Агота Кристоф - Толстая тетрадь
— Выйдите. Погуляйте в саду.
Мы выходим. Огибаем дом и садимся под окном кухни. Мы слушаем. Старик говорит:
— Будьте милосердны. Бабушка отвечает:
— Как вы можете меня об этом просить?
Старик говорит:
— Вы знали ее родителей. Перед тем как их отправили в лагерь, они доверили ее мне. Они дали мне ваш адрес, на случаи, если она не будет у меня в безопасности. Бабушка говорит:
— Вы знаете, чем я рискую?
— Да, знаю. Но речь идет о ее жизни.
— В доме живет иностранный офицер.
— Вот именно. Никто не станет ее здесь искать. Достаточно сказать, что это ваша внучка, двоюродная сестра мальчиков.
— Все знают, что у меня, кроме них, нет других внуков.
— Вы можете сказать, что она родственница вашего зятя.
Бабушка фыркает:
— Я его в глаза не видела!
После долгого молчания старик заговаривает снова:
— Я прошу вас только прокормить девочку несколько месяцев. Пока не кончится война.
— Война может длиться еще несколько лет.
— Нет, осталось недолго. Бабушка начинает хныкать:
— Я всего-навсего несчастная женщина, работаю день-деньской. Как прокормить столько ртов?
Старик говорит:
— Вот деньги, принадлежавшие ее родителям. Вот семейные драгоценности. Если вы ее спасете, все это ваше.
Скоро Бабушка зовет нас:
— Вот ваша двоюродная сестра. Мы говорим:
— Да, Бабушка.
Старик говорит:
— Вы будете играть вместе, правда?
Мы говорим:
— Мы никогда не играем. Он спрашивает:
— Что же вы делаете?
— Мы работаем, учимся, тренируемся.
Он говорит:
— Понимаю. Вы люди серьезные. У вас нет времени на игры. Вы будете заботиться о своей двоюродной сестре, правда?
— Да, сударь. Мы будем о ней заботиться.
— Благодарю вас.
Наша двоюродная сестра говорит:
— Я старше вас.
Мы отвечаем:
— Зато нас двое.
Старик говорит:
— Вы правы. Вдвоем вы намного сильнее. Вы не забудете называть ее сестрой, правда?
— Да, сударь. Мы никогда ничего не забываем.
— Я полагаюсь на вас.
Наша двоюродная сестра
Наша сестра старше нас на пять лет. Глаза у нее черные. Волосы у нее рыжие от вещества, которое называется хна.
Бабушка говорит нам, что двоюродная сестра — это дочь сестры нашего Отца. То же самое мы отвечаем, когда кто-нибудь спрашивает нас.
Мы знаем, что у нашего Отца нет сестры. Но еще мы знаем, что без этой лжи жизнь нашей сестры может оказаться под угрозой. А мы пообещали старику, что будем о ней заботиться.
После того как старик ушел, Бабушка говорит:
— Двоюродная сестра будет спать с вами на кухне.
Мы говорим:
— В кухне уже негде.
Бабушка говорит:
— Придумайте что-нибудь.
Наша сестра говорит:
— Я с удовольствием могу спать под столом, на земле, если вы дадите мне одеяло.
Мы говорим:
— Можешь спать на скамье и взять себе одеяла. Мы будем ночевать на чердаке. Теперь уже не так холодно.
Она говорит:
— Я тоже пойду спать на чердак.
— Мы не хотим. Ты никогда не должна подниматься на чердак.
— Почему?
Мы говорим:
— У тебя есть тайна. И у нас тоже есть своя тайна. Если ты не будешь хранить нашу тайну, то мы не будем хранить твою.
Она спрашивает:
— Неужели вы способны меня выдать?
— Если залезешь на чердак, ты погибла. Ясно? Она минуту молча смотрит на нас, потом говорит:
— Ясно. Вы оба — маленькие гаденыши, вы совершенно ненормальные. Никогда не полезу на ваш поганый чердак, честное слово.
Она держит слово и никогда не залезает на чердак. Но в остальном она все время мешает нам жить.
Она говорит:
— Принесите мне малины.
Мы говорим:
— Сходи сама в сад и нарви.
Она говорит:
— Перестаньте читать вслух. У меня в ушах звенит.
Мы продолжаем читать. Она спрашивает:
— Что вы там лежите уже несколько часов на голой земле и не двигаетесь?
Мы продолжаем упражнение на неподвижность, даже когда она кидает в нас гнилыми фруктами. Она говорит:
— Прекратите молчать, в конце концов, вы действуете мне на нервы!
Мы продолжаем упражнение на молчание и ничего не отвечаем. Она спрашивает:
— Почему вы сегодня ничего не едите?
— Сегодня день тренировки на голод.
Двоюродная сестра не работает, не учится, не делает упражнений. Она часто смотрит в небо и иногда плачет.
