Михаил Ромм - Я болею за «Спартак»
Съемка вскрывала такие детали футбольной техники, которые не удавалось уловить в бурном темпе соревнований. Впервые стало мне ясным, каким образом вратарь после прыжка в верхний угол приземляется не ушибаясь. В кадре хорошо было видно, как он, поймав мяч, опускается, как земли касается прежде всего внешний край подошвы, затем голень, бедро, бок, и тело вратаря изгибается, подобно полозу качалки.
Замедленная съемка безжалостно вскрывала малейшую ошибку в выполнении приема, и тогда приходилось снова его отшлифовывать и переснимать.
Пока я работал отдельно с кем-либо из мастеров, остальные ждали своей очереди, беседуя, читая или просто нежась на траве под нежарким осенним солнцем.
— Работать с мячом мы не будем, — заявили они в первый день съемок, — устали после сезона.
Но какой футболист не поддастся искушению, когда десяток новых мячей желтеет на зеленом газоне у штрафной площади и молодые тбилисские вратари только и ждут случая испытать свои силы? И вскоре я отрабатывал приемы под непрерывное бухание мячей, посылаемых сильными и точными ударами в ворота.
Сначала били из штрафной площади, потом стали отходить дальше. Удары становились точнее, сильнее, неотразимее. Уже не один, а два вратаря становились в ворота.
К концу съемок приехал киевский вратарь Антон Идзковский, вратарь блестящий, безупречный техник. Вот уж кто в замедленных кадрах казался изящной балериной, футбольной Анной Павловой.
— А ну-ка, ребята, побейте мне в ворота! — сказал он, впервые появившись на стадионе, натягивая свои рубчатые резиновые перчатки.
И ребята начали бить. Удар — гол, удар — гол! И если даже дотянется Идзковский до мяча, руку его отворачивает в сторону, и мяч входит в ворота.
— Да что с вами стало? Бьете, как черти!
Мастера улыбались.
— Потренировались на досуге...
Так оправдалась на деле моя теория о том, что не так уж сложна проблема меткого и сильного удара по воротам: надо просто бить много, бить каждый день, как били когда-то мы, зачинатели футбола в России. Правда, у нас это была единственная форма тренировки — даже как-то странно сейчас об этом вспоминать. Но то обстоятельство, что несколько лучших мастеров советского футбола, приехавших в Тбилиси в отличной форме после окончания розыгрыша первенства страны, могли на протяжении двух-трех недель значительно улучшить свое искусство ударов, — разве не говорит оно о том, что эта трудная задача решается по старинному римскому рецепту: «Repetitio est mater studiorum» — «Повторение — мать учения». Думается, что этот тбилисский опыт еще и сейчас не совсем утратил свою поучительность.
Работали мы дружно и весело. Этому много способствовали такт, простота в обращении, добродушие, искреннее расположение к людям и мягкий юмор нашего режиссера Амаса Кондахчана и то, что все мастера, снимавшиеся в фильме, были настоящими спортсменами, любившими футбол, не жалевшими труда, чтобы наилучшим образом играть свои «роли».
Продолжительность рабочего «кинодня» устанавливается не кодексом законов о труде, а солнцем. К четырем часам его лучи слабели. Амас кричал «амба!», и до следующего утра мы были свободны. Если в тот день не было просмотра, Кондахчан шел домой, а мы с Путилиным отправлялись на прогулку по Тбилиси. К нам обычно присоединялся Женя Елисеев.
Втроем мы бродили по столице Грузии, по великолепному проспекту Руставели, по узким извилистым улицам старых кварталов, поднимались на фуникулере на гору Давида, гуляли в парке, раскинутом на ее плоской вершине, ужинали в ресторане на террасе, висящей над крутым обрывом к городу. Быстро спускалась осенняя ночь, и далеко внизу загорались тысячи огней Тбилиси.
Иногда мы поднимались на гору Давида пешком, проходили мимо монастыря у ее подножья. В белой стене монастыря была глубокая ниша, забранная решеткой, осененная густыми ветвями деревьев. Сквозь решетку видны были две надгробные плиты — могила Грибоедова и его жены — красавицы-грузинки, урожденной Нины Чавчавадзе. «Мадонна Мурильо», — звал ее, нежную и любящую, автор «Горя от ума». Это по ее указанию на надгробии писателя и дипломата, друга Пушкина, Рылеева и Чаадаева, высечена надпись: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русских»...
...Иногда мы отправлялись на стадион тбилисского «Локомотива», где в это время происходил розыгрыш первенства сельских команд. Соревнования были интересны: футболисты из грузинских сел хорошо владели мячом, играли быстро, темпераментно, без грубости.
