Игорь Орлов - Сквозь «железный занавес». Руссо туристо: советский выездной туризм. 1955-1991
В то же время известные нам отчеты руководителей туристских групп свидетельствуют, что во многих группах часть туристов более или менее открыто пренебрегала навязанными им «антишпионскими» мерами, что обычно приводило к их конфликту с более бдительной частью группы. Причем особую бдительность обычно проявляли лица, за которыми был закреплен определенный официальный или общественный статус – руководители групп, старосты, члены КПСС. Некоторые фрагменты из отчетов руководителей туристских групп о поездках в капиталистические страны по своей стилистике напоминают детективные романы: «на последний день нашего пребывания в Вене за нами буквально по пятам ходил один тип, а после подключился второй»[651]. Руководитель группы туристов из Киева, посетивших США в 1978 г., сообщал: «…в ряде [гостиничных] номеров по всему маршруту следования были обнаружены подслушивающие аппараты»[652].
Прослеживается и еще одна тенденция – среди молодых участников туристских поездок число нарушителей советских норм и правил всегда было выше, чем среди их старших сограждан. Характерная ремарка по этому поводу содержится в отчете о посещении группой советских туристов ПНР (1970 г.). После информирования о несдержанном поведении, излишней болтливости 23-летней туристки Е. руководитель группы пришел к выводу, что «ей вообще по возрасту рано выезжать за границу»[653]. На бытовавшие среди советских функционеров представления о том, что молодые люди склонны «неправильно оценивать зарубежную жизнь» из-за отсутствия достаточного «жизненного опыта», указывают и другие источники[654]. В то же время некоторые молодые люди, видимо, под влиянием легкомыслия и юношеской бравады, как будто специально провоцировали руководителей туристских групп. Так, в отчете о поездке туристской группы из Челябинской области в Италию в октябре 1964 г. можно найти такой пассаж руководителя, посвященный одному из туристов: «Странным обстоятельством считаю включение в группу [туриста П.]. Ему 23 года, его интересы ограничиваются джазом, девушками и выпивкой. Все свои деньги в Италии он тратил на джазовые пластинки, в Генуе купил [в порту] магнитофон, авторучки с голыми женщинами, [а в конце путешествия] с апломбом просвещал нас о таксе на проституток в разных городах Италии»[655].
Но чем было вызвано «правильное» поведение более зрелой и ответственной части туристов: искренней верой в угрозу шпионажа или страхом перед наказанием после возвращения на родину? Возможно, ответ на этот вопрос кроется в отношении советских людей к тем, кто по логике вещей должен был защищать их от иностранных шпионов, – к «личностям в штатском». Любой конфликт, в том числе идеологический, имеет свойство делить людей на «своих» и «чужих», «друзей» и «врагов». Поэтому можно предположить, что если бы в условиях холодной войны советские туристы искренне боялись сотрудников иностранных спецслужб, то сопровождавшие их сотрудники КГБ воспринимались бы ими как «друзья», союзники и защитники. Наличие же такого «сопровождения» считалось одним из характерных элементов советского выездного туризма середины 1950-х – конца 1980-х годов. При этом материалы интервьюирования и анкетирования бывших советских туристов, собранные авторами в 2005–2014 гг., а также материалы современных интернет-блогов свидетельствуют, что подавляющее большинство туристов верило в сопровождение группы сотрудником (сотрудниками) КГБ, но относилось к этому факту крайне негативно. Скрытое присутствие в группе представителя советских спецслужб большинство бывших участников путешествий за рубеж оценивают именно как механизм слежки, контроля над ними самими, а не как элемент обеспечения безопасности участников поездки или защиты национальных интересов страны. И тут невольно вспоминаются строки из песни Владимира Высоцкого о пресловутой «личности в штатском»:
Я однажды для порядкуЗаглянул в его тетрадку —Обалдел!Он писал – такая стерва! —Что в Париже я на мэраС кулаками нападал,Что я к женщинам несдержанИ влияниям подверженБудто Запада…Значит, личность может дажеЗаподозрить в шпионаже!..Вы прикиньте – что тогда?Это значит – не увижу Я ни Риму, ни ПарижуБольше никогда!..[656]
На наш взгляд, подобная тональность песни свидетельствует, что многие советские туристы не верили в угрозу их вербовки агентами иностранных спецслужб или в возможность провокаций с их стороны. Гораздо больший страх у них вызывала вероятность того, что их действия и слова за рубежом будут негативно оценены «личностями в штатском», за что советская система применит к ним те или иные санкции. И именно этот страх заставлял проявлять бдительность в тех ситуациях, об опасности которых их предостерегали во время инструктивной беседы перед отъездом.
