Галина Николаева - Записки мудрой стервы
Наверное тогда я и поняла, что своего мужчину нужно выбирать по запаху. И вовсе не потому, что однажды подружка-психолог спросила меня о том, сожалею ли я о том, что нет у меня свитера, пропахшего потом моего молодого человека. Наши с Вячеславом отношения пахли канцелярскими принадлежностями и тетрадками, из которых я выдирала листы для писем, а еще – железнодорожным мазутом, потому что в то время я исправно ездила домой на каждые выходные.
Мы замечательно проводили время в мои приезды домой. В теплое время года мы шли в лес, разжигали костер, он брал с собой плед, на который мы усаживались и бесконечно разговаривали. И неумело целовались. Потом так же неумело осваивали первые опыты чувственной любви. Вячеслав был тогда очень закомплексованным молодым человеком, и мне это очень нравилось, потому что помогало скрыть собственную неуверенность в ценности своих интимных познаний. Я точно знаю, что не хотела бы исключить из своей жизни ни один из бывших в ней романов, и уж этот, самый неуклюжий, – в особенности. Мне казалось, что я его очень люблю, он, как человек постарше и поумнее, не задавался таким дурацким вопросом, а просто извлекал максимум полезных и приятных ощущений из моих визитов в родной город и из моего желания быть в эти дни с ним. Меньше всего мне хотелось загадывать на будущее и зондировать почву относительно серьезности его намерений, относительно перспектив совместной жизни. Прежде он встречался с девушкой из нашего же города, которая училась на несколько курсов старше меня, он часто укорял ее в разговорах со мной в том, что она была куда более сдержанна в интимных отношениях и вообще придерживалась консервативного принципа «до свадьбы ни-ни». Но главным образом он укорял ее в том, что именно ей, по его мнению, принадлежала инициатива их разрыва, потому что она категорически отказалась от возвращения домой после получения диплома о высшем образовании и предупредила о том, что будет искать работу и брачную партию в столице. И я понимала, что мои отношения с Вячеславом обречены развиться по тому же сценарию в случае, если я тоже посчитаю, что родного райцентра мне будет мало на целую жизнь.
Я очень любила наши трогательные встречи и разговоры о «возвышенном», я очень любила себя, пишущую ему по вечерам письма (позже я стала писать их более стильно, я писала их в полуобщих тетрадках и по окончании очередной тетрадки высылала их ему, слава Богу, что он все это, наверное, давно повыбрасывал), но вокруг происходило столько интересного – показы западных фильмов, непривычно-забавная молодежь, потягивающая по вечерам пиво в парках и скверах, столичные подруги, приглашающие к себе домой и рассказывающие о своем времяпрепровождении и своих компаниях… что я не могла всем этим не заинтересоваться. Вячеслав же к этой моей новой и полной впечатлений жизни не имел никакого отношения. И таки стала я одновременно встречаться с еще одним парнем. Познакомились мы с ним банально – мы с подругой гуляли по Александровскому саду, с завистью глядя на молодежь, чувствующую себя здесь как дома, когда к нам подошли двое юношей и предложили выпить пива вместе. В парнях не было ничего нас коробящего, и вскоре оказалось, что это такие же провинциалы, как и мы – студенты из Челябинска, «политические мальчики», приехавшие на какую-то леворадикальную тусовку. Здесь они убивали оставшиеся четыре часа до поезда. На прощание мы обменялись адресами, и я, как честный человек, Тарасу письмо написала. Каково же было мое удивление, когда на мою попытку «писать красиво» (я очень гордилась тем, что учусь на психологическом факультете и считала, что девушка, получающая высшее образование, должна изъясняться красиво, не как ПТУ-шница, у которой все «клево» да «прикольно», к тому же озадачивать молодых людей «нетривиальными» мыслями) получила восторженное письмо… причем восторг относился к моей персоне – нескладной девочке-переростку в не очень модных вещах, перешитых мамой. Мы стали переписываться, и я сполна отдалась своему хобби писать письма. Письма письмами, но роман завязался самый настоящий. Правда, о серьезной увлеченности и, как мне кажется теперь, даже первой юношеской любви речь шла только со стороны Тараса. Тогда я еще только училась быть психологом, я не понимала еще, что именно игра разнообразит жизнь и делает ее по-настоящему серьезной и наполненной волнующими событиями, но интуитивно я догадалась, что, написав в письме какую-нибудь чушь вроде: «Я не могу с тобой встречаться, потому что у меня уже есть парень», сделаю величайшую в своей жизни глупость – то же самое, что вместо цветного телевизора за ту же цену потребую