Виктория Абзалова - Вопросы цены и стоимости
- Что произошло? - глухо поинтересовался Давид, когда они вернулись в общую комнату.
Его помощь тете вначале основывалась лишь на личной привязанности. Он слабо верил в чудесную историю о внезапно найденном племяннике, но здраво рассудил, что если проверит откуда взялся этот Поль, то Хедва успокоится, а то второго сумасшедшего на семью будет уже многовато… Вот только сразу же встал вопрос: если парень действительно такая шельма, проститутка, да еще и обокрал любовника на кругленькую сумму, на кой ляд этому любовнику его потом из тюрьмы вытаскивать?! В пылкую всепрощающую любовь со стороны Ксавьера Таша верилось еще меньше.
Комбинация «я тебя освобождаю, ты - пишешь все, что требуется» напротив, сомнений не вызывала… Только каким боком тогда, там прислонился дядюшка Лейб с практически неограниченным кредитом, когда чтобы вывести мошенника на чистую воду таких уступок вовсе не требовалось? И почему ему вдруг так важно оказалось любой ценой избавиться от мальчишки?
Это становилось понятно только в том случае, если объявился прямой наследник состояния деда Менахейма, которым Бенцони фактически лишь управлял, хотя и более чем успешно. Как ни страшно было предполагать подобное, но желание избавиться от помехи, чтобы не упустить из своих рук очень большие деньги, было вполне логичным. И за ним следовали не менее логичные выводы, которые в корне противоречили известным фактам: Лейб знал, что Равиль мог остаться в живых, но если речь шла о фанатиках, убивших даже его брата и сестру, которые были не намного старше, то такого произойти не могло, не говоря уж о том, что именно от Лейба и стало известно о гибели всей семьи… А героически защищавший их дядюшка был ранен и тетя Хедва за ним трогательно ухаживала, после чего они тихо поженились.
И хотя даже одного сговора с Ташем было достаточно, Давид не остановился на том, постепенно привлекая на свою сторону других членов семьи, а искать всегда легче, когда знаешь что и где. Не было никакого погрома в то время, которое указал Лейб Бенцони. Он был раньше, и Иафет с семьей благополучно спаслись, решив возвратиться к отцу, и вероятно обратившись за помощью к хорошему другу… И правда «хорошему», если расправившись со старшими детьми, которые могли рассказать о происшедшем, на младшего руку не поднял, лишь убрав с пути препятствие.
А может быть, Дан и Лея тоже тогда остались живы, изведав на себе тяжесть рабского ошейника, как и Равиль…
Молодой человек все же не был уверен что «Поль» и есть тот самый Равиль, - такое совпадение в самом деле больше похоже на чудо, и мало ли на свете похожих людей… И даже имя, которым парень называл себя всю жизнь не являлось для него таким же неоспоримым доказательством, как для Хедвы. И только стоя на пороге и вглядываясь в заострившиеся черты, он почему-то до конца поверил, что этот истерзанный юноша с разбитым обескровленным лицом и бурыми пятнами, проступающими сквозь бинты на руках - его двоюродный брат.
И что вся вылитая на него Ташем и Бенцони грязь - к нему попросту не относится! Потому что теперь, хотя он еще и не знает, но у него есть семья. Он вернулся из долгого плена…
- Что произошло? - повторил Давид свой вопрос, пристально разглядывая сидевшего перед ним мужчину. То, что они с другом приютили брата, не бросив без помощи, было достаточным поводом для доверия.
- Кроме Таша? - мрачно усмехнулся Фейран, однако смешного было мало, а точнее не было совсем, и прежде чем свалившийся на голову родич несчастного парня успел высказать все, что думает по поводу его веселья, прямо сообщил. - Нынче ночью Равиль перерезал себе вены. Причем серьезно, рана не одна и очень большая потеря крови…
- Вы лекарь? - только уточнил Давид.
Фейран озабоченно кивнул, честно продолжив:
- А перед этим его сильно избили.
- Что-то еще? - нейтральным тоном уточнил молодой человек, глядя в пол.
Мужчина запнулся неловко.
- Говорите, я понимаю…
- Сильных разрывов нет, но трещины и воспаление - само собой… Это не самое главное! Сломано 6 ребер и было повреждено легкое. Ушибы внутренних органов, но… хуже, что удары наносились и в голову, ушиб мозга будет точно. Я надеюсь только на то, что беспамятство вызвано шоком от кровопотери, а не скоплением крови под черепными костями… Но даже если это так, - мужчина запнулся, но потом твердо закончил, - он очень плох, а общее запущенное истощение организма не располагает к надеждам.
- Надежда есть всегда, - упрямо возразил Давид.
