Виктория Абзалова - Вопросы цены и стоимости
После его ухода, Равиль еще долго не мог двинуться с места. Сидел, судорожно вцепившись в рубашку, натянутую на колени, тихонько покачиваясь и глядя перед собой пустыми глазами… Чувство было такое, будто он все-таки умер, просто по какой-то нелепой прихоти природы еще продолжает дышать.
А для чего? Как-то никогда об этом не задумывался. Не до того было… Не до смысла жизни, когда можно ее лишиться.
И как ни странно, первым в себя пришло привычное упрямство. Юноша все же поднялся, кое-как доковылял до двери, но распахнув ее, понял, что не может издать ни звука. Не говоря о том, что все слова куда-то разбежались. Сделав несколько шагов, он вцепился уже в перила лестницы и так и стоял, словно забыв, кто он и что, пока не высунулся один из слуг, слышавших ссору, как и то, что гроза удалилась, благополучно миновав их головы.
- Что с вами? - верткий парень направился было по своим надобностям, но разглядев состояние юноши, Бенито не на шутку струхнул.
- Ванна, - Равиль с трудом сфокусировал на нем взгляд и через силу выдавил хриплым шепотом, ухватившись за первую подвернувшую мысль. - Мне нужна ванна…
- Эээ… хорошо, - согласился парень, уже жалея о своем порыве, и моментально отыскивая на кого можно спихнуть заботы. - А пока легли бы вы? За доктором послать?
- Мне просто нужна ванна!!! - выкрикнул Равиль, отталкивая протянутую к нему руку, из-за чего едва не упал.
Усмехаясь про себя, Бенито бездумно поддержал его, заводя в комнату, но юноша вырвался и забился в угол, больше не отвечая на вопросы и изредка вздрагивая от косых взглядов.
Не больно-то надо! - парень отстал от хозяйского любовничка. Того оставили в покое, однако лохань все-таки принесли и воду нагрели, перешептываясь между собой.
Когда наконец все слуги ушли и затихли шаги, Равиль с облегчением стянул с себя испорченную рубаху и сел в ванну, чудом не завалившись и не расшибившись о края. Будто не узнавая, смотрел на свои трясущиеся руки, а потом разрыдался - отчаянно, безнадежно, то затихая, то опять заходясь, по-детски размазывая по щекам слезы, всхлипывая и икая… Так, как не плакал даже на «Магдалене», перед тем как его чудесным образом избавили от ошейника.
Но тогда это значило надежду, шаг от края, а не к пропасти…
Когда слезы иссякли, он тщательно вымылся. Не обращая внимания на ссадины и проступающие синяки, оттирал себя так, что едва не слезала покрасневшая кожа. И сам смеялся над тем, что почему-то все равно чувствует себя опоганенным, грязным, как никогда в жизни. Как будто до сегодняшнего дня был девственно чист!
Так же тщательно вытеревшись, точно даже эта вода могла его запачкать, юноша закутался в полотенце, как в непреодолимый щит, и помедлив лишь для того, чтобы переждать приступ головокружения, стал одеваться. Ксавьер сказал, что вернется только послезавтра, но задерживаться даже на лишнюю минуту казалось выше любых сил…
Равиль старательно избегал смотреть в зеркало. Словно боялся снова увидеть то, что и без того стояло перед глазами: всклоченные растрепанные волосы, облепившие разбитое лицо, на котором уже наливаются цветом синяки… как и на горле, на руках почти до локтей. Рубашка в крови, и сзади тоже, разорвана, прилипла к телу от спермы, размазанной по коже… От чересчур знакомых деталей увиденного зрелища он сам не испытал ничего, кроме брезгливого отвращения и презрения - именно что попользованная, потасканная подстилка, которая ноги-то свести едва может!
Да и не было нужды прихорашиваться. Сборы его были предельно быстрыми. Равиль натянул на себя самое простое, что смог найти: к сожалению, голым разгуливать было не принято, к тому же погода стояла прохладная… Ни денег, ни драгоценностей, ни богатых нарядов, он не брал - единственное, что принадлежало ему, был простенький крестик на тонкой цепочке. Только его он и мог продать сейчас.
Что делать Равиль особо не раздумывал: лучше сдохнуть в канаве, чем так! И этот дом юноша без сожалений покинул так же, как и прежний - только в том, что на нем было. Тоже с пустыми руками, разбитым, ноющим от боли телом, и сердцем…
Что сердце, - оно упрямо билось. От стыда, - в том числе за собственную глупость, - к сожалению, не умирают!
