Андрей Сухомлинов - Эдуард Стрельцов. Трагедия великого футболиста
— Посмотрим, — ответил адвокат. — На безрыбье и рак рыба. О взятии на поруки нигде разговаривать не хотят. Вообще-то шуму ты наделал в стране с этим делом немало. В «Комсомолке» статья большая вышла.
— Читал. Ее даже в дело подшили, — ответил Эдик.
— Говорят, лично Хрущев держит дело на контроле, — вздохнул адвокат и перешел к сути…
Практически через неделю после знакомства с адвокатом Миловским, 23 июля 1958 года, состоялось первое заседание суда. Когда вели из машины к зданию, где должен был проходить суд, Стрельцов увидел на улице толпившихся людей. Кто-то из них крикнул: «Эдик, держись!» — он понял, что это болельщики.
Он пытался что-то ответить им, объяснить, но конвойный рявкнул:
— Молчать, разговаривать не положено!
Дальше все было как во сне — вопросы, ответы, прокурор, адвокат. Мысли Эдика перескакивали с одного на другое, многое из того, что говорилось, проходило мимо, где-то рядом, как будто не его касалось. «Хорошо хоть не в день рождения», — стучало в висках. Накануне суда Стрельцову исполнился двадцать один год.
Судебная машина, запущенная хорошим машинистом, шла к своему финалу. В самом начале судья А. Гусев объявил, что суд будет закрытым. Из футболистов были только Татушин и Огоньков, их допрашивали как свидетелей. Больше из ребят Эдик там никого не видел. Футболисты «Торпедо» в те дни вроде бы играли на выезде.
Суд шел два дня: 23 и 24 июля 1958 года.
В судебных прениях прокурор Выборов запросил Стрельцову 15 лет лишения свободы — на полную «катушку» по Указу об ответственности за изнасилование.
Потом, после речи адвоката, последнее слово дали подсудимому. Эдик стоял и молчал. Он уже понял, что суд не проявит к нему снисхождения, что жернова, в которые он попал, перемалывали и не таких. Но перспективой попасть за колючую проволоку на 15 лет он был просто морально раздавлен. Прошла минута, вторая, третья… Судья спросил:
— Подсудимый, вы будете что-нибудь говорить?
Эдик ответил:
— Нет!
В тот же день суд огласил приговор: 12 лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях без поражения в правах.
Две кассационные жалобы, поданные адвокатом Миловским по инстанции — в Верховный суд РСФСР, и жалоба самого Эдика, написанная каллиграфическим почерком камерного писаря, результатов не дали, о чем Стрельцов 13 августа 1958 года узнал со слов офицера спецчасти, расписываясь в справке на «кормушке» своей камеры.
— Ты знаешь, Эдик, твоя «касуха» не прошла, — с искренним сожалением сообщил пожилой майор.
И началась другая жизнь. Многое вспоминалось потом. Как сидел в пересыльной тюрьме на Силикатном проезде и впервые узнал этот, уже другой живой организм, с его плачущими женщинами в черных платках у ворот, стоящими в очередях в надежде отдать передачу. Как нанюхался смраду от табачного дыма и едкого запаха горящего тряпья, так называемых «дров», с помощью которого арестанты прямо в камере варят свой любимый напиток, «змейский чифир» — плитка чаю на банку с кипятком емкостью 250 грамм.
Не забылось, как хлопотали за него адвокат С.А. Миловский, друзья, болельщики, а самое главное — новое руководство ЗИЛа. Пройдет время, и придет весть о снижении меры наказания через комиссию по помилованию Верховного Совета РСФСР. Сразу на пять лет, с двенадцати до семи.
И, пожалуй, главное, что будет он вспоминать с благодарностью к судьбе своей, к случаю, к доброте человеческой и неброской, без показухи верности слову — встречу с Колей Загорским.
Пройдут годы, и произойдет еще одно незабываемое событие.
…Осенью 1965 года в Одессе, в его первый новый сезон после победы, принесшей «Торпедо» в игре с «Черноморцем» звание Чемпиона СССР, в раздевалку ему передали ящик шампанского, записку и букет цветов. Нет, не роз, не гвоздик, а простых таежных цветов, неизвестно откуда взявшихся здесь, которые называются «иван-чай». Была и записка: «Рад за тебя, Эдик! С уважением, Коля Загорский». Кто был в тех краях, тот знает, что это одновременно самое и дорогое, и горькое воспоминание, и одновременно особый подарок.
Ребята-футболисты ничего этого, естественно, не знали, но на ящик уставились с завистью и, конечно, в тот же вечер его все вместе опустошили.
