Саида Сахарова - Академия домашних волшебников, или История о том, как однажды зимним вечером влетел в комнату кораблик - калиновый листок и Калинка сняла шапочку-невидимку
6. ИЮНЬ
Завтра Алеша идет в поход
Бим-Бом и капитан Врунгель.
В рюкзак помещается все.
Сине-зелено-желтый мир. Костровые заповеди.
Два котелка, чайник и вязанка сушек.
Алеша примчался домой после пионерского сбора и сел у открытого окна. Скоро два часа, а Калинки все нет. Стрелки старинных стенных часов неукротимо двигались по своему кругу. Хорошо им, стрелкам, крутись себе и крутись, а каково ему, Алеше? Три минуты ждет, пять, семь с половиной…
Вдруг рядом с Алешей кто-то тихонько засмеялся.
Алеша удивленно обернулся и на книжной полке увидел Калинку.
— Здравствуй, Калинка! Вот ты где! Спускайся скорее!
— Здравствуй, Алеша! Я прилетела раньше тебя, ждала-ждала, а потом нашла на полке книжку и зачиталась. «Капитан Врунгель»! Помнишь, как он кашу варил? Великий хвастун был… вроде тебя.
— Почему вроде меня? — обиделся Алеша.
— Кто сегодня в классе хвастался? «Вы со мной в походе не пропадете, я и костер разожгу, я и суп сварю, я и рыбы наловлю»… Я — то, я — другое, я, я, я… Посидела у вас в классе на окошке, послушала, и так мне стыдно стало за тебя, что моя шапочка наполовину покраснела. Умеешь делать то, чего не умеют другие, — не хвастайся. А если еще и не умеешь…
— Ты обещала меня научить…
— Обещала — и научу. А что бы ты стал делать, если бы меня захватил в плен Змей Горыныч и я не смогла бы прилететь?
Алеша засмеялся.
— Змея Горыныча нет, он волшебный!
— Я тоже волшебная, но я есть. — Калинка надела свою наполовину покрасневшую шапочку и исчезла, а потом — динь-дон-динь — сняла ее и снова очутилась на полке! Сидит, болтает ногами в красных сапожках. — Мало ли на свете волшебного. Часы вот у тебя волшебные.
— Вот эти? — Алеша даже попятился. — На стене?
В это время часовая пружина заскрежетала, и часы сказали:
— Да-а, да-а…
— А что они могут?
Калинка почтительно посмотрела на часы.
— Очень многое. Я так рассердилась на тебя, залетела сюда на минутку, хотела оставить записку и улететь, а часы мне сказали, что ты готовился к походу и кое-чему научился.
Калинка посмотрела на Алешу черными веселыми бусинками-глазами, коса ее — тик-так — качнулась влево-вправо.
— Что ты умеешь делать? Скорее говори, а то я и вправду улечу.
— Я учился, Калинка. Не улетай, пожалуйста. Я уже умею рюкзак собирать, меня научил брат Боба Сухарева, он настоящий турист, на Памире был. Поэтому и Боб тогда с этими сосульками голову потерял: ему так хотелось похвастать, что и он памирские льдышки пробовал.
— Ну что, Боб исправился?
— Знаешь, какой он стал! Не хвастает совсем.
— Ролями поменялись, — как бы про себя сказала Калинка.
— Скажжи точччнее, — прохрипели часы. — Одного болтуна ты вылечччила, а вторррой…
— Никакой я не болтун, — обиделся Алеша. — Один разочек всего прихвастнул. Никогда не буду ни хвастуном, ни болтуном… А как вот этого… — Алеша покосился в угол, — это… эти часы зовут?
— Бим-Бом меня зовут, молодой человек! Бим! Бом!
— Если Змей Горыныч Калинку в плен захватит, вы, Бим-Бом, будете знать?
— Бим-условно… Я хотел сказать: без-ус-ловно.
— Ну, тогда, Калинка, ничего не бойся, я тебя спасу. Бим-Бом скажет, и я этого Змея!.. Эх, рраз… Не думай, я не болтаю… Я даже в секцию самбо уже записался. Знаешь, какой буду сильный!.. А сейчас спускайся ко мне, начнем сборы.
— Хорошо! Настоящий мужской разговор: коротко и деловито, — Калинка поставила «Врунгеля» на ту полку, откуда взяла, и — фьюить! — спустилась к Алеше.
— Смотри, вот как я соберу рюкзак, — сказал Алеша.
Он положил на дно рюкзака запасные носки, простые и шерстяные, футболку, маленькое полотенце и мыльницу с мылом. Сверху — пластиковый пакет с продуктами: пять вымытых картошин, морковину и луковичку, сахар в пластмассовой коробочке, хлеб, пакетик с пшеном (примерно стакан) и банку сгущенного молока. Ложку, кружку и маленькую алюминиевую миску завернул в целлофан и тоже положил в пакет с продуктами. Блокнот, карандаш, спички, перочинный нож и фляжку с водой поместил в боковой карман рюкзака.
— Соль забыл. Шеф-повару лучше взять побольше, в эту банку из-под кофе. И еще заверни в бумажную салфетку несколько лавровых листьев и горошин черного перца.
