сказать, они тогда совершенно сбесились – два гола за десять минут означали, что «Арсенал» похоронен. Вот вам и удовольствие. Так где же сходство с театралами, если футбольные болельщики подобным образом реагируют на самые великие моменты игры?
Оно есть, но отнюдь не прямолинейное. Считается, что «Тоттенхэм» лучше «Арсенала», однако болельщиков у него меньше. А на команды, имеющие репутацию «интересных» («Вест Хэм», «Челси» или «Норвич»), вообще никто не ломится. То, как играет наш клуб, не имеет для нас особого значения, как не имеют значения и его победы. Мало кто сам выбрал, за кого болеть, – большинству это навязали. Наша команда может опуститься из второго дивизиона в третий, продавать лучших игроков, покупать футболистов, заведомо не умеющих играть, и в семисотый раз подряд накидывать мяч своему высоченному центр-форварду, – мы только ругаемся, уходим домой, а через две недели возвращаемся, чтобы снова страдать.
Я в первую очередь фанат «Арсенала», а уже потом – просто футбольный болельщик (да, да, мне известны все приколы на этот счет). И я никогда не получу удовольствия от гола Гаскойна в наши ворота или чего-нибудь в том же роде. Однако я знаю, что такое зрелищный футбол, и искренне наслаждаюсь теми относительно немногими матчами, когда «Арсенал» демонстрирует действительно красивую, зрелищную игру. Я способен оценить достоинства чужой команды, но только если она не соперничает с «Арсеналом». Как все, я громогласно сетую по поводу пороков английского стиля и удручающего уродства футбола, в который играют английские команды, но в глубине души понимаю, что все это треп для паба и ничего больше. Жаловаться на скучный футбол – все равно что жаловаться на грустный финал «Короля Лира»: нет никакого смысла, и Алан Дурбан это понимал. Футбол – альтернативный мир, такой же серьезный и непредсказуемый, как настоящий, со своими заботами, разочарованиями, надеждами и иногда душевными взлетами. Я хожу на футбол по разным причинам, но только не ради развлечения. И когда в субботу я замечаю следы паники на угрюмых лицах окружающих меня людей, я понимаю, что они испытывают те же чувства. Для приверженного фаната зрелищный, развлекательный футбол – это нечто подобное рухнувшему в джунглях дереву: можно представить, что такое бывает, но оценить нельзя. Спортивные журналисты и завсегдатаи привилегированных лож – те же индейцы Амазонки, которые в чем-то куда образованнее нас, но зачастую знают гораздо, гораздо меньше, чем мы.
Тот самый старый «Арсенал».
«Арсенал» против «Брайтона»
01.11.80
Безликая игра двух безликих команд; сомневаюсь, чтобы кто-нибудь ее запомнил, если только не попал на стадион в первый или в последний раз; уверен, что оба мои спутника – отец и брат – забыли эту игру на следующий день. А у меня она отложилась в памяти только потому (только потому!), что тогда я был на «Хайбери» в последний раз с отцом. И хотя мы еще можем вместе сходить на футбол (недавно он даже что-то намекнул в этом роде), тот матч окружен ореолом конца эпохи.
Команда была в том же состоянии, что и двенадцать лет назад, отец выглядел так, будто собирался пожаловаться на холод и обозвать «Арсенал» конюшней, а мне хотелось извиниться. Я чувствовал себя, как обычно – донельзя угнетенным, но теперь, сознавая свою угнетенность, страшился ее больше, чем в детстве. И команда была в своем духе: сродни всем этим кошмарикам, которые ее порождали, или это кошмарики были ее порождением, кто поймет?
Но кое-что все-таки переменилось, и к лучшему – в особенности в моих отношениях с «другой» семьей. Мачеха перестала казаться мне Врагиней, и между нами появилась теплота, хотя еще несколько лет назад об этом нельзя было даже помыслить. С детьми же я всегда находил общий язык. Но самое главное, мы с отцом незаметно достигли такого состояния, когда футбол перестал быть главным способом нашего общения. Весь сезон 1980/81 года я, пока учился в педагогическом колледже, жил у них в Лондоне – впервые с тех пор, как вырос, и это было чудесно. Все стало складываться между нами (и стой поры продолжается) по-другому. Полагаю, что первый неудачный брак отца еще влиял на наши отношения, но все-таки нам удавалось вполне сносно их поддерживать. Хотя время от времени случались напряги и срывы, не думаю, что они были губительны или что сложности, которые у нас возникали, были сколько-нибудь серьезнее, чем у моих друзей с их отцами – сказать по правде, мы ладили лучше большинства из них.