***Парадоксально, но факт: у некоторых людей здравый смысл, судя по всему, впрямую связан с инстинктом выживания и без него работать отказывается. Трудно сказать в чем тут дело, скорее всего этот эффект сродни тому, как в экстренной ситуации организм выжимает все свои резервы для ее преодоления. Так и здесь, разум начинает действовать ясно и четко, отыскивая выход из безвыходного положения.
А возможно, рассудок просто прятался от себя за необходимость что-то решать и делать, чтобы не думать о случившемся. Переживать у него еще будет время, а пока нужно было позаботиться о более насущном вроде крыши над головой.
Набегавшись в свое время по городу, Равиль знал его совсем неплохо, но сейчас в богатых кварталах делать ему было нечего. И без того сомнительно, что кто-то возьмет хотя бы счеты подносить неизвестно кого с улицы, а тем более, когда у этого «кого» вся физиономия в синяках. У него завалялось несколько мелких монет, но юноша решил приберечь то немногое, что у него было и попробовать выкрутиться, не прибегая к крайностям.
Однако, увы, самые черные прогнозы оказались самыми верными. Остаток дня прошел абсолютно впустую, а ночь он провел в каком-то кабаке, забившись в неприметный уголок в общей зале с булкой и кружкой самого дешевого поила для вида. Это позволило не тратиться на отдельную комнату, а его скромное платье вряд ли у кого-нибудь возбудило бы нездоровый интерес к наживе.
Но и на завтра утешить себя было нечем. Синяки, конечно, бледнели, но со всем лицом вместе. Равиля опять знобило, и он опасался, что не до конца отступившая болезнь вернется - это было бы полной катастрофой, а время и так становилось страшным врагом: еще один день почти впроголодь и на ногах, еще одна ночь урывками, привалившись головой к заплеванной стене - как долго он так протянет? И без того запах чужого ужина сводил с ума, того и гляди, через пару подобных дней он будет заходить в заведение только для того, чтобы попроситься мыть тарелки и убирать объедки со стола… Найти сколько-нибудь приличное место казалось непосильной задачей.
Что только не приходит в голову от отчаяния! Впору было изумляться собственной наглости, но Равиль направился не к кому-нибудь, а к синьору Джероннимо, твердя про себя заготовленную фразу.
- Синьор, я безмерно благодарен вам за свое излечение, и еще больше - за добрые советы. Быть может, вы закончите начатое и поможете раскаявшемуся грешнику стать на путь исправления?
Она даже казалась остроумной. Ответ он тоже услышал весьма ироничный, но не обнадеживающий:
- Любезный юноша, - ответил донельзя удивленный врач, - я врачую тела, а не души! С последним вам стоило сходить на исповедь, а не ко мне.
- Я ищу не столько утешения, сколько пропитания, - с мертвенным спокойствием объяснил Равиль. - Я ничего не смыслю в медицине, но сносно разбираю латынь и хорошо знаю арабский. Говорю и пишу на провансальском и француском…
Мужчина прервал его взмахом руки.
- Похвально, конечно… - лекарь обескуражено оглядел юношу, с сожалением глуша в себе чувство симпатии. - Однако у меня не бывает ежедневно больных-французов. И… я не бедствую… но… тем не менее, не могу себе позволить нанимать и содержать человека, в чьих услугах нет острой необходимости. Лишь из чувства сострадания…
Это было предсказуемо.
- Само собой, - согласился Равиль. - Тогда остается последний вопрос: я должен вам за лечение, но не имею средств для оплаты. Поэтому могу лишь отработать тем или иным способом.
Какой бы смысл, вплоть до откровенной пошлости, не было бы возможно усмотреть в последних словах юноши - его там все же не было. Равиль имел в виду ровно то, что сказал.
- Мне вы ничего не должны, - обрезал лекарь.
В себе - синьор Джеронимо уже сожалел до глубины души, но никак не мог придумать, чем мог бы занять этого мальчика, чтобы не растоптать излишней жалостью его и без него подраненное самоуважение, а вместе с ним и характер. Порыв заслуживал сострадания и поддержки, но… Итог не ясен. Он бы с радостью приютил его на ночь, или одолжил из своих сбережений с молчаливого соглашения Беаты, однако предложить милостыню не поворачивался язык.
Да и связываться с взыгравшим толстым кошельком - себе дороже! У него жена и дочь, и свои обязательства:
- Ваш… товарищ щедро оплатил мои услуги, - сдержано заметил мужчина.
Юноша побледнел вовсе до невозможности, - так, что разливы цвета на его лице стали предельно четкими, как и ссадина на губе.
- Я бы не хотел быть обязанным этому человеку даже краюхой хлеба в голодный год! - прошипел Равиль сквозь зубы.
