Алексей Аляскин - Враги лютые
ЛОРЕЛЯЙН
Он был родом из припортового города Бремерхафен, неприметный трудовой город между землями Шлезвига и Саксонии. Его отец работал водителем грузовика, в семье кроме Ильзе было ещё три брата, он был младший из четырёх угрюмых немецких лбов, может поэтому мать, которой не хватало девочки в семье, одевала его в девчоночью одежду, — должна же у меня быть одна дочка! — впрочем для самого мальчика это никогда не носило какого-нибудь другого оттенка, кроме игры; — «мамину дочку» — он не воспринимал никак, что было, что не было. Так, помнилось, но относилось не к нему, а к маме. Мало ли во что играют взрослые, если дядя Клаус приходил на четвереньках, и говорил, что он: — медведь, то теперь что, бежать за охотниками? — поймите правильно. Те переодевания совсем никакого значения для мальчика не имели; если бы мама переодевала его слоном, то хобот у него всё равно бы не вырос, вот и девчоночью одежду он тогда не воспринимал как девчоночью, — так, мамино чудачество, а можно и мешком с углём нарядиться. Просто некоторые любят искать причину не там где она есть, а когда потом не находят, то злятся, а кто им виноват…
Зато другое обстоятельство сыграло совсем немалую роль в появлении на свет фройляйн Лореляйн. Мальчику было уже тринадцать лет, когда наступили те самые пресловутые трудные времена, когда на полученную вечером зарплату утром можно было только на трамвае проехать, — остановку до кладбища. Родители Ильзе посовещались, как им преодолеть трубные времена, и сдали комнату одному матросу молниеносных германских рейхсмарине, но по национальности он был почему-то грек. Разумеется что это было что-то из ряда вон выходящее, — грек в немецком военном флоте, но это вопрос не ко мне, а к гроссадмиралу Редеру. К тому же ещё этот немецкий грек служил не на каком-нибудь засратом миноносце, где весь рейс матросы стоят по жопу в воде, а на броненосном дредноуте «Лютцев», — одном из мощных и страшных карманных линкоров, которые потом, во время второй мировой войны, обеспечили Германии спокойную жизнь на северных морях. Вряд ли здесь обошлось без чьих-то сексуальных пристрастий, но мальчику об этом ничего не было известно. Он просто взял и влюбился в матроса, с профилем греческого бога в своей спальне.
Грек прожил у них два месяца с небольшим, но этого хватило на всё про всё. Он сдружился с мальчиком и стал приглашать к себе в комнату по вечерам, — сыграть партию в карты. Он знал кучу удивительных разных способов тасования и карточных игр, и мог бы выиграть у любого шулера из припортовых кабаков, но он этим не занимался, потому что он с детства был матросом, ходил в моря ещё юнгой, а в карты играл так, для удовольствия. Естественно что он свободно мог и выиграть и проиграть, когда хотел. Мальчик это знал, но ему всё равно было интересно.
Потом однажды матрос предложил мальчику играть в карты на поцелуи, и то выигрывал и потом целовал Ильзе в губы и в щёки, — то проигрывал, и мальчишка сам лез к нему на колени, чтобы поцеловать его в губы, что-то уже при этом чувствуя. Ильзе и раньше целовали всякие тёти и дяди, — но вот так, со взрослым, который ему нравился и нравился совсем как-то необычно мальчишка целовался впервые, и это было удивительное открытие для него! Несколько дней он только и думал об этих поцелуях, и потом уже ждал, и не мог дождаться очередного приезда матроса, — потому что тот по несколько дней находился на корабле, а Ильзе ходить туда сначала боялся. Он даже стал онанировать ночью, представляя себя и матроса в постели, обнимающимися голыми, и целующимися. Поэтому, когда матрос в следующий раз предложил мальчику сыграть на «желания», — тот этого только этого и ждал! Сначала конечно проигрался матрос. Он покорно растянулся на постели ожидая приказаний своего временного повелителя. Мальчик приказал сначала поцеловать себя в губы и в щёки, потом стать на подоконник и по кукарекать. Грек поцеловал прекрасно, и по кукарекал тоже прекрасно и решил было что свободен, но мальчишка ещё ему приказал быть собакой: — погавкать на кота, а потом приползти на пузе, и полизать ему, — Ильзе, — пятки. Матрос зачем-то сначала снял с себя рубашку, — он сказал, что собак в рубашках не бывает, — приполз, долго и старательно вылизывал мальчику пятки, так что тому стало щекотно, и он сказал: — «ну, хватит». Но время для игры было самое подходящее, потому что в доме никого не было, и не одеваясь матрос стал сдавать снова. И выиграл. Тогда он стал господином мальчика, а мальчик стал рабом матроса, и господин приказал своему рабу раздеться совсем, и лечь на своего господина спиной. Сам он аккуратно сжал его бока ладонями, и стал немного двигать раздетого мальчика вверх и вниз по себе, так что мягкие половинки мальчишки тёрлись о торчащую у матроса палку, но это было так приятно мальчишке, что он забыв про игру закатывал глаза и дрожал. Его пискун торчал вверх над животом, и потом мальчик почувствовал что голый матрос под ним затрясся от живота до колен, вздрагивает резкими приступами, его руки прижимают раздетого мальчика к себе сильнее и сильнее, и потом они сразу расслабились и объятие стало лёгким, сладким и приятным, — а мальчику вовсе и не хотелось слезать с этого голого матроса под ним, и он почему-то совсем не стеснялся своего торчащего пискуна, всё было просто как должно было быть, и всё! Когда они встали, и Ильзе стал одевать трусы, то обнаружил, что и его мячики и его спина чуть ли не до лопаток, — мокрые и скользкие. Но он ничего не сказал об этом своему взрослому любовнику, — а теперь они ведь были любовниками, вы это знаете? — то что это была у них именно любовная игра, мальчик знал ещё до первого целования, а когда он лежал на обнажённом юноше совершенно голый, с торчащим к верху пискуном, то он сказал сам себе: — «теперь мы с ним ЛЮБОВНИКИ»…, - хотя всё что произошло, произошло совсем не так, как происходило в мечтах мальчишки, когда он занимался онанизмом один, потому что матрос разумеется не мог знать, что этот двенадцатилетний мальчик занимается онанизмом представляя себе что он: — выебанный в жопу мальчик! Но это было не так важно, он ещё всё успеет заставить теперь своего любовника сделать как надо.
