Страшно сказать. Когда молчание ребенка говорит громче слов - Кэти Гласс

– Ты в порядке, милый? – спросила я, сжав его руку.

Оскар пожал плечами.

Он молча забрался в машину и не проронил ни звука по пути домой, но, когда я припарковалась, сказал почти что шепотом:

– Кэти, вы говорили мне, что, если есть что-то, что тревожит меня, я должен сказать вам.

– Да, верно. – Я повернулась на сиденье, чтобы видеть его.

– Думаю, мне нужно сказать вам кое-что. – Его лицо было бледным и смертельно серьезным.

– Да, хорошо. Я слушаю.

– Мы можем зайти в дом, чтобы никто меня не услышал? – спросил он, встревоженно выглядывая в окно машины.

Рядом никого не было, но Оскар явно беспокоился, поэтому я вышла, открыла дверцу машины с его стороны и зашла с ним в дом. Едва мы очутились внутри, как он сказал:

– Это насчет тех мужчин в машине.

– Да. Что с ними?

– Я боюсь их.

– Я знаю, милый. Пойдем, сядем в гостиной, и ты сможешь рассказать мне, почему ты их боишься. Хочешь воды?

– Нет. Я просто хочу, чтобы те мужчины оставили меня в покое. Они дали мне те игрушки и делали мне больно.

Я похолодела. Похоже, оправдывались мои худшие опасения.

Глава пятнадцатая

Они заставили меня

Я понимала теперь, что Оскар собирается рассказать мне о вещах, о которых я никогда не хотела бы знать. Которые будут заставлять меня просыпаться ночами и станут преследовать меня долгие годы, возможно, всю оставшуюся жизнь.

Дети, о которых я заботилась раньше, рассказывали мне об абьюзе, совершенном против них, так что я знала, что в мире есть злые люди, способные на всё и пользующиеся невинностью детей для собственного извращенного удовольствия. И когда ты слышишь такое, ты больше не можешь вычеркнуть это или забыть. Однако если так ужасно подобное слышать, то насколько хуже переживать? Что должен был чувствовать ребенок, который от этого пострадал? Мне следовало оставаться спокойной и сильной ради Оскара.

Оскару потребовалось много времени и мужества, чтобы оказаться способным рассказать мне об этом, и ему понадобятся мое утешение и ободрение.

Мы сели на диване в гостиной, рука Оскара лежала рядом с моей. Он потянулся к моей руке, такой маленький и беззащитный; детская рука, нуждавшаяся в поддержке. Сэмми сидел в окне патио, глядя вниз в сад, в блаженном неведении о том, что вот-вот должно открыться. Оскар молчал, ему было трудно начать.

– Как те мужчины причинили тебе боль? – спустя мгновение спросила я.

– Они делали со мной… разные вещи. – Голос Оскара был слабым, он звучал лишь чуть громче шепота.

– Какие вещи, милый?

– Грубые, плохие вещи. Мне было больно.

– Можешь сказать, что это было, чтобы я могла объяснить твоему социальному работнику и полиции?

Снова молчание, а потом:

– Да. Они заставляли меня снимать штаны. Трогали меня в интимных местах и фотографировали.

Я почувствовала, как к горлу физически подкатывает тошнота, и глубко вдохнула, чтобы успокоиться.

– Оба мужчины это делали? – спросила я.

Оскар кивнул.

– Это были те двое мужчин из машины?

– Да.

– Кто-то еще при этом присутствовал?

– Нет.

– Ты можешь сказать мне, как зовут тех двух мужчин?

Оскар покачал головой.

– Можешь написать их, если я дам тебе ручку и бумагу?

– Нет. Они сделают мне больно, если я скажу, – по-прежнему едва слышно проговорил Оскар.

– Они тебе так сказали?

– Да.

– Они очень плохие люди, Оскар, но больше они не смогут причинить тебе вред. – Я держала его маленькую руку в своих. – Теперь ты в безопасности.

– Я так не думаю, – сказал Оскар, его голос дрожал. – Они сказали, что найдут меня, если я расскажу об этом, и порежут меня на мелкие куски. Но я должен был рассказать вам, потому что я все время чувствую себя несчастным.

– Я знаю, милый. – Я обняла его одной рукой. – Ты поступил правильно. Они больше не обидят тебя, – смаргивая слезы, твердо сказала я. – Они и близко не подойдут к тебе, никогда. Ты говорил твоей маме, что они делали?

Оскар покачал головой.

– Они сказали, что, если я расскажу ей или кому-нибудь другому, кому угодно, они порежут на мелкие куски и ее тоже. Но я рассказал вам. Они придут и заберут вас, меня и мамочку? – Он смотрел на меня, застыв от ужаса.

– Нет, они этого не сделают. Ни в коем случае. Я обещаю тебе. Они не причинят боли ни тебе, никому другому из нас. Их посадят в тюрьму. Надолго.

– Я боюсь, – сказал Оскар, дрожа. – Они дали мне те игрушки и говорили, что я не должен рассказывать, но мне не нужны игрушки.

– Я знаю. Я убрала их. Ты правильно поступил, что рассказал мне обо всем.

– Когда я увидел игрушки, это напомнило мне о том, как они делали мне больно, – проговорил Оскар. – Поэтому я намочил штаны.

– Я понимаю. Они очень плохие люди, и их накажут. Тебе больше не причинят боли.

Его рука дрожала в моей. Он пытался сказать что-то еще.

– Иногда я мочился, когда они делали со мной плохие вещи, и они смеялись.

Я тяжело сглотнула.

– Они злые, ужасные люди, – сказала я, стараясь сдержать гнев.

– Я должен был наклоняться, чтобы они могли сфотографировать мой зад и член. Я знал, что это плохо, но я не мог их остановить. – Он заплакал.

Я прижала его к себе. Я хотела заговорить, но слова застревали в горле. Прошло мгновение, прежде чем я смогла спросить:

– Где все это происходило?

– У меня дома, когда я приходил из школы. Я ненавидел возвращаться из школы домой. Я хотел остаться с мисс Джордан.

– Мистер Новак тоже был там? – Я знала, что мистер Новак часто забирал Оскара после занятий.

– Нет. Он отводил меня домой и шел на работу. За мной должны были присматривать те, кто был в доме. Но когда я приходил после школы, там не было никого, кроме тех мужчин. Все остальные работали. До самого ужина там были только я и они.

– Как часто они делали это с тобой? – спросила я. Было важно собрать как можно больше информации, пока Оскар мог говорить об этом, чтобы рассказать Эндрю и после полиции.

– Много раз, – сказал Оскар, содрогаясь. – Когда мамочка уехала повидаться с Лукой, стало хуже. Они били меня. Так у меня появился тот синяк на щеке.

– И твоя