Олег Белаковский - Эти настоящие парни
Мгновенный шок, и югославы бросаются в ответную атаку. Не для того они с разгромным счетом обыгрывали нас, чтобы уступить хоть один мяч.
Прекрасно! Ничего более подходящего и выигрышного они не могли предложить Боброву. Потому что вот такого сорта схватки и есть его стихия.
Теперь Аркадьев уже отчетливо видел, что удержать разрыв югославы не смогут. Главные события действительно только начинались. А может быть… Чем черт (а в данный момент этим чертом был Бобров) не шутит. Но все-таки слишком велик разрыв…
И невероятное происходит. В последние, заключительные минуты не просто матча, а олимпийского матча в ворота югославской команды влетают четыре мяча. Четыре! 5: 5. Ничья!!
Три мяча в этой игре забивает Всеволод Бобров.
Интересно, что подумали бы его соперники, что подумал бы югославский вратарь, узнав о том, что во время матча Боброву новокаиновых блокад было сделано столько, что, наверное, не кровь, а новокаин бежал по кровеносным сосудам этого одержимого бомбардира?
К сожалению, главная победа на Олимпийском турнире досталась не нам. В дополнительном матче мы югославам все-таки проиграли. Расстроенными футболисты уезжали из Хельсинки.
А потом, уже в Москве, я снова вез своего друга в ЦИТО. И снова была операция. Были долгие дни ле чения и долгие месяцы восстановления. И снова были игры…
Вспоминая сегодня игру Всеволода Боброва, я подумал вот о чем. Ему не было равных не столько по мастерству и технике, сколько по той самоотдаче, которая и делала его великим спортсменом. Он любил говорить: «Главное – это играть». Существовала игра. Ее процесс, захватывающий его целиком. И вместе с тем это была совсем иная самоотдача, чем, допустим, у того же Ермолаева. Если для Ермолаева игра – это почти безотчетная самоотдача еще неоперившегося, необстрелянного новичка, то Бобров – это иное качество характера, иное качество спортивного мужества. Да, он действительно сохранил первоощущение борьбы, атаки, прорыва. И тем не менее грани его таланта, подвергшиеся многолетней обработке трудом, опытом, ошибками, славой и синяками, блистали не только индивидуальным мастерством, но и отражали многообразие тех связей, которые соединяли его с тем, что называется командой. У Ермолаева, с его молодостью и юношеской непосредственностью, было многое от «самопривнесения» себя в игру. Все во мне и я во всем. Все – порыв, все – стихия, все – по плечу. Если бы без обеих почек мог бы жить – играл бы…
С возрастом и опытом мужество приобретает иной характер. Доминируют иные параметры. Личное отходит на второй план. «Я» находит свое место в выстраивающейся шеренге моих товарищей по команде. Да, Бобров играл олимпийский матч с больными ногами. Но прежде чем взвалить на себя бремя колоссальной ответственности, он совершил другой мужественный поступок: он точно рассчитал и соизмерил свои силы с мерой этой ответственности. Если бы он отказался, зная, что не выдержит, то при его отношении к футболу это тоже явилось бы мужеством. Есть мужество поступка. Есть мужество отказа. Кстати говоря, и в том и в другом случае шаг будет измерен сознанием все той же меры твоей ответственности.
Кстати, о мужестве отказа. Когда живешь в спорте много лет, как это получилось у меня, невольно становишься свидетелем не только прихода молодых, но и ухода «со сцены» старых мастеров спорта. И как бы торжественно ни обставлялся уход, это все-таки прощание. А прощание всегда грустно. Так вот, надо иметь мужество вовремя отказаться от борьбы. Найти в себе мужество уйти вовремя. Надо очень любить спорт, чтобы решиться вовремя его покинуть. Для этого надо любить спорт, а не себя в нем…
Бобров был из тех, кто любил спорт и был фанатически предан ему.
Но закончим нашу основную мысль. Мысль о диалектике мужества. Его возрастной диалектике. Когда с приходом зрелости, мастерства и опыта это «я в спорте» уступает место «спорту во мне».
Мне почему-то кажется, что тот послевоенный период, о котором я рассказываю, был отмечен какой-то общей спортивной зрелостью. Я имею в виду общий энтузиазм и оптимизм спортивного движения тех лет. Спорт «оплачивал» любовь и популярность болельщика своей ответственностью перед ним.
Кстати говоря, возникновение и быстрое развитие спортивной медицины тех лет явилось, на мой взгляд, следствием общего спортивного возрождения страны.