На следующий вечер он сам предложил сыграть на желания, — и сразу проиграл. А чтобы моряку не пришло в голову использовать свой выигрыш для кукареканья, или как-то вообще не интереснее чем было вчера, мальчик зажмурился и с демонстративно-притворным ужасом протянул: — «О-ой, — что сейчас со мной будет….!» — Матрос заулыбался и использовал выигрыш даже лучше, чем этого ожидал проигравший своё детское тело взрослому мальчик. У него потом всю ночь жгло сладостненьким жжением нижнее отверстие, куда оказалось можным всунуть такую вот большущую штуковину, что сперва и не поверишь… — а как она туда влезает! — это одновременно и мучительно и приятно, и сперва страшненько, а потом хочется снова и снова… Его детский пискун после этого испытания торчал всю ночь как надроченный. Мальчишка не выдерживал, переворачивался прижимался крепко-накрепко к подложенной под себя твёрдой, холодной кожаной обложке книжки про самые большие и сильные корабли в мире…
Потом ему казалось что он засыпает, и от этого он ещё сильнее просыпался, и снова начинал тереть свой пылающий пискун, и снова начинал онанировать, ему хотелось что-то ещё большее сделать с собой, но не получалось, а всего что он делал было мало. Наконец мальчик встал, подошёл к комоду, выдвинул ящик, в котором лежала рукоять от морского кортика найденная им прошлым летом за городом, он её взял и лёг на постель на бок, потом осторожно приставил себе сзади тупым концом холодную слоновую кость офицерского оружия, и стал вдавливать её в себя, — пока там вдруг всё раздвинулось, и рукоять сразу вошла в него вся, до серебряной гарды с орлами. И после этого достаточно ему было покатать свой пискун ладонью по животу, как приятная судорога свела бёдра, а из щели в писуне стали выплескиваться струйки спермы, залпами главного калибра поливая ему голый живот, — выебанный в жопу двенадцатилетний мальчик спускал как взрослый подросток…
Потом он дал рукояти кортика выйти из себя, причём по ощущениям он сперва испугался что произошло неприятное, он потрогал себя, но там всё было чистенько, и мальчик сам понял, что это так и должно быть, ведь что-то оттуда из него выходило, поэтому так кажется что это шайзе-майзе, а на самом деле нет ничего, это только так кажется. Он сунул свой любовный кортик под матрас в ногах, кинулся лицом в подушку, по-настоящему выебанный сперва матросом а потом морским кортиком попкой кверху, — пусть пока отдохнёт, — и уснул. Утром его никто не разбудил, он проспал и опоздал в школу.
В общем всё происшедшее с ним казалось бы снова не оставило в его сознании никакого отпечатка, — просто он теперь стал любовником матроса, это стыдненько, если об этом узнают братья, или мальчики в школе, но о таких вещах в их школе между прочим говорили друг с другом старшие, и чем-то необычайным или позорным это ему не казалось. Один мальчик рассказывал ему про матроса, который завёл его за бочки, стащил трусы, воткнул прямо ему в попку свой матросский бушприт, и спустил! Тот мальчик ещё спрашивал у Ильзе: — «а я не забеременею, как мама?» — мама этого мальчика была тогда как раз беременная, и все говорили что это от матроса. Ильзе ничего путного ответить ему не сумел, но с интересом выслушал, и запомнил. И сам он теперь, когда матрос спустил ему самому в попу, тоже побаивался, и очень хотел бы у кого-нибудь спросить то же самое. То, что от матроса действительно можно забеременеть, знал не только он, об этом знали все мальчишки Бремерхафена. Поэтому в тот же день он сам пошёл в порт, встретил там того, выебанного на полгода раньше его мальчика, и спросил как будто просто так: — «Ты помнишь, ты мне рассказывал про того матроса?» — тот вытаращился: — «Про какого проматроса?» — «Ну, который тебя… тебе… ну в общем… это.» — «А…» — сказал тот мальчик: — «Ерунда это, мальчишки не беременеют, это только у девочек так!» Эта информация очень успокоила Ильзе, зато его вопрос не остался без внимания у того мальчишки, хотя спрашивать он у Ильзе не стал, а лучше, если бы спросил, тогда может быть вообще все события пошли по-другому. Но он промолчал, скрыл свой интерес, потому что давно уже знал о том, что у Ильзе живёт на квартире матрос со страшного железного дредноута Лютцев, который вся предвоенная Германия знала как самый секретный корабль в мире…