Фейран промолчал: положение оставалось критическим, но стоит вспомнить, что творил с Айсеном Магнус Фонтейн. Однако его любимый жив и вполне здоров, и для этого мальчика он тоже обязан сделать возможное и невозможное хотя бы потому, что сам когда-то сплавил его куда подальше, сбросив заботу с плеч. Выходит прав был Айсен, когда кричал ему: «такие как мы помирать должны, чтобы человека увидели…»
- Я сделаю все что смогу, - решительно пообещал врач.
- Я далек от врачевания, и если могу помочь, - то только молитвой, - немедленно отозвался Давид, - но знайте, что в средствах можете себя не ограничивать. Все, что нужно, у вас будет!
***Тонкие до ломкой хрупкости пальцы, беспомощно лежавшие в красивых ухоженных ладонях женщины, были мертвенно холодны в отличие от пылавшего жаром лба, но дыхание, слабое и прерывистое, все же рвано колебало стянутую бинтами грудь юноши.
- Что же ты тогда ушел так… сразу…
Это был единственный укор ему, который позволила себе Хедва, неусыпным стражем дежуря у постели больного, исступленно твердя его имя, как кликуши свои причитания о мессиях и конце света: моя вина…
Разумеется, женщина понимала, что даже подозревай она что-нибудь во вспыхнувшей привязанности Лейба, 16ть лет назад она вероятнее всего все равно не смогла бы стать на пути его замысла, вовремя оттолкнуть руку, протянутую работорговцу за пресловутыми тридцатью серебрянниками, которыми так любят попрекать их христиане… И даже не за годы покоя подле убийцы сейчас горько упрекала себя Хедва Луциато, но за те краткие мгновения, на которые оставила его одного, разжала пальцы, отпуская подрагивающую от смущения и волнения ладонь мальчика, позволив случиться тому, что он покинул родной для себя дом, опять шагнув навстречу новым бедам и бурям. Не пререкаться следовало с мужем, а костьми лечь на пороге, защитив его жизнь, его молодость, ту чистую искорку, что тлела еще в его душе… наконец отгородить Равиля от грязных происков мерзавцев всех мастей! - Хедва тихо плакала и пела распятому между жизнью и смертью юноше песни, которые раньше ей дарить было некому.
Горе в одночасье согнуло статную фигуру женщины, как будто плечи ее придавили мраморные плиты: в целом мире нет ничего более святого, чем долг матери, ничего чище, чем первый взгляд произведенного ею на свет ребенка, и ничего желаннее, чем таинство зарождения новой жизни. Бог жесток, как и всякое таинство, оно дается не каждому, но - разве в том суть… Что чувствует мать, небрежением обрекшая своего ребенка на страдания и гибель?!
Тем более, здесь не надо было тратить силы на придуманные ужасы, чтобы повздыхать, хватаясь за сердце. У нее уже был опыт ухода за больными, и странный лекарь только обрадовался умелой помощнице, а та считала в эти минуты каждую ссадину, каждый синяк на болезненно худом теле, разворачивавшие перед ней пространную летопись о том, что пришлось вытерпеть мальчику, беззащитному в своем одиночестве. Господи, до какой же степени отчаяния и безнадежности он должен был дойти, чтобы ТАК изрезать руки, попросту вынуждая смерть отойти от своих планов и единственным избавителем немедленно явиться за ним на этот безмолвный крик?!
Но настоящий кошмар начался лишь на третий или четвертый день. То, что с состояние здоровья Равиля далеко от безоблачного и на быстрое и легкое выздоровление надеяться не приходится, - даже не вызывало сомнений. Фейран и без того постоянно хмурился, а меж бровей у мужчины залегла тревожная складочка, хотя прочим казалось, что дело все же сдвинулось с опасного равновесия в лучшую сторону.
Юноша несколько раз открывал глаза, но если для кого-то это было знаком спасения, то уплывающий в сторону мутный взгляд ясно говорил хирургу, что поводов для излишнего оптимизма у них по-прежнему немного. Правда, очнувшись и увидев над собой Хедву, Равиль даже попытался, что-то произнести, но у него не получилось. Совсем: юноша начал задыхаться, судорога прошлась вначале по левой стороне лица, затем без предупреждения свела руку до кисти, а потом добралась и до ног, заставляя тонкое тело с сиплым хрипом выгибаться от боли. Простыни стали мокрыми, а Равиль снова потерял сознание.
К вечеру приступ повторился, пусть и не настолько сильный, но и юноша был слишком слаб даже для него. Помимо того, к ночи прежде вполне умеренная температура подскочила до опасного предела. Равиль часто отрывисто дышал в забытьи, глазные яблоки бешено метались под веками, а судороги и бредовые кошмары сменяли друг друга, заставляя свою жертву иногда сбиваться вовсе на невыносимый, леденящий душу тоненький жалобный вой на грани слуха.
