Ольга Лазорева - Русская гейша. Во имя мести
– Аум, я буду привержен гуру, всевышнему богу Шиве и всем истинным победителям, – отчетливо нараспев проговорил парень.
– А сейчас повторяем за мной то, что мы должны говорить себе каждый день, – сказал Степан.
Я прилипла к стеклу и просто не верила ни своим глазам, ни своим ушам. Степан был совсем не похож на себя. Его лицо как-то вытянулось и побледнело, глаза запали и, казалось, смотрели внутрь себя.
– Да, Достигший, – хором сказали присутствующие.
– Я буду вести к истине моего спутника жизни, – монотонно начал говорить Степан, раскачиваясь и закрыв глаза. – Я буду вести к истине моего возлюбленного…Я буду вести к истине своих родителей…Я буду вести к истине своих детей…Я буду вести к истине своих друзей…Я буду вести к истине множество знакомых…
Присутствующие, закрыв глаза и мерно покачиваясь, повторяли за Степаном слово в слово.
– Мы освобождены от страданий, лишь когда мы привязаны к истине. Я спасу всех, кого знаю. Я приведу их в Аум Синрикё, – продолжил Степан.
Я слушала, не в силах оторваться от окна. Меня начало трясти то ли от холода, то ли от ужаса. Но это было еще не все!
Когда собрание закончилось, я увидела, как сектанты встали и, поклонившись Степану, покинули спортзал. А он начал расхаживать взад-вперед мимо окна, за которым я притаилась, и громко разговаривать с Юкио. Тот неподвижно стоял и внимательно слушал. Вначале он возмущенно рассказывал о мизерности каких-то пожертвований, потом о трудностях подполья. И, наконец, дошел до меня.
– Еще эта шлюха, с которой я вожусь столько времени, вздумала меня обманывать, – сказал Степан.
И я затаила дыхание и навострила уши.
– Но мне кажется, что Таня очень хорошая девушка, – неожиданно вступился за меня Юкио.
– Много ты знаешь! – оборвал его Степан. – Да она дрянь подзаборная! Шляется уже без стеснения по ночам, как блудливая сучка. Как ее только в школе-то держат!
Я так сильно сжала пальцы, что ногти впились мне в ладони.
– Ты ошибаешься, – упрямо повторил Юкио.
– Как же! Видел бы ты, на каком она лимузине подкатила как-то под утро и какой ее мужик провожал! Что может быть общего у скромной училки танцев с такими людьми, я тебя спрашиваю?
– Она милая и красивая, – тихо ответил Юкио, но я расслышала его слова.
– Давно бы денежки ее забрал, которые она в трусах прячет, да знаю, что из нее намного больше вытрясти можно. Зачем же разбивать золотое яйцо? К тому же и квартира бы мне ее не помешала! Это же было имущество Петра, а значит, достояние Аум.
– Ты не прав, – сказал Юкио.
– Почему это?! – взвился Степан. – Я! Коренной москвич! Я должен жить в съемной? А какая-то приезжая шлюшка уже имеет трешку и, заметь, не где-нибудь за МКАДом.
– Кто же тебе мешает заработать и купить, – пожал плечами Юкио. И после паузы сказал немного грустно: – И я не понимаю твоей агрессии. Ведь ты достиг просветления!
– Да, да, конечно, – вдруг изменил тон Степан. – Просто я разозлился, что она мне изменяет, вот и все. Ты не обращай внимания, друг!
– Вот и хорошо! – сразу обрадовался Юкио и расцвел улыбкой.
– Так что все образуется, – добавил Степан и тоже заулыбался своей открытой детской улыбкой, которая мне так нравилась.
Удивляюсь, как я устояла на ногах, когда правда открылась мне. Но голова закружилась и даже начало подташнивать от волнения. Я осторожно выбралась из своего укрытия и почти бегом бросилась к метро.
– Я буду вести к истине своего возлюбленного, – шептала я, как ненормальная, сидя в вагоне. – Я буду вести к истине своих друзей…буду вести к истине…
Вот так Степан привел меня к истине.
«В небе такая луна,Словно дерево спилено под корень:Белеется свежий срез».
БасёЯ прибежала домой в невыносимом смятении. Вначале мне хотелось скрыться, исчезнуть, чтобы никогда больше не видеть этого оборотня, но потом мне уже хотелось убить его в какой-нибудь извращенной форме, и я с наслаждением придумывала формы казни и буквально видела, как он корчится от немыслимых мук.
