Кресли Коул - Профессионал
Я кричала и кричала. До тех пор, пока к моим крикам не присоединилось его рычание. Его жар затопил меня, его бёдра шлёпнули мою попку в финальном рывке.
Головокружение. Вспомнить, как дышать. Счастливо собрать себя по кусочкам.
Он рухнул сверху, бормоча моё имя, зарываясь носом в волосы. Его губы целовали мой затылок, сдувая выступившую там испарину.
Но потом он вдруг напрягся, словно пробудившись ото сна. С проклятием выйдя из меня, он слез с кровати. Мало-помалу я приподнялась, чтобы сесть.
— Я не этого хотел. — Он натянул штаны.
Севастьян вёл себя так, словно мы сделали что-то плохое — тогда как на самом деле это было восхитительно, идеально и бесподобно.
Он выставил в мою сторону палец в обвиняющем жесте.
— Ты давишь и давишь. И не знаешь, на что меня провоцируешь.
Я откинула волосы со лба:
— Но я хочу узнать!
Когда он ничего не ответил, я встала, чтобы набросить халат. Пора взять быка за рога. Затягивая пояс, я сказала:
— Севастьян, так дальше не может продолжаться.
— О чем ты говоришь?
— Меня не устраивают ни наши отношения, ни наш секс…
— Ты шутишь? Я заставляю тебя кричать от оргазма. Тебе этого мало?
— Мне надо изучить то, что ты показал мне тогда. В самолёте ты сказал, что я не должна быть такой, но я именно такая.
Он замер.
— Ты не знаешь, кто ты на самом деле. Тебе двадцать четыре, и раньше у тебя никогда не было любовников.
— Именно ты сказал, что мне это нравится, и я в этом нуждаюсь. Ты был прав! Я живая женщина с горячей кровью — а не фарфоровая кукла. Так почему ты со мной — другой?
— Ты под моей защитой. Ты — моя. — Просто ответил он.
— Пожалуйста, скажи, что это не ситуация типа "богиня или блядь", когда ты либо возводишь меня на пьедестал, либо считаешь шлюхой.
Он пожал плечами. Не отрицает. Ох, блин. Я сжала руками виски. Нет-нет-нет, он не может так думать. Потому что я знала, что такие убеждения — не лечатся. Не так, как сломанные часы. Ни с помощью моей милой любви. Ни со всей магией моей вагины. Ни надвигающимся океаном слёз.
— Слушай, никто из нас не получает того, ради чего пошли на сделку. Может, стоит подумать о том, не сделать ли нам перерыв друг от друга?
Он резко обернулся. Выражение его лица заставило меня сделать шаг назад.
— Ты принадлежишь мне. Никаких перерывов. — Одним движением он смахнул с туалетного столика всю косметику и безделушки.
Я уже была готова кинуться в комнату-убежище, но потом вспомнила, что, несмотря на все недостатки, этот мужчина никогда не сделает мне больно. Не обращая внимания на его стиснутые кулаки, я воскликнула:
— Тогда помоги мне!
Он, словно задыхаясь, схватился за горло.
— Эта жажда во мне — словно воющий зверь. Мне нужно делать это с тобой. Контролировать, приказывать, наказывать. Чтобы свести тебя с ума. — Пальцы вонзились в волосы. — Раньше я баловался этим, но никогда не чувствовал, что не смогу без этого жить.
Но сейчас, с тобой…
— Что сейчас?
— Будто внутри меня сидит болезнь, с которой я борюсь и борюсь, но знаю, что никогда не смогу выздороветь. — С каждым словом его голос звенел всё громче. — А теперь и ты меня вынуждаешь? — заорал он. — Ты меня просто без ножа режешь!
Я проорала в ответ:
— Перестань сопротивляться! — Шагнув к нему, я обхватила его лицо. Встав на цыпочки, встретилась с ним взглядом. — Я здесь, Севастьян. Я готова, я хочу этого. Ты мне нужен. — Я влюбляюсь.
Почему-то последнюю фразу вслух я не произнесла. Может, не ждала, что он ответит взаимностью. Он говорил об обладании, контроле и владении мной. Говорил об одержимости. Но ни разу — о любви.
— Зачем сопротивляться тому, что нужно нам обоим?
С пугающей нежностью он отстранил мои руки, потом подошёл к столу в убежище.
Из ящичка с двойным дном, о котором я раньше не подозревала, он достал конверт. Вернувшись ко мне, он сунул мне его в руки.
— Не ты одна получила письмо.
Сгорая от любопытства, я открыла конверт. Мой отец и ему оставил прощальное письмо? Лист бумаги был измят. Сколько раз Севастьян его перечитывал? И захочет ли он прочесть и моё письмо, по-прежнему спрятанное в чемодане?