Частенько мы бродили по обрывистым берегам Куры. Там, прямо по кручам, спускавшимся к бурной реке, лепились один над другим маленькие домишки. Неподалеку находился бальнеологический курорт с знаменитыми тбилисскими серными ваннами. Мы ложились на мраморные скамьи, и банщики выжимали на нас из холщовых мешков облако воздушной мыльной пены, растирали, гладили, вывертывали во всех суставах руки и ноги. Затем начинался своеобразный массаж: вскочив на наши спины, банщики плясали на них, разминая мышцы пятками. Влияние серной воды и всех этих манипуляций было чудодейственным: мы уходили из бани словно обновленные, чувствуя во всем теле необычайную легкость.
Иногда мы заходили в гости к Кондахчану. Его сестра, такая же простая, веселая, доброжелательная, как и он сам, встречала нас как родных, угощала чахохбили из кур и лоби по-армянски.
Работа подходила к концу. Все реже бывали мы на стадионе, все чаще в просмотровом зале и у монтажниц. Уже обрисовывались контуры фильма, уже звукооператоры записывали дикторский текст.
Однажды мы пришли на стадион доснять кое-какие кадры групповой тренировки. Вдали, у других ворот, сидели на траве, обхватив руками колени, двое в легкоатлетических костюмах, о чем-то беседуя. Мы кончили съемку, Кондахчан и Путилин стали переносить аппаратуру в комнату, где жили наши футболисты.
Один из двух сидевших на земле поднялся. Теперь было видно, что это девушка, рослая, с широким разворотом плеч. Она сделала несколько движений — вращения корпуса, нагибания вперед и вбок, приседания, сделала легко, свободно и закончила разминку шпагатом. Потом взяла диск и отвела руку для замаха. Плавное круговое движение, поворот кисти, и диск летит, поблескивая в лучах вечернего солнца полированным деревом и металлическим ободом. Он падает недалеко, бросок был сделан без усилия. Не спеша, почти лениво, идет за ним девушка, и тени облаков, бегущие по полю, скользят по ее синему спортивному костюму. Она поднимает диск и снова бросает его, опять без видимого усилия, но на этот раз уже дальше. Затем она усложняет движение. Она делает стремительный разворот вокруг собственной оси и, переступив ногами, круто останавливается, словно боясь зайти за воображаемую черту на траве. Разворот и метательное движение были сделаны без диска, это было похоже на наметку, на эскиз броска. Затем девушка снова берет в руки диск и готовится метать. Тот, другой, который до сих пор сидел на траве, встает, подходит к ней ближе и внимательно смотрит — так умеют смотреть только тренеры. Ростом он ниже девушки, я узнаю в нем одного из ветеранов советской легкой атлетики Бориса Дьячкова.
Девушка отводит назад руку с диском. Теперь в ней заметно скрытое напряжение, она похожа на тугую, готовую распрямиться пружину. Придерживая диск сверху второй рукой, она делает несколько легких замахов и затем мощный, стремительный разворот. Диск, выпущенный из руки, трепеща в полете, словно птица, летит высокой, далекой дугой, падает на траву, скользит по ней, чуть припрыгивая, останавливается. Тренер подходит к девушке и что-то говорит ей — одно, два слова, не больше. Девушка снова не спеша, легкой, свободной походкой направляется к диску. Бросок, еще бросок, и с каждым разом все сильнее и дальше. Но движения девушки не теряют легкости, непринужденности, красоты.
Древней Элладой веет от этого залитого косыми лучами солнца стадиона, с его овалом трибун и далекими снежными вершинами над узорной каймой балюстрады, от этой рослой девушки, от гармонии ее движений.
Через десять дней, на первенстве СССР по легкой атлетике, она побьет мировой рекорд, побьет, никого не обидев, ибо уже сейчас он принадлежит ей, она его только улучшит...
В один из свободных дней я зашел к Нине Думбадзе — так звали многократную рекордсменку мира, — она рассказала мне о своем нелегком восхождении к славе лучшего на земном шаре дискобола. Существует два стиля метания диска — американский и финский; так было, по крайней мере, в то время, к которому относится мой рассказ. Теперь, быть может, есть и другие стили: все движется, все течет. Ведь наплодила же «бразильская» система в футболе целую кучу отпочкований: 1— 4 — 2 — 4, 1 — 3 — 3 — 4, 1 — 4 — 3 — 3, 1 — 1 — 3 — 2 — 4!
Успеха Нина Думбадзе достигла тогда, когда создала для себя некий американо-финский гибрид, наиболее подходивший к особенностям ее телосложения. Для этого ей пришлось расстаться со своим первым тренером — он не признавал «смешения» стилей — и в течение нескольких лет работать самостоятельно. Только потом она встретилась с Борисом Дьячковым, который и помог ей взобраться на легкоатлетический Олимп. Как видно из всего этого, не только рост, сила и упорство в тренировке помогли Нине, но и ясная голова...
