Игорь Рабинер - Хоккейное безумие. От Нагано до Ванкувера

— Что заставило вас выпустить Федорова с Ковальчуком в решающий момент овертайма с Канадой?

— Не знаю. Но это решение пришло ко мне сразу, моментально. Для меня оно было очевидным.

— Верно ли представление, что в вашем тандеме с Захаркиным он делает упор на тактику, а вы — на психологию?

— Нет. Думаю, что мы оба занимаемся и тем, и другим. Не нужно разграничивать наши функции. Мы много разговариваем, дискутируем, в какой-то степени спорим. Но всегда находим единое решение. У нас много схожего в менталитете.

— В какой момент вы поняли, что именно с этим человеком будете работать в связке?

— Мы познакомились еще в 86-м году, когда Игорь пришел в научную бригаду к Тихонову в ЦСКА, а я там играл. Много с ним беседовали, было очень интересно, проводили много времени вместе. По возрасту он был близок к нам.

В 93-м он был в штабе уже у Михайлова, и мы вспоминали былые годы. Была симпатия, человеческий контакт. Возникло желание поработать вместе. Он рассказал, что живет и работает в Швеции, мы обменялись телефонами. И договорились, что когда я закончу играть, то найдем друг друга, чтобы, может, трудиться совместно. Потом регулярно созванивались.

А в 2004 году, когда я принял ЦСКА, он как раз был в Москве в отпуске. Мы играли товарищеский матч, на который Игорь зашел. Я ему сразу сказал: «Готов?» Он тут же ответил: «Да».

— Вас можно назвать близкими друзьями?

— Да.

— А с игроками способны дружить?

— Дружба — вещь непростая. С теми, с кем работаешь, такое предположить сложно. Мы можем быть приятелями, но перерасти в дружбу это вряд ли способно. Да и ребята чувствуют не то чтобы субординацию, но хотя бы какую-то дистанцию. Да и мы должны ее держать, хотя за рамки хоккея это не выходит. В ресторане посидеть, поужинать? Пожалуйста! Но дружить — вряд ли.

— Как бы вы охарактеризовали ваши отношения с Владиславом Третьяком?

— И коллеги, и друзья, и люди, относящиеся друг другу с большим уважением. Знаю и его супругу Татьяну, и детей, и внуков. В то же время эти отношения и профессиональные. Словом, весьма объемные.

— Еще со времен, когда играли?

— Да. Тогда для меня это был уникальный человек. Профессионал до мозга костей, с которого во многом хотелось брать пример.

— Сам он сказал мне, что мог бы и до пятидесяти играть…

— Да. Вот он закончил рано. Только из-за сборов, постоянно находиться на которых больше не мог.

— Ожидали, что он, став президентом ФХР, предложит тренерский пост в сборной именно вам?

— Нет. Ну как можно было этого ожидать, если я только два года работал в ЦСКА?

— Третьяк с этим предложением позвонил?

— Да. И Слава Фетисов, знаю, тоже предлагал мою кандидатуру.

— Когда на прошлогодней встрече с Владимирам Путиным вы выступили с инициативой вывести сборную за рамки федерации…

(Прерывает) — …Это было неправильно интерпретировано. За рамки федерации я ее выводить не предлагал. Сборная не может быть без федерации, она всегда находится под ее эгидой. Просто хотелось сделать ее индивидуальной единицей. И вот почему. Нам хотелось, чтобы в сборной работали люди, занимающиеся только ею и ничем другим. Национальная команда отнимает много времени, и важно, чтобы ее сотрудники четко выполняли наши директивы. Сейчас мы видим, что все в порядке. Есть штаб, пусть маленький, но который работает только на первую сборную.

— Но та идея сама по себе не прошла.

— Это очень сложно было осуществить в юридическом плане. Главное, что в конечном итоге мы достигли того, к чему стремились, — наличия штаба, который целенаправленно занимается первой командой страны.

— Третьяк говорил, что идея была не ваша.

— Откуда эта идея — уже второстепенно. Почему — вот что важно. И то, к чему мы пришли, соответствует смыслу того, чего мы добивались.

