Дмитрий Лесной - Русский преферанс
В Петербурге известных гадальщиц на картах было немного: в начале этого столетия — старуха-немка Штольц и в сороковых годах — на Бердовом заводе чухонка, известная под именем Марфуши.
В царствование императора Павла I особенно строгие меры последовали против игроков. Полиция в то время имела приказание прямо являться в дома, где велась игра, и забирать играющих. С. Глинка в своих воспоминаниях рассказывает о том, что после строгого запрещения банка в 1797 г. и всяких поздних собраний в столице тогдашний обер-полицмейстер Эртель, проезжая раз ночью Арбатом, увидев свет во втором этаже одного каменного дома, поспешил туда войти и застал игру. На беду здесь случился поручик Архаровского полка Бессонов, казначей своего батальона. Не участвуя в игре, он спал в комнате на диване. Обер-полицмейстер разбудил его; Бессонов сказал:
— Оставьте меня, завтра нашему батальону ранний смотр. Вы видите, что я спал. Не стыдите меня перед начальником. Для меня честь дороже жизни.
— Ступайте, — прикрикнул Эртель.
— Иду, но только смотрите, чтобы вы не раскаялись.
Часа в четыре ночи привели игроков и Бессонова в дом начальника полка, где по тогдашнему обыкновению стояли и полковые знамёна. Выходит Иван Петрович Архаров, разбуженный тревогою, в колпаке и халате. Взглянув на Бессонова, он сказал:
— Как, и ты здесь?
Посадили приведённых под знамёна. На заботливые расспросы начальника полицмейстер признался, что Бессонова он застал спящим.
— Грешно было тебе, братец, будить!
Смущённый Эртель просил дозволения сказать Бессонову, что до него не будет дела.
— Не надобно было и заводить шума, — прибавил Архаров. — Поди, братец, поправь свой грех.
Эртель пошёл к Бессонову и сказал, что он свободен.
— Поздно! — закричал Бессонов, — я говорил тебе, не води меня сюда, ты привёл: вот тебе!
Была схватка; Бессонов отдан был под суд. Офицеры полка были судьями, они плакали; но в силу устава Петра I выставили в приговоре: лишение руки.
Впрочем, до развязки не дошло, приговор хотя и был послан императору, но за примирением соперников Бессонов был прощён.
Тот же С. Глинка, рассказывая про большую азартную игру в то время, говорит, что С. Ю. Храповицкий, служа в Крыму, спустил всё родовое имущество в бездну карточную. Последний намекает, что счастливым партнёром его был известный герой Отечественной войны М. И. Кутузов, про которого тогда говорили его товарищи: «Кутузова и в картах никто не перехитрит». Но никогда так азартно игры у нас не процветали, как с восшествием на престол императора Александра I. Этот государь вынужден был издать указ «об истреблении непозволительных карточных игр», где, между прочим, было сказано, что «толпа бесчестных хищников, с хладнокровием обдумав разорение целых фамилий, одним ударом исторгает из рук неопытных юношей достояние предков, веками службы и трудов уготованное». На этом основании в то время всех уличённых в азартных играх приказано было брать под стражу и отсылать к суду.
Особенно славилась в эти года Петергофская дорога своими трактирами, где велась тогда адская игра. Эта дорога в те времена была сильно оживлена, гвардейские полки стояли в Стрельне и в Петергофе, ездить в Петербург офицерам без разрешения великого князя не дозволялось. Подписанные дозволения осматривались на заставе. Вследствие этого обстоятельства как почтовые станции, так и все трактиры по этому тракту были полны офицерством, любившим, как тогда говорили: «сушить хрусталь» и «попотеть на листе»; последнее обстоятельство также называлось «бессменным советом царя Фараона», т. е. тут метали банк «от зари до зари».
Особенно сильная игра велась в Красном кабачке, который содержала немка-маркитантка вся в медалях и крестах на груди; по рассказам, играных карт по углам комнат накапливалось так много, что каждый день их собирали лопатами и вывозили возами.
Там за зелёными столами нередко можно было видеть молодцов военных, которые только и знали, что карты и дуэли. Ужасные шрамы на их лицах, очевидно, свидетельствовали о их подвигах, у некоторых бывали и вечно зашнурованные рукава. Были и такие здесь красавцы-молодцы, у которых победы были больше мирные, и не проходило божьего дня, в который бы они не притащили с собою или денег, или бриллиантов, или каких-нибудь других вещей от какой-нибудь пребогатой графини или княжны, предававшейся им и душой, и сердцем. И все эти вещественные отношения ставились на карточных дам.