Я читала строчки, а мои глаза округлялись:
Она драгоценна, Алексей, обращайся с ней, как с сокровищем, а самое главное — уважай… Жизнь моей Натали теперь в твоих руках… Хрупкую девушку вырвали из привычной и спокойной жизни, насильно втолкнув в наш опасный мир. Нет ничего важнее её счастья и защиты…
О, Господи Боже. Мне всё стало ясно, и я взглянула на Севастьяна.
— Поэтому ты нас отвергаешь?
Его спаситель, человек, которого, как ему казалось, он подвёл, наставник, годами указывающий ему правильный путь — оставил своему преданному солдату последние инструкции.
— Севастьян, я уважаю волю Пахана. Правда. Но к тому, что происходит между нами, это письмо не имеет никакого отношения. — Я протянула ему листок.
Он стиснул его дрожащей рукой.
— Как ты можешь так говорить.
— Мы должны сами выбрать свой путь.
— Это письмо напомнило мне о том, кто ты. А потом, сразу после того, как я впервые его прочёл, я увидел твои синяки. Я тогда ведь даже не собирался тебя наказывать, не так, как представлял в своих извращённых фантазиях.
— Севастьян, погоди…
— Он был твоим отцом. Он был… моим отцом. Он ждал, что с тобой я буду обращаться, как с сокровищем. Он не знал об этой части моей жизни. Скрывать это дорогого стоило. Узнай он об этом, он бы никогда меня к тебе не подпустил.
— Ты ведёшь себя так, словно такой стиль жизни — порочный и грязный. Словно этим занимаются только больные. — Он приподнял брови: Базара нет!
— Необязательно быть больным, чтобы любить что-то погорячее. Посмотри на меня. Моё воспитание было самым что ни на есть идиллическим, но перестать думать об этом с тобой я не могу. — Я видела, что он непоколебим. — Тебе сказали сделать меня счастливой. Так вот сейчас я крайне далека от этого.
Казалось, он едва не поморщился.
— Видимо, это означает, что я должен преуспеть, по крайней мере, в вопросах твоей защиты. Не хочу, чтобы моё прошлое на тебя влияло.
— Влияло? Потому что я вся такая приличная? Жаль разочаровывать тебя, но в эту сторону я давно склонялась. Неужели ты думаешь, что заказывая по интернету свой "арсенал" я не рассматривала на этих сайтах и другие страницы — с плетёной чёрной кожей и блестящими серебряными цепями? Мне и тогда было любопытно.
Впервые на его лице мелькнуло сомнение. Надежда?
Я тут же этим воспользовалась.
— Вот именно. Может, подсознательно ты ощущал это во мне с самого начала.
Он сильно помотал головой.
— Этого не может быть. Я не собираюсь больше это обсуждать…
— Заткнись и слушай меня! Я стараюсь ради нас, а ты даже шаг навстречу не можешь сделать. Ты считаешь меня идиоткой?
— Нет! О чём ты?
— То, что ты назвал болезнью… ты не сможешь вечно её подавлять. В последний раз, когда ты не получил от меня того, чего хотел, ты уже угрожал уйти к другой женщине. Раз ты не воспринимаешь меня как партнёра, рано или поздно ты реализуешь свои потребности с другой.
Резко качнув головой, он схватил мои руки, пытаясь что-то сказать, но я его оборвала:
— А ты не думал, что я тоже могу уйти к другому мужчине?
Он быстро отпустил меня, растопырив пальцы, словно отбрасывая живую бомбу. Грязно выругавшись, он повернулся к двери.
На выходе мой боец пробил в стене дыру.
Оставшись в одиночестве, всё ещё злая, я оделась, затем поклевала кое-какой обнаруженной в холодильнике еды. После я позвонила Джесс — у которой было похмелье и отсутствие возможности вести разговор. Так что я уселась в убежище, чтобы тупо разглядывать пешеходов.
Но, откровенно говоря, всё это время я, как влюблённая дурочка, ждала возвращения Севастьяна. Что если он отправился к другой? Что если он порет её прямо сейчас, подчиняя своим властным голосом и неотразимым телом?
Глаза наполнились слезами. Я смогу простить всё, кроме измены, не теперь, когда я чуть ли не умоляла его не поступать так…
Увидев, что Севастьян вернулся, я подпрыгнула на стуле. Моргая сквозь слёзы, я смотрела, как он входит на кухню с большой коробкой в подарочной упаковке.
Он выбирал мне подарок? Мои эмоции вдруг завертелись в противоположном направлении. Взбалмошность. Восторг.
Будто зная, что я за ним наблюдаю, он, опуская коробку на стол, смотрел точно в камеру. Его взгляд был полон предостережения и отчасти… грусти. Потом он снова ушёл. Куда он отправился и зачем оставил коробку? Это оливковая ветвь или прощальный подарок?
Подбежав к лестнице, я слетела по ступенькам к кухне. Сорвав упаковку, в коробке я обнаружила изумрудно-зелёное, расшитое камнями длинное вечернее платье. Бельё прилагалось: открытое чёрное сатиновое бюстье и соответствующие стринги. Ансамбль довершали чулки и туфли на шпильках.