А Эдуард еще раз добрым словом вспомнил человека, который поддержал его в день, когда переступил он порог Мытищинского КПЗ. Тогда, 28 мая 1958 года, уголовный авторитет, человек из другого мира поверил ему, Эдуарду, дал слово помочь и сдержал его. Этому человеку, с которым так и не свели его потом пути-дороги, он многим был обязан за то, что сумел вынести весь ужас лагерей, выжил и вернулся в большой футбол.
За колючей проволокой
Через два дня после суда Стрельцов написал кассационную жалобу в Верховный суд РСФСР: «С приговором судебной коллегии я не согласен… Прошу Верховный суд тщательно разобраться в моем деле…» Не разобрались, но, как и прозвучало в указании первого лица страны — посадили, и надолго.
Начались лагерные будни… Работа, работа и еще раз работа. Выгодный для страны практически бесплатный труд заключенных.
Вятские лагеря — это Вятлаг, красноярские — Краслаг, амурские — Амурлаг, и вся страна — ГУЛАГ — Главное Управление лагерей, плод творчества «отца народов» и его подельников Ягоды, Ежова и Берии.
Стрельцов попал в Вятлаг, в Кировскую область. Почти центр России. Вокруг леса, леса и леса.
Достаточно и многого другого. Летом — гнус, мошка, комары. Осенью и весной — пронизывающий, холодный ветер. Ну и все остальное, чему положено там быть: бараки, вышки, конвоиры с собаками, делянки в лесу, голод, зимой — холод.
Повезло лишь в одном. Начальник Вятлага оказался страстным болельщиком и любителем спорта, особенно — футбола. Заставлял своих подчиненных бегать, прыгать, сдавать зачеты по физической подготовке и играть в футбол. Под его руководством разработали Положение о первенстве Управления по футболу среди лагпунктов, то есть лагерей (позже — исправительно-трудовые колонии), и годами проводили в два круга этот необычный чемпионат. Участвовало до двадцати команд, благо лагерей было там более чем достаточно. Народу на этот футбол приходило много: сотрудники, их семьи, местные жители, расконвоированные. Интересно было.
Команды были составлены из штатных лагерных сотрудников, но среди игроков по Положению можно было иметь до трех человек из числа расконвоированных представителей «переменного состава».
В 1959 году Стрельцова — находку для команды — на время каждой игры на один день «расконвоировали», а потом опять «закрывали». Все знали об этой хитрости, но молча соглашались. Разрешал это и сам начальник Вятлага, который с женой, двумя дочерьми и с тремя заместителями приезжал посмотреть игру «своего» Олимпийского чемпиона в организованном им же чемпионате и даже, говорят, гордился этим.
Так шло бы и дальше, но…
В 1960 году в Управление неожиданно пришел наряд на перевод Стрельцова под Москву.
То ли не понравилось кому-то в центре слишком необычное положение знаменитого зэка в тех лагерях, то ли сработали письма и обращения болельщиков и зиловского начальства, старавшихся как-то помочь Эдику? Если так, то сработали они наоборот, то есть не на улучшение положения, а на ухудшение. Истину сейчас не найти. Суть в другом: Стрельцов поехал назад.
Опять этап. Опять «столыпин», конвоиры, бетонный пол на пересылках, хлеб с селедкой — основное блюдо в этой дороге.
И вот — город Электросталь. Один час от Москвы. До дома — рукой подать.
«Лучше будет, — подумал Эдик. — Ребята смогут приехать, мама. Тренироваться, наверное, дадут. Или, как в Вятлаге, даже удастся поиграть».
Ошибся Эдик. Лучше не стало. Начальник лагеря в Электростали, или «зоны», как называли тогда это заведение там, так и сказал Эдику в присутствии начальника отряда:
— Мне здесь футбол не нужен. Мне нужен план!
И пошло-поехало. Оборонный завод. Вредное производство, где с нарушением правил техники безопасности и советских законов, теряя здоровье и сокращая себе жизнь, обреченно трудились заключенные. Лакокрасочные работы — без респираторов, работа в «громком» цехе — без шумозащитных приспособлений.
Молоко? Какое там молоко! В стране жрать нечего, а тут еще зэкам молоко давай! Эдик попал на пескоструйное производство — шлифовку металлических поверхностей с применением сжатого воздуха, использованием металлической стружки и кварцевого песка.
Специалисты, у которых я консультировался по этому вопросу, рассказывали, что такие болезни легких, как туберкулез и силикоз, здесь зарабатываются в рекордно сжатые сроки — три-четыре месяца.
Именно через три-четыре месяца администрация меняет бригаду. Новая работа — библиотекарем. Это вроде бы как награда, как извинение за допущенные нарушения законодательства об охране труда на производстве и подорванное здоровье.
