Борис Никитин - Мы и наши дети

Требуются бабушки и дедушки

Столь же нуждаются малыши в речевом и эмоциональном общении. Вот здесь незаменима роль бабушек, потому что родители из-за вечной своей занятости сильно обделяют детей общением. Со старшими мы разговаривали много и подолгу, вызывая их ответное желание повторять за нами звуки, произносить слоги, в этом нам помогали бабушки, которые тогда жили вместе с нами. И ребятишки к году уже многое понимали, даже произносили с десяток простых слов, то есть развивались вполне нормально. А со средними дело застопорилось: мы понадеялись, что все само собою образуется, и, всегда занятые, не заметили, как они стали отставать в развитии речи. Получалось это так. После завтрака или обеда мы отпускали маленьких играть со старшими (старше на два — четыре года). Дела и игры у тех обычно были такими, что младшие участвовали на равных: "жили" в доме, построенном под столом, съезжали с горки, сделанной из раскладушки, и т. д. Ребятишки как-то приспосабливались к тому, что младший не умеет говорить, а потребность научить его никак не возникала. Малыш произносил какой то неопределенный звук "ы", который годился на все случаи жизни, и все его понимали. Вот тянет маленький ручонку к старшему и "говорит": "Ы-ы!" Тот дает ему руку, и малыш ведет старшего в кухню. Здесь стоит высокая скамейка, а на ней — ведра с водой. Малыш берет со скамейки пустую кружку, вручает ее старшему, а сам хлопает другой ручонкой по ведру. Все понятно. Старший окунает кружку в ведро и поит малыша. И даже "ы" в этом случае не нужно. Мы и не заметили, что они к полутора годам говорили меньше слов, чем обычно годовалый. Как же трудно было их "разговорить" потом! Потребовалось много сил и времени, чтобы наверстать упущенное время. А когда родилась последняя дочка, Любаша, к нам переселился дедушка. Младшая внучка стала его любимицей. Он подолгу мог разговаривать с ней, читать ей стихи, рассматривать Картинки, и Люба в полтора года уже говорила маленькими фразами. Сейчас как-то уходят из нашей жизни удивительные, веками шлифовавшиеся народные потешки для самых маленьких, разные шутки-прибаутки, забавные звукоподражания, сопровождающиеся разными несложными, но веселыми действиями, так радующими ребенка. "Ладушки-ладушки", "Идет коза рогатая", "Сорока-ворона" и т. д. и т. п. много ли мы их знаем? А ведь их не один десяток. А сказки? А песни? Расул Гамзатов замечает, что в Дагестане о плохом человеке говорят: над ним мать пела плохие песни или не пела совсем. А какие песни слушают дети сейчас? Даже сказки стали теперь телесказками и радиосказками Прочитали мы как-то, что даже предлагают малышам слушать сказки по… телефону: набери номер — и пожалуйста! Да ведь песня, сказка — это прежде всего средство эмоционального общения. Как же общаться с телефоном?! Здесь что-то не так. Пусть сказка будет немудреная, пусть сказана она будет без должной артистичности, но родным голосом, родным человеком. Помните:

…заберусь я на печь к бабушке седойИ начну у бабки сказку я просить,И начнет мне бабка сказку говорить…

Пусть не подумают читатели, что мы против теле- и радиосказок. Наоборот, они очень нужны всем, в том числе и взрослым: воспроизведенные в художественных образах мастерами слова, кино, театра, эти сказки сильно действуют на воображение детей и многому их учат. Но все же… все же они тут лишь зрители и слушатели. Сказку на экране не перебьешь, вопрос не задашь: смотри, слушай и… переваривай. А вот читает мама сказку вслух или папа рассказывает что-то. Тут же вспыхивает то смех, то споры, то реплика, то вопрос. Особенно понравившиеся места читаем еще раз… Теплота и поэзия этих минут остаются с человеком на всю жизнь. Их не может дать ни магнитофонная лента, ни грампластинка, никакое иное самое современное изобретение — ничто не заменит живого общения с ребенком.