черно-белый. Конечно же, я писала ему о том, как все больше и больше привязываюсь к нему и вижу в нем супергероя, как разгораются и пламенеют мои чувства. И действительно, мне становилось скучно, когда несколько дней подряд я не находила от него писем на столике для почты, кроме того, эти письма реабилитировали меня в глазах подруг по общежитию, так как мальчикам-однокурсникам уделяла минимум внимания, следовательно среди них у меня поклонников быть не могло. А за пределами университета мест, где я могла бы регулярно показываться, еще было не так много. Кроме того, в свои приезды в столицу Тарас вел себя как персонаж французского фильма о любви. Во-первых, дату приезда он держал в секрете до последнего, чтобы с какой-нибудь остановки поезда послать мне телеграмму вроде: «В шесть часов вечера у грота в Александровском саду». Во-вторых, он с ликующей улыбкой бросался мне навстречу, не забыв о дешевеньком букетике цветов. И мы шли гулять. Это было просто наслаждение – знать, что человек, проехав полстраны, спешит не в гостиницу, он спешит разыскать меня. Кстати, о гостинице. Она была невероятно важным компонентом наших отношений. Ему в его приезды действительно полагался набор каких-то ведомственных услуг, в том числе его на эти два, от силы три дня определяли на один из верхних этажей гостиницы «Россия». И, конечно же, в эти ночи с ним там была я. Мы проводили время в поцелуях и все в тех же разговорах о «возвышенном», в которых я так поднаторела с Вячеславом. Безусловно, мы занимались сексом. Точнее, учились им заниматься. Не сказать, чтобы мне это нравилось, ибо по неискушенности в этих делах Тарас с Вячеславом друг друга стоили, но… надо же учиться, да и потом, как я уже сказала, приезжал он самое большее на три дня.
Благодаря ему у меня существенно раздвинулся круг общения. Леворадикальная организация, с членами которой он общался, состояла почти исключительно из мужчин и неглупых юношей. На все свои встречи со столичными знакомыми он приводил меня, все были осведомлены, что я – девушка, которая является объектом его «серьезных намерений», и, соответственно, относились ко мне весьма почтительно. Но не до такой степени почтительно, чтобы не говорить мне комплиментов и не приподнимать таким образом мою самооценку. У меня для этих ребят была «легенда», более того, у меня был «образ». А что, как не «образ», является залогом хотя бы некоторой успешности у мужчин для такой некрасивой женщины, как я! «Образ» был – тургеневская девушка из провинции, малообразованная и неосведомленная часто об элементарном, потому со вниманием и живым интересом слушающая каждого собеседника; не стесняющаяся задавать вопросы, показывая свое дилетантство, потому дающая возможность собеседнику-мужчине всласть поговорить и распушить хвост; не стыдящаяся мимолетно погладить «любимого» по руке, или коснуться его виска беглым поцелуем, или прижаться на долю секунды к его руке, что наводило парней на мысль о невероятном шквале припрятанной от постороннего глаза сексуальности; к тому же то, что Тарас открыто демонстрировал свое обожание, убеждало его знакомых в том, что ему досталось сокровище, которое стоит того, чтобы возвести его во главу всего.
Вскоре еще одни мальчик, Дима, стал заходить ко мне в общежитие, а второй мальчик, Коля, находившийся в состоянии развода со своей женой и потому не вылезавший из депрессий и нуждавшийся в слушателе, предложил мне себя в качестве друга. Диму, хамоватого прыщавого парня, я всячески игнорировала, давая понять, однако, что искренне ему симпатизирую, но вечно занята, потому просто физически не успеваю с ним видеться. Коля же вошел в число тех людей, которых я называю «моими университетами», потому что я сразу поняла, что, общаясь с этим человеком и слушая его выкладки по самым разным темам, я даю себе возможность узнавать многое и сразу, не теряя времени на книги, ошибки, промахи и постепенное постижение всевозможных истин. Наша дружба с Колей и неудачное домогательство меня Димой завершили мою «легенду» в этой компании, и вскоре я уже не чувствовала себя белой вороной среди однокурсников – столичных жителей, потому что у меня тоже появилась своя тусовка, появилась возможность, рассказывая о прошедшем уик-энде, говорить «мы». Но главное – я получила невиданную мной доселе инъекцию уверенности в себе, потому что у меня появились друзья-мальчики. А друзья-мальчики – это великое дело. Это мужчины, которые хотя бы из дружбы всегда будут относиться к тебе и на людях и тет-а-тет как к умной и красивой женщине. Даже если ты такой не являешься. Но хотя бы частично в то, что ты имеешь право на такое к тебе отношение, они тебя поверить заставят.