— Это будет мой шеф-поварской секрет?
— Да. Теперь надень рюкзак. Не режет? Прекрасно собран рюкзак, молодец! Что ты наденешь в поход?
Алеша показал кеды, вымытые и высушенные, бумажные и шерстяные носки, джинсы, футболку и свитер.
— Очень хорошо. А продуктов хватит?
— Ребята еще купят на всех чай, несколько банок тушенки и масла. Эти продукты они понесут, а я возьму еще футбольный мяч и ведро для каши. Мы все распределили справедливо.
— Ведро? — Калинка взглянула на часы, словно посоветовалась с ними, и хлопнула в ладоши.
В ту же секунду с потолка, прямо из люстры, — Алеша даже посмотрел, нет ли в потолке дыры, — упал котелок. И не какой-нибудь новенький, блестящий, а слегка погнутый, слегка покорябанный, с навеки въевшейся копотью, но отдраенный на славу.
— Это мне?
— Тебе, но будь осторожен, котелок не любит, когда в нем что-нибудь подгорает, он тогда мрачнеет, и каша или суп получаются совсем невкусными. А если повар ему нравится, то он и песни поет.
— Песни? Котелок? Какие?
— Всякие. Будешь внимательным шеф-поваром, услышишь. А сейчас надевай семимильные сапоги, что стоят за дверцей часового футляра, и отправимся мы с тобой костры разжигать и кашу варить.
Алеша постарался не удивляться, а просто надел эти самые семимильные сапоги, точно такие же, как у Калинки, только еще и с узорчатыми отворотами, двойной строчкой и медными гвоздиками по широкому ранту. Как он натянул эти микросапоги, не больше его собственной ладони, он не мог бы сказать, но натянул и хотел было сейчас же притопнуть крепким каблуком, но Калинка воскликнула:
— Осторожно, Алеша! Топнешь — и потеряю я тебя, окажешься где-нибудь на Урале. Бери котелок, спички да держись за мою руку. Раз… два… три!..
Шагнул Алеша раз — потемнело все вокруг, шагнул второй — заклубились фиолетовые вихри, шагнул третий и зажмурился от неожиданности — такой удивительной сине-зелено-желтой поляны, пронизанной мягким солнечным светом, пряно пахнущей росистой травой и одуванчиками, он никогда прежде не видал.
Трава шелковая, а посредине поляны — высокая ель в бархатной бахроме хвои, и кажется, что двойная верхушка ее плещется в синеве неба. Так и стоял бы здесь, запрокинув голову, и следил бы за бегом белых кудрявых облаков. Вот облако-всадник с копьем несется на стремительном коне; копье вытягивается, и всадник становится лыжником, парящим над ущельем, а лыжник еще вытянулся и превратился в лунный пейзаж…
Березы кружатся белым хороводом, за ними желтые одуванчики бегут, спешат. И нет на свете ничего прекраснее этого сине-зелено-желтого солнечного мира…
— Калинка! Неужели бывают такие поляны у нас на Земле?
— Неужели? А мы с тобой где?
— Это ведь не настоящее, а сказка…
— Это просто настоящая сказка. Ты не раз бывал на таких полянах, но смотрел и не видел. Приходил, чтобы взять у леса грибы, землянику, чернику, цветы.
Калинка задумчиво провела ладошкой по нежному зеленому завитку овсяницы, погладила его, отпустила осторожно и тихо спросила:
— Тебе приятно, когда ты приходишь в гости и радушный хозяин встречает тебя приветливо, вкусно угощает?
— Кому это не нравится? — удивился Алеша.
— И ты, наверное, не разбиваешь потом чашек, из которых пил, не ломаешь стулья, на которых сидел, не рушишь стены?
— Конечно, нет! Неужели кто-нибудь так поступает? — совсем удивился Алеша.
— Нет. Думаю, не поступает. А в лесу считают вправе так поступать. Пришел в лес — топчи, ломай, грязни.
— Что ты, Калинка! — возмутился Алеша и вдруг отчетливо вспомнил прошлогодний их поход.
Он, словно наяву, увидел поляну, на которой они были, — вытоптанную, в черноте кострищ, с брошенными охапками повядших цветов. Везде разбросаны бумажные и пластиковые пакеты, березка, что росла на поляне, согнута, Боб из нее качели устроил, зловеще сверкают коричневые осколки бутылок из-под лимонада. Ужас!
Калинка надела свою все еще наполовину покрасневшую шапочку и исчезла — стыдно было за Алешу, прошлогоднего, больно было смотреть, как он сейчас мучается.
…Солнце зацепилось за верхушку ели, и облака, собравшись густой сбитой горой, двинулись на солнце и закрыли его. Поляна сразу поблекла, пригорюнилась, затаилась.
— Нет, нет! — тихо сказал Алеша. — Я всегда буду входить в лес, как в дом, где меня ждут с радостью…
Белая гора облаков раздвинулась, солнце повисло на далекой елкиной верхушке и стало озорно закручивать белый березовый хоровод…
