Брэнди Энглер - Мужчины на моей кушетке
– А каков он в постели? – пошутила я. Выражение ее лица сказало мне, что так далеко она пока не заходила – и теперь тоже начала об этом задумываться.
– Что мне делать? Когда я говорю ему, что буду рада позволить ему решить самому, он вроде как раздражается.
Рами тоже порой так себя вел.
– Однажды мы с Рами гуляли по Нижнему Ист-Сайду, приглядывая ресторан, – начала я, – и он то и дело повторял: «Все, что ты захочешь». Мне казалось, что если я услышу это еще раз, то заору. Я сказала: «Рами, просто скажи мне, что хочешь ты !» – и он ответил: «Мне все равно, все, что ты захочешь».
– И что же ты сделала?
– Я сделала первое, что пришло в голову, – заорала: «Принимай решение немедленно, иначе я брошу тебя прямо на улице!» – и пошла прочь.
– И что он?
– Он ухватил меня за локоть и затащил в какой-то случайный мексиканский ресторан через два дома. Еда была ужасная, зато я была счастлива.
* * *В следующий уик-энд, сидя в такси по дороге в аэропорт – я собиралась навестить Рами, – я подвинулась вперед на заднем сиденье и взглянула через плексигласовое окошко на лицензию водителя.
– Послушайте, Мохаммед, вы женаты?
– Да.
– И у кого же больше власти в ваших отношениях? У вас или у вашей жены?
Он рассмеялся.
– Моя жена контролирует все. Ум кроне .
– Ум кроне ? Что это означает?
– Женщина с рогом. Так мы называем женщину, у которой мужчина под пятой.
– Это хорошее слово или плохое?
– О, это плохое, очень плохое слово!
– Да ладно вам! Что такого плохого в том, чтобы дать женщине немножко власти? – поддразнила я.
– Плохо, когда у кого угодно вся власть, – сказал он. – Есть старая арабская пословица, которая гласит: назови человека своим хозяином – и он продаст тебя на рынке рабов.
Мне не казалось, что быть «женщиной с рогом» – это так плохо. Но мне также хотелось, чтобы и у моего мужчины был «рог». Энергия, перемещающаяся туда-сюда; способность обоих партнеров держаться за свое чувство личной силы; сами сражения – все это создает то самое нужное напряжение для сексуальной страсти.
* * *Марк пришел на следующий сеанс и завел обычную бесцельную светскую беседу, устраиваясь в уголке дивана и ради самозащиты укладывая на колени подушку. Поглядел на меня с надеждой. Я бегло улыбнулась ему, но не сказала ни слова. Он – тоже. Я заметила, что пассивность Марка пробуждала во мне властность, и уже складывался шаблон: чем больше он поддавался, тем сильнее я навязывала свою программу.
Я была уверена, что и у других людей он вызывает ту же реакцию. Я решила, что нам необходимо заняться этой динамикой, поэтому намеренно взяла на себя пассивную роль. Я чувствовала, как ему неловко в этом молчании, но держала рот на замке, пока мы оба то отводили взгляд в сторону, то снова смотрели друг на друга.
– Вы знаете, что у вас дырка в стене прямо рядом с вашим столом? – выговорил он.
– Угу, – кивнула я, даже не подумав взглянуть на дырку.
– Вы сегодня молчаливы, док.
– Я просто хочу, чтобы разговор начали вы, – сказала я.
– А разве это не ваша работа?
– Вы хотите, чтобы я решила, о чем нам следует говорить?
– Разве не за это я вам плачу? – проговорил он с напряженной улыбкой.
– Вы платите, чтобы кто-то другой указывал вам, что делать?
– Я не знаю, о чем сегодня говорить.
– Ладно, я подожду, – сказала я. Положила одну руку на колени, а другой стала небрежно накручивать на палец прядь волос, не отводя взгляда от Марка.
– Не думаю, что я что-то получаю от такой терапии, – наконец промолвил Марк. Он сердито потянулся за своим портфелем – угрожающий намек, что он готов уйти.
– Кажется, я вас расстроила, – сказала я, намеренно констатируя очевидное.
– Если мы так и будем сидеть и смотреть друг на друга, это мне не поможет, – проворчал он.
– Ну, вы платите немало денег, чтобы работать над собой , – заметила я. – Можно было бы надеяться, что вы будете более активно этим заниматься.
– Я в тупике, – бросил Марк.
– Я понимаю, – кивнула я. – Вы привыкли к тому, что женщины в вашей жизни говорят вам, что делать. Я думала, вам это не нравится.
– Вы правы.