Я сбросила пальто, села на табурет и начала снимать узкие сапоги. В этот момент зазвонил телефон. Я так сильно вздрогнула, что сапог выпал из моей руки. Телефон звонил, а я в ужасе смотрела на него, не решаясь поднять трубку. Мне сейчас мерещилось все самое страшное. Вот он замолчал, но тут же зазвонил снова, и я все-таки ответила. К моему облегчению это был господин Ито. Он извинился, что не смог присутствовать на празднике в школе. Потом осторожно поинтересовался моим настроением. Я нервно ответила, что у меня все в порядке. Он помолчал, потом спросил, не хочу ли я съездить к Павлу Николаевичу. Я не смогла скрыть свою радость. Это было как раз то, что мне требовалось: уехать хотя бы на ночь из этой квартиры. Я безумно боялась возвращения Степана, боялась, что не смогу выдержать и выдам себя. И мне нужно было время, чтобы успокоиться и все обдумать.
Я быстро покидала вещи в сумку и вышла во двор, решив подождать приезда водителя на улице. Низко надвинув на лицо капюшон от плаща, я встала на углу дома, вглядываясь в проезжающие машины. И вот плавно подкатил черный джип, распахнулась дверца, и я быстро забралась на заднее сидение. К дому Павла Николаевича мы подъехали уже заполночь. Окна были темны, и только у ворот горели желтоватым светом высокие кованые фонари. Ворота бесшумно раскрылись, и мы въехали внутрь. Я уже начала успокаиваться, по крайней мере, неконтролируемый страх из-за открывшейся мне сегодня истины, отступил. Осталось только желание отомстить.
Водитель остановил машину возле входных дверей, и они тут же плавно распахнулись. Я открыла дверцу и увидела, как ко мне юркнул какой-то маленький человечек в белом плаще с капюшоном, низко надвинутым на лицо. Я оперлась о протянутую руку в кожаной перчатке и выбралась из джипа. Человечек, опустив голову, пошел впереди меня, взяв мою сумку. Я двинулась за ним в полумраке, отрешившись наконец от своих мрачных мыслей и с любопытством ожидая встречи с Павлом Николаевичем. Мы поднялись в знакомую мне комнату, человечек поставил мою сумку и молча вышел, бесшумно закрыв за собой дверь. Я скинула плащ и огляделась. В комнате мало что изменилось, только на диване было разложено короткое узкое белое платье из тонкой мягкой замши. Его подол был вырезан в форме лепестков лилий. Белые чулки и белые замшевые сапоги-ботфорты на очень высоких металлических шпильках лежали рядом. Я разделась догола и облачилась в приготовленный наряд. Волосы подняла в высокий узел и украсила живыми белыми лилиями, которые стояли в вазе на столике. Потом нанесла белый грим. Но глазам не стала придавать миндалевидную форму, а удлинила линию верхних век черным карандашом и приклеила очень длинные загибающиеся резко вверх искусственные ресницы. Губы слегка подкрасила перламутровой светло-розовой помадой. Оглядев свое отражение, осталась довольна. Образ госпожи Юри требовал соответствующего настроения. И я постаралась забыть о своих проблемах и принять невозмутимый, холодный и отстраненный вид.
Я вышла из комнаты и увидела человечка, который сидел на полу напротив двери. Он был все в том же белом плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном. Как только я появилась в проеме двери, он мгновенно вскочил, поклонился и пошел впереди. Я двинулась за ним. Мы спустились по лестнице, но в гостиной никого не было. Мой провожатый не стал там задерживаться и вышел в боковую дверь, скрытую лестницей. Я молча шла за ним. Мы оказались в узком коридоре, освещенном самыми настоящими факелами, вставленными в кованые подставки, висящие на стенах. Он снял, встав на цыпочки и с трудом дотянувшись своей короткой рукой, один из факелов и пошел по коридору. В конце его я увидела кованую дверь с ручкой в виде металлического жгута, согнутого в кольцо. Человечек стукнул три раза этой ручкой. Потом открыл дверь и с поклоном пропустил меня вперед. Вставив факел в подставку на стене, он вышел, плотно притворив за собой дверь. Я увидела длинную узкую лестницу, ведущую вниз. Неровный свет факела плохо освещал ее крутые ступеньки.
«Осталось только навернуться на этих высоченных шпильках», – подумала я и улыбнулась.
Я чувствовала странное возбуждение от этой игры, внутри все трепетало. Аккуратно спустившись по очень длинной лестнице, я увидела еще одну дверь и открыла ее.
Помещение, в котором я очутилась, поражало с первого взгляда. Интерьер был выдержан исключительно в черно-белых тонах. Пол блестел скользкими на вид квадратами черных и белых плит. Стены и потолок казались черными провалами в бездну. По центру на постаменте стояло белое высокое кресло, похожее на трон. Его спинка представляла собой все тот же цветок лилии. У одной из стен находился стеклянный шкаф. Его белые крепления казались скелетом какого-то невиданного существа. Единственным ярким пятном этого черно-белого мира был красный огонь жаровни, расположенной в углу комнаты.