Яблоко раздора

Первый ребенок почти всегда становится как бы пробным камнем педагогических воззрений всех взрослых, так или иначе связанных с малышом. Вокруг него чуть ли не с первого дня разгораются страсти и споры — как кормить, купать, держать, пеленать и т. д. и т. п. Самое грустное заключается в том, что каждый из старших спорящих, даже если он не вырастил ни одного ребенка, считает себя глубоким знатоком в деле воспитания, знает даже, как обращаться с самым маленьким, и бесконечно дает советы и указания. Или, поджав губы, молча осуждает все попытки молодых решить уйму проблем своими силами. А начинающие родители, не имеющие никакого опыта, но преисполненные самых благих намерений самостоятельно растить ребенка — конечно, современными способами! — не приемлют ни одного совета, не согласны ни с чьими мнениями. У них уже есть свое (иногда у каждого свое, что только ухудшает обстановку). Да, два "враждующих лагеря" вокруг колыбели — к сожалению, явление типичное. Не миновали его и мы. Теперь, когда оглядываешься назад — в то трудное время постоянной нашей "войны" с окружающими, — многое видится иначе, многое хотелось бы вернуть и исправить, но это, к сожалению, невозможно. Зато возможно другое: предотвратить подобные ошибки у других. Может быть, наш рассказ поможет это сделать хотя бы отчасти. Почти три года мы жили в одном доме со своими родными. Вокруг наших сыновей (двухлетнего и шестимесячного) собрались шестеро взрослых: родители, две бабушки, дядя и тетя — люди все очень разные — из не поддающихся на влияние и уговоры. Атмосфера несогласия и напряжения воцарилась с самого начала: родные настороженно и, безусловно, отрицательно отнеслись ко всем нашим педагогическим начинаниям: необычной закалке, спортснарядам в комнате, разрешению ползать по всему дому и т. д. Их нежелание хотя бы отчасти вникнуть в то, почему мы так делаем, их предсказания страшного будущего наших детей, высказываемые с уверенностью прорицателей, — все это не могло не возбудить в нас протеста и стремления защитить себя от посягательств на наш суверенитет. К счастью, мы сами были во многом солидарны и действовали сообща, поддерживая друг друга. Это не исключало наших разногласий, но они, как правило, оставались между нами и не становились достоянием окружающих. В этом была наша сила — мы это чувствовали и дорожили своей солидарностью. Но мы не догадывались о своей слабости, о том, что мы сами постоянно провоцировали новые недовольства и возмущения окружающих и вызывали на себя огонь их критики. Чем? Честное слово, сейчас стыдно писать об этом, но что было, то было: увлеченные своими педагогическими поисками и открытиями, мы фактически не считались с окружающими, с их мыслями, убеждениями, привычками, традициями, чувствами, наконец. Не считались не потому, разумеется, что хотели кому-то сделать наперекор, а тем более назло — суетное и мелочное это чувство нам было чуждо с самого начала. А нас подозревали в желании выделиться, что называется, быть не как все добрые люди. Это, в свою очередь, тоже обижало нас. Но главная беда заключалась в том, что мы просто поступали так, как считали правильным и нужным, и не обращали внимания на то, как это отражается на жизни и самочувствии окружающих. Мы вдохновлялись мудрым изречением "Иди своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно", даже гордились тем, что способны идти прямо сквозь строй общественного мнения и общественных предрассудков. Мы и сейчас этим гордимся. Хороши были бы мы, если бы вместо твердого курса избрали "виляние под влиянием" каждого встречного и поперечного. Тут речь о другом. Совсем недавно мы наблюдали в электричке такую вот грустную сцену. В вагон, забитый до отказа, едва протиснулся отец с плачущим