Страшно сказать. Когда молчание ребенка говорит громче слов - Кэти Гласс
На контакте во вторник я сообщила Роксане, что пришло приглашение для Оскара в Службу психического здоровья, и спросила ее, принесла ли она паспорт Оскара. Она не принесла.
– Я забыла, – сказала она, торопясь, как обычно. – Мне столько всего нужно держать в голове. Все эти вещи, связанные с Оскаром. Мне нужно снова идти в полицию. Я принесу в четверг.
– Спасибо.
В среду я забрала Оскара из школы в половине второго, сообщив сотрудникам по электронной почте, что во второй половине дня по средам Оскар будет ходить на терапию. Его сессия была назначена на два часа, и мы пришли на десять минут раньше.
Терапевтический кабинет располагался в отдельном крыле нашей местной больницы. Я знала, где он находится, так как уже водила туда других детей. Так как Служба психического здоровья – часть Национальной службы здоровья, ее услуги предоставляются бесплатно. В противном случае многие просто не смогли бы их себе позволить.
Когда мы вошли, Оскар крепко держал меня за руку. Я назвала наши имена ресепшионисту, и Оскар отпустил меня, когда мы устроились в ярко оформленном зале ожидания. Он был устроен специально для детей: коллажи с птицами, изображения бабочек и животных на стенах, множество игрушек и книг для всех возрастов. Трое детей – ровесников Оскара – ждали здесь в сопровождении взрослых. Мы с Оскаром взяли полистать несколько книг, и вскоре, в два часа, появились две женщины, одетые просто, но элегантно. Одна из них представилась доктором Элизабет Фернсби, а ее коллега – Прити Ли.
– У нас пополнение, – улыбнулась нам доктор Фернсби. – Добро пожаловать, Оскар. – Остальные обернулись к нам. – Как обычно, я буду вести детскую сессию в художественной студии, а Прити возьмет взрослую группу поддержки в соседнюю комнату.
Я убрала книги, и мы все поднялись. Я чувствовала себя немного взволнованной, как, судя по всему, и Оскар. Хотя прежде я уже водила детей на такие сессии, их форматы различались, и терапевты сейчас были новыми. Также, похоже, мы присоединились к уже сложившейся группе. Оскар вложил свою руку в мою, и мы все двинулись по коридору за доктором Фернсби. Она увела детей в художественную студию справа от нас.
– Увидимся позже, – сказала я Оскару, поцеловав его в лоб. Он тоскливо посмотрел на меня и вошел в комнату.
– С ним все будет в порядке, – сказала доктор, и дверь закрылась.
Я последовала за остальными взрослыми в комнату чуть дальше по коридору. Она была светлой, с большим красным ковром в центре, на котором были расставлены в круг стулья и стоял низкий кофейный столик. На столике были кувшин с водой, пластиковые стаканчики и коробка с бумажными салфетками. Последние, кажется, были стандартным атрибутом сессий поддержки и терапии, и, по моему опыту, участникам они часто оказывались нужны. Удивительно, какие эмоции возникают вдруг, когда вы принимаете участие в группе поддержки.
Мы сели в круг, и Прити начала занятие с базовых правил «домашнего устройства», как обычно делается на подобных встречах. Она показала, где здесь пожарные выходы, попросила перевести телефоны в беззвучный режим и сказала, что правила группы требуют уважать взгляды других и соблюдать конфиденциальность.
– То, что говорится на этих сессиях, остается в этой комнате.
Поприветствовав меня, Прити сообщила, что место для Оскара освободилось в середине семестра, поскольку группу покинул один из участников. Затем она предложила всем представиться и сказать несколько слов о том, почему они здесь. Я узнала, что две другие женщины, Нора и Зои, были родителями, а Хлоя воспитывала своего племянника, Логана, чье поведение считала очень вызывающим. Логану было почти восемь, а Хлое – всего двадцать пять, и у нее не было никакого опыта воспитания детей. Она призналась, что, ввязавшись в это, не имела представления о том, за что взялась, но не хотела, чтобы Логана отправили под опеку.
Когда очередь говорить дошла до меня, я сказала, что я – временный приемный родитель Оскара и он был направлен в Службу психического здоровья, чтобы помочь ему справиться с последствиями абьюза. Никто из детей – участников группы не подвергался абьюзу, и взрослые очень испугались за Оскара и проявили глубокое сочувствие.
Затем Прити вновь попросила высказаться всех по очереди – о том, как прошла неделя.
– Расскажите и о хорошем, и о плохом, – добавила она.
Первой жаждала выступить Хлоя. Ей, очевидно, нужно было выговориться. Она сказала, что неделя была шокирующей, одной из худших за время, что Логан жил у нее. Она считала, что это из-за того, что он побывал на свидании со своей матерью в тюрьме. Хлоя говорила, что не хотела, чтобы Логан ходил туда, но его социальный работник настаивал на сохранении контакта с матерью, пока та отбывает наказание.
– Это все очень хорошо для нее, – сказала Хлоя. – Ей не приходится иметь дело с его поведением после. Он и в нормальные дни ужасно себя ведет, но после встреч с матерью по субботам выходит за всякие рамки. Вместо того чтобы злиться на нее, он злится на меня! Но не я, черт возьми, торговала наркотиками! – Ее глаза наполнились слезами, и она потянулась за салфетками.
– Я понимаю, – деликатно сказала Прити. – Мы прежде уже говорили о гневе Логана и о том, что он не может показать своей матери, насколько разгневан. Он видит ее лишь раз в месяц, поэтому направляет всю свою злость на вас. Вы там, рядом с ним, и он чувствует, что с вами он в безопасности.
– И вы – легкая мишень, – добавила Нора.
– Мы часто сталкиваемся с подобным во временном приемном родительстве, – сказала я, когда Хлоя вытерла глаза. – Ребенок выплескивает весь свой гнев и боль на приемного родителя. Это очень огорчает, ведь вы делаете для этого ребенка все, что можете.
– Как это верно, – сказала Хлоя.
– Мой сын обвиняет меня во
