Кресли Коул - Профессионал
А я?
Я никогда не подозревала, что, испытав оргазм такой силы, буду разочарована. В ту первую ночь в самолёте Севастьян сказал мне "Ты не должна была быть такой".
Но я была.
У меня тоже были "особенные интересы". И сейчас мне было очевидно, насколько хорошо мы подходили друг другу. Когда-то он был мужчиной моей мечты, который хотел открыть мне глаза.
Сейчас он больше был похож на мираж…
Некоторое время спустя мы с Севастьяном лежали на боку лицом к лицу в полумраке комнаты. Сквозь открытую балконную дверь до нас доносились звуки пробуждающегося ночного Парижа. Местный повар приготовил изысканный ужин, который мы съели, не вылезая из постели — между занятиями любовью.
Я потянулась, чтобы обвести татуировку на его груди.
— Севастьян, почему ты так со мной нежен?
Он пожал плечами.
— Мне нужен словесный ответ.
Что-то в моём голосе сказало ему, что я не шучу.
— Женщинам нравится, когда мужчины их холят и лелеют, разве нет?
— Ты уходишь от ответа.
— Ну, ладно. Ты не хочешь, чтобы я тебя баловал?
— В определённой степени. Но не постоянно. — Я поджала губы. — Это сложно объяснить. Я хочу, чтобы ты вёл себя так, как в первые три раза, когда мы были вместе. Я хочу, чтобы ты был самим собой.
— Что если настоящий я — такой, как сейчас?
— Я в это не верю, особенно теперь.
— Любовники фантазируют и говорят о том, что никогда не произойдёт наяву.
Чёрт, он ускользал.
— Зачем фантазировать, когда мы можем это осуществить?
Он пристально на меня посмотрел.
— Я никогда не сделаю тебе больно. А теперь сменим тему.
Меня накрыло волной разочарования — но потом я поняла, что он только что предоставил мне доступ.
— Новой темой будешь ты.
Он вздохнул.
— Я уже говорил, что мне сложно говорить о себе.
— Может быть потому, что ты никогда этого не делал. Я хочу тебя узнать, Севастьян. Так же, как и ты хочешь узнать меня. Разве я многого прошу, учитывая обстоятельства?
Он сглотнул. Этот человек кинулся под пули ради спасения моей жизни. Он бросился на Глеба и обеспечил наш побег. И при всём при этом его пугала перспектива мне открыться?
Как заставить его понять, что я не стану его осуждать, не убегу прочь, роняя тапки?
— Я — девушка широких взглядов, если ты не заметил. И мне бы хотелось, чтобы ты со мной поговорил, доверился бы мне.
— Зачем?
— Потому что у нас отношения. Их фундамент будет лишь упрочняться с каждым общим секретом. Давай начнём с безобидных вопросов. Если не захочешь отвечать, всегда можешь сказать "пас".
— Спрашивай, — мрачно согласился он.
— Какой у тебя любимый цвет?
— Раньше был синий. — Он намотал на палец мой локон. — Теперь — рыжий.
— Что ты любишь читать?
Не сводя глаз с намотанного локона, он ответил:
— Исторические материалы. Про женщин и межполовые отношения.
Умно.
— Ты сидел в тюрьме?
— Дважды. Оба раза короткое время. Пахан достаточно быстро меня вытаскивал. — На его лице мелькнула тень утраты.
Я заставила себя продолжать.
— Эти татуировки на коленях… ты сам вор в законе? — Он отпустил мой локон.
— Да. — Без объяснений.
— Теперь ты глава синдиката Пахана?
— Зависит от… У меня недостаточно информации, чтобы ответить на этот вопрос. — Он вновь начал закрываться.
— У тебя есть братья или сёстры?
— Нет.
— Другие оставшиеся в живых члены семьи? — спросила я.
— Нет.
— Какими были твои родители?
— Пас.
— Хоть о чём-то из прошлого ты можешь мне рассказать? Слушай, меня не интересует то, что ты делал по работе, но мне хочется узнать о твоём детстве.
— Почему это для тебя так важно?
— Я историк, Севастьян — и хочу узнать твою историю. — Я перешла к другому вопросу. — Когда ты узнал о своих особенных интересах?
Он снова пожал плечами.
— К нам это не относится.
— Не говори так, — пробормотала я. — Ты открыл для меня новый мир… — при этих словах он, почему-то, поморщился, — …и я жажду узнать много нового. Я не могу отменить произошедшее, Севастьян.
— Поскольку ты будешь только со мной, тебе придётся.
Его стены сдвигались.
— Не отгораживайся от меня.
С невыразимой нежностью он приподнял пальцем мой подбородок:
— Я не могу отгородиться, если ещё ни разу не открылся.