— Тот же самый Третьяк считает, что тренерское чутье дается от Бога. Как-то он привел мне собственный пример: Анатолий Тарасов в 1971 году неожиданно для всех поставил не основного вратаря Коноваленко, а его, 18-летнего дублера, на решающий матч чемпионата мира со шведами. И сборная СССР выиграла. Привел президент ФХР и пример с вами: на решающий матч в Квебеке вы вдруг разбили казанское звено и поставили Ковальчука вместо Зарипова. Как такие вещи приходят — они спонтанны или являются результатом длительного анализа?

— Спонтанности нет. Это анализ.

— А оставить в Берне основным вратарем Брызгалова после неудачного четвертьфинала с Белоруссией?

— И это было продуманно. То решение, видимо, внешне казалось сложным. Но когда мы анализировали, как нужно будет играть, то довольно-таки быстро к нему пришли.

— Из чемпионата мира в Москве извлекли много уроков?

— Скорее всего, опыт. Уроки? Не буду лукавить: мы анализировали случившееся, искали ошибки. Вот, скажем, муссировалась тема: зачем Овечкина в большинстве против финнов надо было ставить в защиту? Но мы же это на тренировках наигрывали! И на других чемпионатах это у нас получалось! Но скакнула шайба перед его клюшкой, финны убежали в контратаку и забили. А не скакнула бы — может, как раз он бы сам забил. В конечном итоге, это игра. Каких-то грубых ошибок не было. Считаю, что мы приобрели опыт. И не только мы, а вся команда.

— Но вот, скажем, в Москве тренера вратарей у команды не было, а в Квебек вы пригласили на эту роль Третьяка. Тут-то не будете спорить, что извлекли урок.

(Смеется) — В этом — да.

— Двоякая ситуация, согласитесь, получается. Ваш начальник в федерации становится вашим подчиненным в сборной.

— Так это напрямую связано с нашими взаимоотношениями с Владиславом, которые я вам уже охарактеризовал! И дружеские, и уважительные, и профессиональные…

— Дружба и позволила вам на это решиться?

— Может быть, и так. Мы знали, чего хотим. Мы знали, что являемся единой командой. Игорь (Захаркин. — Прим. И. Р.) любит приводить классный пример. Когда Жан-Жак Кусто набирал команду к себе на борт, и кто-то спрашивал: «А что я должен делать?», — то тут же списывался на берег. Такого не должно быть. Дело всегда найдется.

Почему мы хотели, чтобы в сборной люди занимались только ею? Потому что при таких условиях люди подстраховывают друг друга, появляется взаимовыручка. Владислав — безусловный член нашей команды, ее необходимая единица. И когда мы предлагаем ему стать тренером вратарей, он реагирует на это с радостью. Когда мы говорим, что сборной на Олимпиаде нужен генеральный менеджер — то кто подходит на эту роль лучше, чем Третьяк? Человек, вокруг которого в Канаде создана такая сура славы и восхищения?

— Он даже был награжден канадским орденом.

— Вот! И он тут же соглашается быть генеральным менеджером. Но он же и президент федерации, которого мы очень уважаем. Мы знаем, что на него можно положиться, а он — что на нас. Здесь и дружба, и желание добиться результата, и понимание специфики работы.

— Но не будет же Третьяк как генеральный менеджер состав формировать, что было в случае с Павлом Буре в Турине?

— Нет, конечно. Состав формирует тренерский штаб, и последнее слово за мной. Мы можем посоветоваться, но окончательное решение однозначно принимаю я.

— То есть энхаэловский вариант, при котором генеральный менеджер набирает команду, а тренер с ней работает, в России невозможен?

— Может, когда-нибудь такое и будет. Кто знает?

— Работа с вратарями — отдельное искусство?

— Да. У них, можно сказать, свой язык, на котором разговаривают только они. И это важно.

— Как могло получиться, что о желании Николая Хабибулина поехать в Ванкувер вы узнали только из его интервью «Спорт-Экспрессу»?

— Не знаю, почему так получилось. Не вижу смысла обсуждать эту тему и искать причины, когда человек уже изъявил желание сыграть на Олимпиаде.

— Можно ли говорить о там, что у Набокова и Брызгалова как у двух чемпионов мира приоритет перед остальными вратарями — кандидатами в сборную? И если они будут здоровы, то поедут в Ванкувер точно?