То же самое можно сказать о росте и развитии различных спортивных клубов. И в частности, популярнейших обществ «Динамо», «Спартак», «Торпедо», ВВС, ЦДКА…
В жизни много случайностей. И, как я уже говорил, встреча с Всеволодом Михайловичем Бобровым в общем-то тоже была случайностью.
Но чем больше проходит времени, тем труднее представить себе, «что я не ту открыл бы дверь, не той бы улицей прошел, тебя не встретил, не нашел»… Что мог бы пройти мимо Боброва, мимо ВВС, мимо ЦСКА. Просто не могу себе этого представить. Значит, сросся с клубом и его людьми каждой клеточкой своего сердца.
Центральный спортивный клуб армии… Менялось название, менялась аббревиатура. Кто-то, отыграв свое, уходил. Приходили новые. Но оставалась атмосфера клуба, его волевой и упорный характер. Его стремление побеждать.
Мы говорим о динамовской «школе», о спартаковской «школе». Мы имеем право говорить о «школе» ЦСКА.
И, между прочим, я имею в виду не только самих спортсменов, чьи выступления отмечены динамовским почерком или спартаковским. Я имею в виду не только спортсменов ЦСКА с присущими им чертами армейских спортсменов.
Я имею в виду всех без исключения сотрудников клуба, составляющих вместе со спортсменами единую спортивную семью.
Вот в такую семью влился и я.
ЦСКА… Клуб, с наибольшей полнотой вместивший в себя мое «триединство»: белый халат был накинут поверх офицерского кителя, а в душе я по-прежнему оставался спортсменом.
Итак…
ЦСКА
Любое достаточно крупное учреждение не бывает замкнуто лишь чисто производственной или научной деятельностью. Оно не может не иметь той или иной общественно-социальной значимости. Вокруг него не может не сложиться определенная общественно-социальная атмосфера.
Центральный спортивный клуб армии – крупнейшее спортивное учреждение страны, культивирующее тридцать видов спорта. Клуб, спортсмены которого во многих видах лидируют на мировых и олимпийских соревнованиях. Не говорить о нем, не проявлять к нему повышенный интерес, не ревновать его – просто невозможно. И вокруг клуба невольно разгораются страсти, ведутся споры, не умолкают разного рода разговоры. Он в центре внимания, в зоне активного интереса.
Частенько в обиходе можно, например, слышать и такое: ЦСКА – это особая статья. Особый клуб. Клуб, где многие проблемы решаются значительно проще, чем в любом другом спортивном клубе. Все по приказу. Все по ранжиру. Все по субординации. С отбором всего лучшего, что есть в армейских, да и не только в армейских, спортивных клубах страны.
Надо ли говорить, что все это не так, и успехи клуба далеко не однозначны. И жизнь у нас, цээсковцев, вовсе не так проста и легка, как может показаться на первый взгляд. Если бы все в клубе обстояло легко и просто, моим коллегам по работе не приходилось бы ежедневно ломать себе голову над массой нерешенных проблем. Не приходилось бы мучительно долго размышлять о перспективах ЦСКА, над проблемами, связанными с развитием армейского спорта, не приходилось бы так часто сменять один другого.
Был момент, когда обо всем этом подумалось почему-то с особой остротой. Это было в ноябре 1980 года при вручении мне ордена Дружбы народов за медицинское обеспечение подготовки армейских спортсменов к Олимпийским играм и другим ответственным соревнованиям. Скажу совершенно откровенно: я действительно рассматривал эту награду как признание заслуг прежде всего моих многочисленных коллег по работе. Причем, не только коллег-медиков. Всех нас – цээсковцев. Потому что действительно здесь делается много, и преодолеваемые нами трудности никак не дают основания называть жизнь ЦСКА легкой жизнью. Коль скоро я уж упомянул об Олимпийских играх – высшей завершающей фазе наших усилий, то опять-таки в победах фехтовальщика Виктора Кровопускова, волейболистов Олега Молибоги, Владимира Кондры, Анатолия Савина, борцов Георгия Корбана и Александра Колчинского, тяжелоатлета Юрика Варданяна, в успехах других наших спортсменов совсем не просто вычеканивалось «золото» олимпийской пробы…
Да, есть дисциплина. Есть организация с ее сложной структурой, есть достаточная степень ответственности и сознательности. Но не надо забывать и другого: и эти победы, и эти медали, и эти характеры вырабатываются в нелегком процессе повседневного кропотливого труда.
Сложность здесь еще и в том, что, решая проблемы и задачи спорта вообще и армейского спорта в частности, ЦСКА призван в той или иной степени решать в крупномасштабном плане задачу не только физического, но и морально-нравственного формирования спортсмена-воина.