– Тогда почему вы требуете, чтобы и я говорила вам, что делать? Вы понимаете, что сердитесь на меня за то, что я вами не управляю? На каком-то уровне вы хотите , чтобы лидером был кто-то другой. Если я буду делать это за вас, то чему вы от меня научитесь?
Для меня это тоже был некомфортный маневр, поскольку я терпеть не могу молчание и пассивность. Они будоражат мои собственные страхи – что я некомпетентна, что мне необходимо что-то говорить или делать. Конечно, мне не нравилось, когда пациенты срывали на мне злость, но этот прием обычно срабатывал.
Я дала Марку возможность подумать об этом. А сама тем временем размышляла, не произрастает ли его желание, чтобы кто-то другой брал на себя ответственность, из какого-то детского инцидента.
Я спросила его об этом, и он, получив наконец какое-то указание к действию, объяснил, что его отец скоропостижно скончался от сердечного приступа, когда ему было 12 лет. Маму подкосила скорбь. Ее скрутила жестокая депрессия, и у нее едва хватало сил, чтобы добираться до работы, не говоря уже о том, чтобы воспитывать двоих сыновей.
Марк был старшим из них и болезненно осознавал, как тяжело приходится матери. Он не хотел делать ничего такого, что могло бы еще больше ее расстроить.
– Я только хотел, чтобы она была счастлива, – говорил он. Ради этого он помогал матери по дому и держался подальше от неприятностей. Он также заботился о своем младшем брате и старался сделать так, чтобы тот тоже не расстраивал мать. Если же он все-таки это делал, Марк прибегал к дисциплинарному воздействию. – Иногда я всерьез гневался.
– Значит, вы взяли на себя роль «хорошего мальчика»? – спросила я, с умыслом подбирая слова.
– Да.
– Была ли у вас возможность пройти через бунтарскую фазу отрочества?
– Нет, это было невозможно, я был сосредоточен на том, чтобы сделать счастливой маму. Я не мог не соглашаться с ней или ослушаться ее.
– Что бы тогда случилось?
– Она была такой хрупкой и тревожной! Мне невыносимо было это видеть. Я чувствовал бы себя ужасно виноватым, поэтому оставался в роли «хорошего мальчика» и пытался этим гордиться. Роль бунтаря досталась моему брату, и я ненавидел его за это.
– Похоже, вы по-прежнему играете эту роль с женщинами.
– Да, и с моей бывшей подругой, и на работе.
– И дорого вам это обходится?
– Что вы имеете в виду?
– Каким вы стали из-за этой роли? Что с вами происходит?
– Я не умею постоять за себя? – вопросительно проговорил он. – Я… я позволяю женщинам вытирать о себя ноги?
Марк был абсолютно прав.
– Вы не готовы быть непослушным, или рассердиться, или просто выйти в мир и совершить какую-нибудь безумную выходку.
Проблему Марка нельзя было разрешить в рамках традиционных методов секс-терапии, поскольку происхождение ее не было сексуальным. Ситуация в детстве спровоцировала пробой в его личности. Его желание быть ответственным оказалось чрезмерно развитым, в то время как желание быть независимым пряталось в тени и выходило на поверхность, только используя его сексуальность в качестве подпорки.
Мир фантазий Марка компенсировал то, чего ему не хватало изо дня в день, но он же стоял на пути того, что Марк действительно хотел в отношениях.
Моей целью было помочь Марку интегрировать его миры, так что нужно было не фокусироваться на его сексуальном поведении, а заставить его разобраться с гневом в адрес матери. Может быть, тогда он смог бы обрести более последовательное ощущение персональной силы – вместо притворной силы в ролевых играх, которые он разыгрывал в подземелье.
Марк не испытывал дискомфорта, когда просил безразличных ему женщин делать то, что он хотел. И при этом в любовных отношениях он был одержим желанием делать свою подругу счастливой – за счет собственных желаний или возможности попросить об их удовлетворении. Как только женщина становилась важна для него, он регрессировал к прежнему типу отношений, сложившемуся между ним и матерью. Я думала, что он, возможно неосознанно, проецирует этот гнев.
– Итак, когда вы не получаете того, что хотите, не говоря уже о том, что не просите, вы вините в этом женщину и гневаетесь на нее.
– Большую часть времени я даже не понимаю, что гневаюсь. Я просто становлюсь раздраженным и подавленным. И ни за что не позволяю женщине это заметить, пока не решусь на разрыв – как это было с Кэти. Это случилось два года назад, и я до сих пор чувствую себя виноватым. Она выглядела такой обиженной. Она все еще любила меня. – Марк помолчал. – Зачем я это сделал?