Бабушка никогда не бьет сестру. Она ее не ругает. Она не просит ее работать. Она ни о чем ее не спрашивает. Она никогда с ней не разговаривает.
Драгоценности
В тот вечер, когда к нам приехала двоюродная сестра, мы идем спать на чердак. Мы берем в комнате у офицера два одеяла и кидаем на пол солому. Перед тем как лечь спать, мы смотрим в щели. У офицера в комнате никого. У Бабушки горит свет, что случается редко.
Бабушка взяла из кухни керосиновую лампу и повесила ее над трюмо. Это старинный столик с тремя зеркалами. Центральное зеркало неподвижно, а два боковых поворачиваются. Их положение можно менять так, чтобы увидеть себя в профиль.
Бабушка сидит перед трюмо и смотрит на себя в зеркало. У нее на голове поверх черного платка лежит что-то блестящее. На шее висят ожерелья, руки украшены браслетами, на пальцах кольца. Она смотрится в зеркало и говорит сама с собой:
— Сокровища, сокровища. С ними просто быть красивой. Просто. Колесо вертится. Теперь все мое, все. Мои драгоценности. И правильно. Как сверкают!
Потом она говорит:
— А вдруг они вернутся? И спросят все назад? Только опасность исчезнет, люди ничего не помнят. Понятия не имеют о благодарности. Наобещают целые горы, а потом… Нет, нет, они уже умерли. Старик тоже скоро умрет. Он сказал, все останется у меня… Только девчонка… Она все видела, все слышала. Она захочет все забрать себе. Это точно. После войны она потребует назад драгоценности. Но я не хочу их отдавать, не могу. Они мои. Навсегда.
«Надо, чтоб она тоже умерла. Правильно, и чтоб никаких улик, чтоб никто ничего не узнал. Да, девчонка умрет. С ней будет несчастный случай. Как раз перед концом войны. Да, тут нужен несчастный случай. Не яд. В этот раз не яд. Несчастный случай. Утонет в реке. Надо держать ей голову под водой. Трудно. Столкнуть с лестницы в подвал. Мало высоты. Яд. Остается один яд. Что-нибудь медленное. Малыми дозами. Чтобы болезнь точила ее исподволь, несколько месяцев. Врача нет. Во время войны многие умирают без лечения».
Бабушка поднимает кулак и грозит своему отражению в зеркале:
— Ничего вы мне не сделаете! Ничего!
Она хихикает. Снимает драгоценности, складывает в полотняный мешочек и прячет в матрас. Она ложится спать, мы тоже.
Назавтра утром, когда сестра выходит из кухни, мы говорим Бабушке:
— Бабушка, нам нужно что-то вам сказать.
— Что еще?
— Слушайте внимательно, Бабушка. Мы дали слово старику заботиться о нашей двоюродной сестре. Поэтому с ней ничего не случится. Ни несчастья, ни болезни. Ничего. И с нами тоже.
Мы показываем ей запечатанный конверт:
— Здесь все написано. Мы отдадим это письмо господину кюре. Если с одним из нас троих что-нибудь случится, кюре вскроет письмо. Вы хорошо все поняли, Бабушка?
Бабушка смотрит на нас, глаза у нее узкие-узкие. Она с шумом выдыхает. И тихо говорит:
— Сукины дети, шлюхины дети, чертовы дети! Будь проклят день, когда вы родились!
После обеда, когда Бабушка уходит работать на виноградник, мы обыскиваем ее матрас. В нем ничего нет.
Двоюродная сестра и ее возлюбленный
Наша двоюродная сестра становится серьезной, она больше нам не мешает. Каждый день она моется в большом тазу, который мы купили на заработанные пением деньги. Она очень часто стирает свое платье и трусы. Пока сохнет ее одежда, она заворачивается в полотенце или ложится на солнце в трусах, которые сохнут на ней. Она вся коричневая. Волосы закрывают ее до ягодиц. Иногда она переворачивается на спину и прикрывает грудь волосами.
К вечеру она уходит в город. Она задерживается там все дольше и дольше. Однажды вечером мы незаметно идем за ней.
Около кладбища она встречает группу парней и девушек, все они старше нас. Они сидят под деревьями и курят. Перед ними бутылки вина. Они пьют из горлышка. Один из них стоит начеку около тропинки. Если кто-то приближается, он начинает насвистывать известную песню, продолжая спокойно сидеть на месте. Остальные разбегаются и прячутся в кустах или за надгробьями. Когда опасность исчезает, он насвистывает другую песню.
Члены группы говорят тихо, они говорят о дезертирах, о лагерях, о сопротивлении, об освобождении.
По их мнению, иностранные солдаты, которые находятся в нашей стране и называют себя нашими союзниками, на самом деле наши враги, а те, что скоро придут и выиграют войну, — это не враги, а, напротив, наши освободители.
