Игорь Гергенрёдер - Редкая рыбка
— Это что — допрос?
У Эдди широко раскрылись глаза, он сказал, словно самому себе:
— Крошка далеко пойдёт.
Она, помня нагую художницу, закинула руки за голову, потянулась, прогнув спинку, и задала вопрос:
— Мы будем ещё?
— Ну конечно! — Эдди кивнул. — Я буду приезжать к вам и говорить, что купил рыбок…
Она требовательно смотрела ему в глаза:
— Сейчас будем ещё?
Он нахмурился, размышляя, и ответил только:
— Хм…
— До трёх часов ещё долго… — произнесла она с ожиданием.
Он, лёжа на боку, приподнял левую ногу, поглядел на член — тот, укоротившийся, прильнул к правой ляжке, головка почти вся упряталась под кожу, как в чехольчик. Эдди улыбнулся и сказал, словно очень довольный членом:
— Ему надо отдохнуть, и он встанет!
— И долго? — спросила она.
В её голосе сквозило разочарование, и Эдди заволновался.
— Я тебе подам кофе в постель, как принцессе, мы с тобой попьём, и он будет готов, — вскочил с кровати, подбежал к шкафчику у стены, достал из него конверт и вернулся. — А ты пока погляди…
Он высыпал из конверта на постель перед нею цветные фотографии и, повернувшись голой попой, хлопнув себя по ней, побежал в кухню варить кофе.
Она стала перебирать снимки. На них были голые женщины и мужчины в позах, которые она уже видела, и теперь, когда она представляла себя на месте той, другой, третьей женщины, — до чего же хотелось снова почувствовать в писе член!
* * *
Эдди, по-прежнему нагишом, вошёл в комнату с подносом, на котором были две чашечки с кофе. Ева сразу же глянула ниже подноса — член свисал сарделькой, и, когда Эдди осторожно, чтобы не расплескать кофе, переступал, приближаясь к кровати, сарделька и яйца качались.
Она сидела на постели, упершись локтем в подушку, Эдди устроился перед ней на боку, опираясь на правую руку. Между ним и Евой уместился поднос, кофе для неё был сильно разбавлен сливками. Эдди отпил из своей чашки чёрный кофе и, глядя, как она, подув, отпивает свой, сказал:
— Мы с тобой — как настоящие любовники в паузе.
— А мы — не настоящие? — спросила она с серьёзным личиком.
Он поднёс чашку ко рту, сделал глоток, любуясь голенькой:
— Делаемся самыми настоящими.
Она взглянула на член — он как будто бы стал побольше.
— Нравится тебе мой кофе? — спросил Эдди. — Сахара достаточно?
Она, не ответив, отхлебнула из чашки.
— Ну, и какие фотки тебе понравились? — он указал взглядом на снимки, разбросанные по постели.
— Разные… — сказала она с ленцой и опять посмотрела на член.
Уселась, согнув ноги в коленях и раздвинув их: показывала тюльпан. Эдди, не отрывая от него взгляда, выпил кофе, обжигаясь и оттого морщась, поставил чашку на поднос и несколько раз лизнул красную нижнюю губу, она отвисла. Ева увидела: член, лежавший у Эдди на ляжке, удлинился, приподнял головку. Эдди всё глядел на влажные лепестки, на розовый зев, произнёс нежным-нежным голосом:
— Она у тебя лакомка… я сейчас…
Вскочив, убрал с кровати поднос с чашками, фотографии и сел на постели на пятки, член опять торчал — большой, оголивший головку. Ева, предвкушая наслаждение, опрокинулась лопатками на подушку, развела ляжки. Эдди подался к ней, впился губами в живот, и вот уже язык полизывает лакомку, покрывая зев слюной, играет с росточком бонбон…
Ей хотелось, чтобы рот присосался к нему:
— Соси конфетку! хи-хи-хи-и…
И Эдди сосал, причмокивал. Потом кончик языка упёрся в каёмку мочеиспускательной дырочки, принялся щекотать её, надраивать — всё тело Евы затрепетало в упоении: дырочка такая чувствительная!
Ноги раскинулись так широко, как нельзя более, руки помогали им, но Эдди сказал:
— Не надо так сильно… упрись стопками и будешь подкидывать попку!
Сам он упёрся в постель левой рукой, нависая над Евой, правой взял член, выдохнул в нетерпении:
— Поводишь по щёлке… и сама воткнёшь?
Она, представив голую художницу под Ромулом, взяла напружиненный член, словно рычаг, отогнула книзу и потёрла головкой меж лепестков — стало, кажется, слаще некуда, и всё равно хотелось обострить, усилить ощущение! Она ввела головку — Эдди двинул низом туловища.
— Да! да-а! — требовала Ева.
Эдди переместил тело над нею немного вперёд, и член, с наклоном войдя в зев, тронул местечком у основания росточек бонбон.
— Да! да! да-аа! — повторяла она, упиваясь остротой удовольствия.
Член быстро скользил вглубь и назад, потирал стенки лакомки и трогал росточек, у Эдди вырывалось:
— Лови! лови! лови-и! — и: — Глотай! глотай!
Радостная, она под эти возгласы упиралась пятками в постель и рьяно подкидывала попку, ловя зевом член, зев глотал, глотал его — она, изнемогая от возбуждения, встанывала.
Потом умолкла, вся растворившись в наслаждении: тело жадно принимало толчки, попка приподнималась им в такт…
Эдди прижался низом живота к её животу, на этот раз не потянув свой поршень назад, пися донцем ощутила струю. Пятки Евы потёрлись о простыню, и ноги расслабились.
— Хорош-шо… — блаженствуя, произнесла она и не могла вспомнить второе слово, которое сказала голая художница, лёжа под Ромулом.
Сейчас Ева точно так же лежала под Эдди, который, чтобы не наваливаться на неё всей своей тяжестью, упирался локтями и коленями в постель. Его член — в разрезе её пончика, два тела — словно одно целое.
* * *
Она пообедала с ним в кухне. Несколько ложек подогретого супа, красная икра, крабы, за которыми последовали грецкие орехи, с чьей скорлупой Эдди расправился щипцами, на десерт — мороженое.
— А рыбок посмотрим в другой раз, — сказал он, подмигнув.
Она, блеснув глазками, прыснула.
Он привёз её домой, на террасу вышла Лина. Ева — спокойная, милая, в кепи с длинным козырьком — держала Эдди за руку. На другой его руке были часы, он показал их Лине:
— Три без трёх минут. Я ещё никогда никого не подвёл!