сынишкой лет четырех на руках. — Хочу к бабушке, где бабушка?.. — повторял малыш снова и снова. — Перестань реветь, — сурово выговаривал ему отец, — бабушка осталась, мы едем домой. — Хочу к бабушке, — безнадежно тянул мальчик, еще всхлипывая, но уже в основном переставая плакать. Отец не уловил этой перемены и, выйдя из терпения, поставил сынишку на пол. — Будешь реветь — не возьму на руки. Что тут началось! Мальчишка громко расплакался и начал вопить исступленно: — К бабушке! К бабушке хочу! Пассажиры, разумеется, встрепенулись: кто читал, бросил на самом интересном месте, кто говорил, оборвал речь на полуслове, кто дремал, очнулся… В ушах у всех звон стоял от резкого детского вопля: — К ба-а-абушке-е-е! Отец стоял, прислонившись к стене, и время от времени произносил как можно спокойнее и тверже (доставалось ему это нелегко): — Кричишь? Ну кричи, кричи, а мы послушаем. Стоявшие рядом пассажиры, в особенности, конечно, женщины, пытались унять малыша, заговаривали с ним, показывали что-то, многие предлагали отцу сесть у окна, отвлечь ребенка. Отец был непреклонен и от помощи отказывался: — Пусть поорет, все равно по его не будет, и уговаривать его нечего. Взбудораженный вагон между тем переживал случившееся: кто осуждал отца, кто продолжал утешать крикуна, кто советовал "наддать этому сорванцу как следует, чтобы знал на будущее", а одна пожилая женщина достала из сумочки валидол: — Не могу я детского крика слышать, мне плохо делается… Отец продолжал "воспитывать" сына еще минут пятнадцать, до самой Москвы, и на руки взял его, уже осипшего и изнемогшего, только когда выходил из вагона. Мы взглянули друг на друга: жалко, мол, и отца и сына. — А знаешь, кого он мне напомнил? — спросила я. — Ты только не обижайся нас с тобой. — Ну знаешь! У нас так ребята в вагонах ни разу не орали! — В вагонах — да, а дома? И мы вспомнили давнюю историю, которую описали в своей первой книжечке "Правы ли мы?", историю о том, как мы учили сына быть аккуратным и не дали ему чаю после того, как он опрокинул свою чашку. Больше часа продолжалось "сражение" между нами и двухлетним карапузом, окончившееся, разумеется, нашей победой, о чем мы с удовлетворением и написали так: "…когда за обедом и на следующий день мы видим, как Алеша предусмотрительно отодвигает от края стола стакан…всякие сомнения пропадают: надо делать так, как мы делаем". Мы тогда не замечали несоизмеримости этой победы с ценой, которая была за нее заплачена. Ладно уж, что сами мы были выбиты из колеи не только на час, но и гораздо дольше; главное, разболелась голова у бабушки, не мог работать за тонкой перегородкой дядя Володя, проснулся и расплакался шестимесячный малыш. Мы "воспитывали" сына за счет нервотрепки всех окружающих. И тем самым преподали ему один из самых вредных уроков: неважно, что переживают остальные, важно, что чувствую и делаю я. Так, не желая того, мы возбуждали в сыне эгоистические чувства. И они не замедлили проявиться. Мы заметили, что старший не обращает никакого внимания на плач братишки — точь-в-точь как мы не обращали внимания на его собственный плач. Это нас насторожило и натолкнуло на размышления, сомнения. Мы стали понемногу выкарабкиваться из дебрей, куда попали по собственной недальновидности и неопытности. Росли ребятишки, и мы видели, как важна для них хорошая добросердечная обстановка в доме, теплое отношение окружающих между собой. Но как добиться этих теплых отношений, если каждый стоит на своем и не стесняется в выражениях? Рецепт тут один: видимо, надо стараться понять переживания друг друга и щадить нервы близких людей. Так получается куда лучше — мы в этом убедились на собственном опыте. Вот только следить за собой бывает трудно, зато когда получится, бывает так приятно!