Лев Щеглов - Записки сексолога

Я со всею страстью и убедительностью, на которые был способен, уговорил эту женщину повременить с самоубийством хотя бы пару дней. За это время я обещал организовать ей консультацию еще у одного специалиста. Мне казалось, что в таком сложном и ответственном деле без помощи светила не обойтись.

Я обратился к Нине Александровне Михайловой, которая тогда была заместителем Либиха (одного из моих учителей, о котором я писал выше). Она была не только великолепным психиатром, но и замечательным психологом-диагностом. Михайлова прекрасно чувствовала людей.

Когда Нина Александровна вышла ко мне после разговора со «сложной» больной, я не мог не заметить иронии в ее взгляде:

– Вы плохо изучили истерию и невнимательно осмотрели больную. Вы обратили внимание на то, какое у нее ухоженное лицо, какой безупречный маникюр, как тщательно подобрана обувь в тон сумочке? Молодой человек, смею вам напомнить, что при депрессии у человека нет сил не то что накраситься, но и элементарно одеться. А тут на макияж затрачено не менее получаса!

Я был убит. Дурак! Дилетант! Наивный психиатр-самоучка! Ничего из меня никогда не получится! На что замахнулся, нахал!..

Сейчас я понимаю, что становление любого человека в любой профессии – это дорога как удач, так и разочарований. Память многих лучше сохраняет счастливые события. Слушая некоторых успешных людей, начинаешь думать, что путь их был усеян розами. Наверное, просто они не любят или не хотят вспоминать о своих поражениях…

К моему удивлению, Нина Александровна отнеслась к моему «полному фиаско» вполне философски. Жизнь продолжалась. Как и мои вполне ровные профессиональные отношения с Михайловой…

Нина Александровна умерла сравнительно рано: в 65 лет. Свое прощание с теми, кого она считала своими близкими, она обставила очень красиво.

Я знал, что Михайлова умирает от рака, и поэтому был крайне удивлен, получив от нее приглашение на банкет в «Метрополе» по случаю ее 65-летия. Мы с женой пришли на празднование и вначале были крайне смущены видом истощенной, изжелта-бледной именинницы. Как себя вести? Непонятно. Я посмотрел на лица гостей и понял, что все испытывают примерно те же чувства.

И вдруг Нина Александровна произнесла громким, спокойным голосом:

– Эй вы, а ну перестаньте сидеть с постными рожами! Я желаю сегодня услышать 65 восторженных тостов.

Тосты зазвучали. Все постепенно расслабились и начали веселиться…

Через несколько дней после этого торжества Нина Александровна скончалась. Пусть земля будет пухом этой женщине, которая так умела чувствовать, лечить и радовать людей.

А моя нелюбовь к истеричкам однажды заставила сыграть меня в русскую рулетку. Слава богу, все закончилось хорошо. Правда, сегодня я вряд ли решился бы на такой рискованный поступок. С годами я стал, наверное, бережнее относиться к жизни, менее охотно иду на рискованные предприятия. Даже многие чисто медицинские впечатления молодости сегодня так легко бы для меня не закончились. Вспоминаю, например, некоторые хирургические операции, на которых присутствовал, будучи студентом, и диву даюсь собственной толстокожести… Но вернемся к истории с русской рулеткой.

Я до сих пор дружу с одним известным артистом. Тогда, очень много лет назад, он стал жить с одной женщиной, тоже актрисой, чрезвычайно эмоциональной и экзальтированной особой.

В один прекрасный день он решил разойтись с любовницей и предложил ей собрать вещи и уехать из его квартиры. Она же как раз расставаться вовсе не собиралась…

В моей квартире раздался телефонный звонок:

– Лева, что делать?! Она залезла на подоконник, открыла окно и говорит, что сейчас спрыгнет, если я не дам слово, что буду с ней!

Я ответил:

– Трубку не вешай. А ей прямо сейчас скажи: «Прыгай! Жить с тобой я больше не могу».