Но в то время я ни о чем таком не думал – победа над «Брайтоном» 2:0 на своем поле не имела особого значения, и я полагал, что мы с отцом еще не раз будем вместе смотреть футбол – к тому же, если вспомнить первый наш поход на стадион, он тоже был не совсем удачным. А пока мы трое сидим на трибуне: отец, наливающий из фляжки чай и ворчащий, что приходится смотреть все тот же самый чертов старый «Арсенал», я, надеющийся, что все переменится к лучшему, и неловко ерзающий на скамье, бледный, замерзший Джонатан, который, как я теперь понимаю, очень хотел, чтобы его брат и отец нашли бы в 1968 году какой-нибудь иной способ решить свои проблемы.
Классная работа.
«Арсенал» против «Манчестер Сити»
24.02.81
В то время я чувствовал себя совершенно потерянным и оставался в таком состоянии несколько следующих лет. Между одной игрой на своем поле (с «Ковентри») и следующей в середине недели (с «Манчестер Сити») я порвал со своей девчонкой; все, что бог знает сколько лет загнивало во мне, выплеснулось наружу, я начал преподавать в очень трудной школе Западного Лондона, а «Арсенал» свел вничью матч со «Стоком» и продул «Форесту». Странно было смотреть на игроков, которые точно так же выбегали на поле три недели назад: мне казалось, они будут играть совсем с другим настроением, приосанятся и избавятся от небрежности – ведь игра в Ковентри принадлежала совершенно иной эпохе.
Если бы «Арсенал» играл каждый день, включая выходные, я бы не пропустил ни одного матча – они служили мне знаками препинания (что-то вроде запятых) между пустыми периодами, когда я слишком много пил, слишком много курил и изумительно быстро скидывал вес. Я запомнил эту игру, потому что она была самая первая, а другие вскоре начал забывать. Бог свидетель, на поле совершенно ничего не происходило, если не считать, что Талбот и Сандерленд умудрились пропихнуть по голу.
Однако теперь, в связи с моей новой работой, я стал смотреть на футбол еще с одного ракурса. Мне пришло в голову, как, наверное, многим учителям такого же склада, что мои интересы (в особенности футбол и поп-музыка) пригодятся в классе и я сумею «слиться с детьми», поскольку могу оценить достоинства Джэма и Лори Канингхэма. Но я не понимал, что был столь же ребячливым, как мои интересы. Да, я находил общий язык со школьниками, и это давало мне своего рода допуск в их среду, но на процесс обучения никак не влияло. Самая главная проблема – отчего в моем классе временами царил настоящий кавардак – проистекала именно из нашего панибратства.
– Я болельщик «Арсенала», – представляясь трудным второклассникам, заявил я поставленным учительским голосом.
– Во придурок! – загундосили они в ответ.
На второй или на третий день я попросил третьеклассников написать на листе бумаги название их любимой книги, любимого фильма или любимой песни, пустил лист по кругу, а сам тем временем пообщался с каждым из учеников. Таким образом я обнаружил, что сидевший на задней парте постоянно ухмыляющийся парень с прикольной прической (он отличался самым большим словарным запасом и лучшим стилем письма) тоже увлекается всем арсенальским. Но когда я признался в своей страсти, не случилось ни ожидаемого единения умов, ни братских, продолжительных объятий.
– Вы? – Он удивленно поднял на меня взгляд. – Да что вы в этом понимаете?
И тут я посмотрел на себя его глазами: какой-то зануда в галстуке, а лезет без мыла туда, куда ему хода нет, да еще улыбается как дурак! Я его понимал. Но в следующую секунду почувствовал, как в глубине моей души закипает ярость, рожденная тринадцатью годами ада на стадионе, к тому же мне совсем не хотелось лишаться самой яркой черты моей личности и превращаться в твидовую, засыпанную мелом безликость, и я взорвался.
Рвущаяся из меня ярость выразилась в очень странной форме: мне захотелось схватить парня за лацканы, швырнуть о стену и завопить ему в лицо: «Я понимаю в этом столько, что тебе, гаденыш, не переварить за всю жизнь».
Однако я сознавал, что так поступать нежелательно, и поэтому какое-то время что-то нечленораздельно бормотал, а потом, к своему удивлению, разразился (буквально изрыгая их) потоком вопросов: «Кто в шестьдесят девятом забил гол в финале на Кубок Лиги?», «Кто встал в ворота в семьдесят втором на стадионе „Вилла-парк“, когда Боба Уил-сона вынесли с поля?», «Кого мы взяли из „Сперз“ в обмен на Дэвида Дженкинса?» Я сыпал вопросами, и они, словно снежки, шлепались о макушку парня, а остальные ученики взирали на меня в изумленном молчании.