Теперь постараемся понять, а кто же из туристов мог представлять угрозу национальной безопасности во время пребывания за рубежом и реально стать объектом контроля со стороны советских спецслужб? В первую очередь, определенную опасность с точки зрения системы представляли так называемые болтуны, которые еще в советском плакатном искусстве сталинской эпохи объявлялись «находкой для шпиона». Ведь в частной, доверительной беседе с иностранцами излишне разговорчивый турист мог допустить утечку информации о скрываемых сторонах советской повседневности, например, об ограничении возможности выезда за рубеж, наличии дефицита потребительских товаров. Именно эти «опасные» и «секретные» сведения, а отнюдь не данные военно-стратегического характера, потенциально могли быть разглашены туристами. Люди, имевшие доступ к действительно секретной информации, просто не могли пройти через многоуровневую систему отбора советских граждан для поездок за рубеж, где решающую роль играла не характеристика-рекомендация с места работы и даже не согласие Комиссии по выезду за рубеж при обкоме КПСС, а именно наличие/отсутствие разрешения от КГБ. Вот что писала об этом Евгения Альбац в книге «Мина замедленного действия» (1992): «…именно слово Комитета [КГБ], а не партийных органов является решающим. КГБ может просто сказать: “На данного человека есть закрытый материал”. И никакой начальник не посмеет спросить – какой материал? Выездом во Втором главном управлении (контрразведка), равно как и в каждом его подразделении в областных и республиканских комитетах, ведает специальный “выездной” отдел или группа: “выездные дела” граждан хранятся там 5 лет. В прошлые годы КГБ мог без всякого объяснения причин не дать разрешения на выезд, как не давал его мне на протяжении 8 лет»[657].
Более реальную опасность могли представлять так называемые курьеры – те, кто по разным причинам (часто из-за собственного легкомыслия или отзывчивости) могли провезти в СССР личную корреспонденцию от зарубежных граждан или какие-либо нежелательные издания, например, опубликованные на Западе произведения диссидентов, религиозную литературу. В специальном приложении к отчету о круизе по Средиземному морю (1972 г.) сообщалось, что «туристка Б. взяла по просьбе русской эмигрантки передачу для ее племянницы, которая живет в Ялте, хотя все туристы были предупреждены, что брать ничего нельзя»[658]. В 1961 г. при отъезде из Инсбрука (Австрия), где туристы из Куйбышева размещались в частных квартирах (не оказалось мест в гостиницах), хозяйка одной из квартир передала туристке X. одежную щетку и письмо в Свердловск и просила переслать туда. Но старший группы забрал щетку и вместе с письмом передал в Москве в Управление КГБ[659].
Наконец, потенциально наибольшую опасность могли представлять так называемые невозвращенцы. Ведь случай отказа кого-либо из туристов от возвращения на родину мгновенно предавался огласке западными средствами массовой информации и очень негативно влиял на имидж СССР. В таких случаях советским пропагандистам приходилось прилагать значительные усилия для того, чтобы рационально объяснить поступок человека, сознательно променявшего «социалистический рай» на «капиталистический ад». Неслучайно официальные советские издания предупреждали, что «наравне со шпионажем, выдачей государственной и военной тайны иностранному государству к измене Родине причисляется бегство за границу и отказ возвращаться из-за границы в СССР». Согласно действовавшему законодательству минимальным наказанием за подобные действия было лишение свободы на срок 10 лет, а максимальным – смертная казнь[660].
Тема причин и последствий «невозвращения» заслуживает отдельного рассмотрения, тем более что практика эта была связана не только с туризмом, но и с другими каналами выезда. Отметим лишь, что каждый такой случай в корне менял судьбу невозвращенца и его близких, причем далеко не всегда эти изменения были ожидаемыми. Уникальный в своем роде случай, произошедший в 1961 г., описывает российский историк С.А. Шевырин. Рабочий-ударник одного из предприятий Пермской области во время туристской поездки по Италии отказался возвращаться в СССР. Но после нескольких месяцев жизни на Западе, где он получил политическое убежище, «изменник Родины» по какой-то причине решил добровольно сдаться советским властям. В родной стране его ожидал суд и продолжительное тюремное заключение, а советская пресса усиленно клеймила беглеца, который «добровольно поменял подлинно свободную жизнь в советской стране на жалкое существование в капиталистическом мире»[661].