Секунд на десять мое сердце переместилось в горло и билось там. Потом я услышал голос своего приятеля:

– Все в порядке. Пока…

Эх, молодость, молодость. Сейчас, с приходом опыта – жизненного, а не профессионального, – я не стал бы так рисковать: ведь совершают же истерики самоубийства на волне эмоций. А тогда я хоть и волновался, но был более или менее уверен в том, что все обойдется. С годами чувство ответственности, сопереживания становится иногда сильнее профессиональных знаний. Наверное, мы идем по кругу: тогда, на заре карьеры, я пожалел истеричку по неопытности. Сейчас, обладая большим опытом, я опять стал бы волноваться за такую женщину. Люди – создания хрупкие…

Оба актера, герои истории с неудавшимся самоубийством, живы и по сей день. Они давно расстались. А служат до сих пор в одном театре…

И смех и грех с этими истеричными дамочками. Только вспомнил эпизод с парой актеров, а на ум уже просится следующая, совершенно комическая история. Да, лица многих людей из длинной череды пациентов стерлись из памяти. А вот начинаю вспоминать об одних, и память тянет одну за другой новые истории. Как интересно устроено наше сознание: оказывается, я не просто помню некоторые давние эпизоды – они у меня, как выяснилось, «рассортированы» по темам. Так вот, была еще такая история из раздела «Истерички».

И опять ко мне на прием пришла нарядная, ярко накрашенная дама. Прямо с порога она заявила:

– Доктор, помогите! Мы с Альфредом не можем родить! Я ему разных девочек приводила, и ничего не получается.

О господи, думаю, что это за Альфред такой? То ли это сын, а моя посетительница – заботливая мать, которая печется о продолжении рода. А если это муж элегантной дамы, то, получается, бесплодная супруга ищет ему наложниц?! Чудеса, да и только! В мою голову сразу полезли библейские ассоциации: старые Авраам и его жена Сарра, которая привела ему молодую наложницу Агарь.

Что делать? Надо лечить беднягу Альфреда. Я вздохнул:

– Альфреду надо сдать сперму на спермограмму.

– А как он это сделает?

– Как все, так и он…

– Ну что вы! У него не получится!

– Как не получится? Мне не встречались мужчины, у которых бы не получалось…

– Это не мужчина! Это мой любимый мопс!

В последние советские годы сексология начала бурно развиваться не только в обеих столицах, но и в Украине. Недавно, к прискорбию, скончался мой друг и коллега, один из отцов украинской сексологии, Валентин Валентинович Кришталь. Слава богу, живет и здравствует главный сексолог Украины Игорь Иванович Горпинченко. Они вдвоем тогда смогли заинтересовать руководство этой советской республики в сексологии.

Украина славилась своими пышными сексологическими конференциями, на организацию которых денег не жалели. Все было так богато, как будто сексология – не зарождающаяся в стране область, а нечто старое, доброе, испытанное, вроде хирургии.

На одной из таких конференций у меня был запланирован пленарный доклад. Я числился то ли третьим, то ли четвертым из выступающих. Я немного опоздал к открытию и в холле огромного, сверкающего люстрами и мрамором Дворца культуры в Киеве встретил двух коллег из других республик. Мы разговорились. И вдруг кто-то крикнул мне:

– Щеглов, бегите в зал, ваш доклад уже объявили!

Я в ужасе кинулся наверх через три ступеньки. Вбегаю в зал. Он набит до отказа: на креслах разместились человек четыреста. Я вскочил на трибуну. Начал доклад. По ходу дела присмотрелся к сидящим в президиуме – ни одного знакомого лица. Тема моего выступления звучала так: «О девиантных формах сексуального поведения». В зале стояла мертвая тишина: меня давно так внимательно не слушали. Я распалялся все больше – дошел аж до самой некрофилии. Закончил. Зал взорвался аплодисментами. Едва ли когда-нибудь был у меня такой благодарный зал! Правда, это оказалась конференция металлургов: я перепутал двери. Наверное, сексология интересней, чем металлургия. Даже для самих металлургов…

Только в 1989 году я смог стать штатным преподавателем первой в России кафедры сексологии.

Но я не хотел ограничиваться преподаванием. Я был одержим практической, а не академической сексологией. Носился с совершенно безумными идеями. Наверное, мое искреннее желание помогать людям (степень сексуальной безграмотности советского человека того времени трудно преувеличить) и при этом не зависеть ни от какого всевластного начальства придало мне сил претворить в жизнь идею, которая тогда многим виделась абсолютно безумной.

До работы на кафедре я открыл первый психотерапевтический кабинет. Последней подписью, разрешавшей сию по тем временам форменную авантюру, был автограф того самого чиновника, рассказом о встрече с которым я начал эту книгу.

Кабинет был открыт в одной из обычных районных поликлиник. Я не останавливался на достигнутом. Сначала я добился того, что в кабинете стал вести прием еще и психолог. А через два года случилось, кажется, невероятное: мне разрешили начать прием больных с сексуальными расстройствами. Боже, каких только аргументов в пользу того, что секс у нас есть, я не приводил чиновникам – делился знаниями, рассказывал случаи из своей психиатрической практики, демонстрировал статистику!