Житьё того времени носило характер бивуачный; много ещё было в полках старых былых служак, участников наполеоновских войн и походов за границу. Общество офицеров по большей части состояло из старого русского дворянства, жившего не только богато, но подчас и расточительно.
И нередко можно было найти по Петергофской дороге какую-нибудь по внешности развалившуюся крестьянскую избушку, внутренность которой была убрана с изумительной восточной роскошью: неровный и дырявый пол устлан разными персидскими коврами, дверь в избу завешана гобеленом, стены также убраны драгоценными коврами савонери, лавки покрыты красным сукном, простой деревянный стол с ковровой салфеткой, на котором стоял серебряный чайный сервиз, а на окнах расставлены серебряные принадлежности походного погребца. В углу стояла складная кровать, на которой подчас лежала молодая красавица, укутанная в дорогую шаль и в лёгком дезабилье, обшитом дорогими блондами и кружевами.
Такая Лаиса или Аспазия, интимная приятельница какого-нибудь усача-банкомёта, была посвящена во все таинства игры и во все плутни шулерства; она была здесь временная гостья, дормез её или каретка в четвёрку лошадей стояла на постоялом дворе. Госпожа эта приезжала сюда на денёк или два помочь своему другу в картёжных делах. Постоянная квартира у ней была в городе. Её знала вся кутящая молодёжь. Жизнь её верно определял романс, говоря:
Грек из Одессы и жид из Варшавы,Юный корнет и седой генерал,Всякий искал в ней любви и забавыИ на груди у неё засыпал…
И нередко весёлые гости такой прелестницы, после нескольких бокалов «искромётного Аи», закладывали банчишко, в конце которого иной гость оставался без туго набитого бумажника, а другой уходил домой и без родового имения.
Про азартную игру этих забытых былых времён находим несколько эпизодов в рассказах С. Славутинского и С. П. Жихарева. Так, последний рассказывает, как он был в Москве в гостях у известного откупщика П. Т. Бородина и как в кабинете хозяина на двух больших круглых столах кипела такая чертовская игра в банк, что от роду, восклицает Жихарев, я не видывал столько золота и ассигнаций. На одном столе метали попеременно князь Шаховской, Чертков, Киселев и Рахманов (дядя известного гастронома, игрок, выигравший более двух миллионов рублей). На другом братья Дурново, Михель и Раевский; понтировало много известных людей. Какой-то Колычев, небогатый вологодский помещик, проиграв 5 тысяч рублей, очень хладнокровно заплатил и отошёл. В другой раз Жихарев рассказывает, как Ст. Шиловский выиграл 5 тысяч у генерала Измайлова и тот заплатил ему деньги не только без неудовольствия, но ещё впридачу подарил ему славного горского полевика. Этот Л. Д. Измайлов, известный рязанский и тульский помещик, любил все шумные и разгульные удовольствия, ради их он посещал Лебедянскую ярмарку, где тогда собирались для покупки лошадей все ремонтёры кавалерийских полков и помещики, коннозаводчики Тамбовской и соседних губерний, почти все считавшие обязанностью играть здесь бешено в карты, пьянствовать, кутить и буйствовать напропалую. Измайлов любил на ярмарке выказать во всей красе пред многими достойными лицами свою бестолковую помещичью роскошь, своё крайне разнузданное самодурство. Измайлов был очень богат; здесь он проигрывал по сто и более тысяч, ставя на одну карту по десяти тысяч. Измайлов любил только простые, русские потехи — псовую охоту, скачки на дальние расстояния, борьбу, кулачные бои, гулянки с попойкой и адской игрой по целым ночам.
Гости его всегда должны были быть готовыми на всё, что ему было угодно. Он не чинился с ними, и провинившиеся в потехах наказывались «лебедем», т. е. огромной пуншевой чашею, которую приходилось осушить в один приём, а также и арестом на хлебе и воде. Портрет Троекурова в повести Пушкина «Дубровский» списан с Измайлова.
Когда он командовал рязанским ополчением, в 1812 г., то каждый день ополченские офицеры обедали и ужинали у него поголовно. Полтораста лихих троек находились в распоряжении их, — катайся, сколько душе угодно!
Во время похода, за границей он удивлял роскошью немцев; в заграничный поход из собственных своих средств он истратил на ополчение громадную для того времени сумму — миллион рублей.