Когда он встал, чтобы одеться, я поняла горькую правду: для Севастьяна открыть душу другому было равносильно восхождению на эшафот.
А это значило, что я влюблялась в человека, который никогда не будет эмоционально мне близок.
Угол, познакомься с Натали.
Глава 31
Давление.
Начиная с Берёзки, я всё время чувствовала давление. За последнюю неделю это чувство трансформировалось в нечто иное: в давление двух людей, которые жаждут друг друга, но более друг другу не подходят.
Сексуально он изменился, но эмоционально остался таким, как прежде. Я ощущала, что внутри него эмоции накапливаются так же, как и во мне. Положение становилось опасным.
Этим утром я снова осталась в доме одна. Пару часов назад Севастьян получил смс и мгновенно отбыл в неизвестном направлении. Очередная непонятная встреча.
Они случались у него каждый день, иногда дважды в день. Я заключила, что он удалённо решает вопросы, связанные с синдикатом.
В конце концов, предприятие с многомиллионным оборотом только что лишилось лидера, так что на плечи Севастьяна свалилась огромная ответственность. Я могла справиться с его длительным отсутствием, но эта скрытность раздражала.
Может быть, он пытался меня защитить? Ложь во спасение? Если так, то я не знала ничего. Как и в Берёзке, сейчас я была лишь сторонним наблюдателем…
Пару раз мы с ним посещали достопримечательности, но всё время его мысли были где-то далеко, а взгляд рыскал в поисках малейшей опасности. И всё равно Париж был великолепен, а я смогла осмотреть все места, отмеченные в моём путеводителе.
Я побывала на Эйфелевой башне, увидела Триумфальную арку, купила сувениров на Елисейских полях.
Несмотря на его уверенность в том, что уровень грозящей мне опасности с каждым днём продолжал снижаться, выходить одной из дома он мне не разрешал. Так что я торчала там, пока он отлучался, чтобы заняться делами, о которых он мне не рассказывал.
Когда я сообщила Севастьяну, что мне нужен новый мобильник, он купил его для меня.
Когда я сказала, что хочу прогуляться и купить новую одежду, он просто продублировал заказ на то, что было у меня в Берёзке: платья, косметику, обувь и, разумеется, нижнее бельё.
Он даже начал покупать мне драгоценности.
— Разве я не должна их оплатить? — спросила я.
Его плечи напряглись:
— Ты думаешь, я не смогу обеспечить свою женщину?
Несмотря на наличие горничной, повара, водителя-дворецкого-охранника, который был способен достать всё от противозачаточного пластыря до мороженого «Ле Чанки Манки», этот роскошный особняк оставался золотой клеткой.
Как обычно, я просматривала трансляцию с видеокамер, наблюдая за повседневной жизнью парижан. Комната-убежище была моей любимой. Наверное, мне нравилось подглядывать. Я придумывала истории об увиденных людях, составляя для них целые диалоги.
А, может, я уже просто сходила с ума.
Застонав, я уронила голову на руки. Я связана с тем, кто позволил мне взглянуть на мою истинную сущность только лишь для того, чтобы теперь её отрицать. С тем, кто никогда мне не доверится.
С тем, кого я до сих пор не знаю.
Мы оба переживали утрату — по отдельности — и, похоже, вели отдельные жизни. Если он был дома, то часто разговаривал по телефону с таинственным Максимом. Я слышала странные обрывки фраз "Защищай ценой собственной жизни" и "Она со мной".
Я облегчила душу, рассказав Джесс, как сильно мне не хватает Пахана, но Севастьян оставался единственным человеком, который действительно мог меня понять. Я даже рассказала ей про Филиппа. Её вывод: "Если он отравлял людям жизнь живой, то не прекратит это делать и после смерти. Я запрещаю тебе о нём думать. Тебе повезло, что ты осталась в живых".
Не повезло. Это заслуга Севастьяна.
Узнав, что мы с Севастьяном спим вместе, Джесс пришла в восторг.
— Ты лишилась своей бородавки! Жизнь открылась тебе с самой забавной стороны.
— С забавной? — Сейчас — не особенно. Если мы с Севастьяном намерены построить жизнеспособные отношения, нам придётся над ними поработать. Но всякий раз, когда я пыталась поговорить о его прошлом, его мыслях или, прости господи, о его чувствах, он сразу замыкался.
Никакой настоящей близости. Никакого прогресса.
Секс всякий раз доставлял удовольствие, но всё меньше и меньше меня удовлетворял. Он дико боялся сделать мне больно или оставить синяк, и я чувствовала, что ему от этих самоустановленных границ было так же досадно, как и мне.
