Эдуард Фукс - Иллюстрированная история эротического искусства. Часть первая
Пьяный Ной и его сыновья. Гравюра на дереве.
Если естествознание на основании познания законов развития уже давно дошло до признания того, что все живые организмы претерпевают непрестанное развитие ко все более высоким формам, то общественные науки не хотят считаться с такой логикой. Если они и не решаются прямо отрицать, что внутри социальных и политических форм организации человеческого общества совершается такой же процесс, то во всяком случае упорно отрицают логику дальнейшего развития в сторону совершенно новых и высших общественных форм. Несомненно, что в большинстве случаев это делается по недостатку научной глубины; однако, с другой стороны, несомненно и то, что здесь всегда немаловажную роль играют и правильно понимаемые собственные интересы: каждое господствующее состояние претендует ради сохранности своего существования на признание его конечной точкой развития. Если, несмотря на это, нельзя было устранить того факта, что и сюда неприложим принцип «до сих пор и ни шагу дальше», то все же в результате мы видим, что во всех областях, соприкасающихся с исторической наукой, все еще преобладает отсутствие самой примитивной логики. Все это в полной мере относится и к тому отделу истории, одну сторону которой мы намереваемся здесь раскрыть, к искусству и к истории его.
Прекрасное желание. С картины Я. Люйса. XVII в.
Любовная сцена и женщины с поясами целомудрия.
Раскрытие законов, обусловливающих исторический ход событий, является огромным завоеванием в области исторической науки. В настоящее время, в особенности благодаря выдающимся изысканиям Карла Маркса, можно считать вполне установленным, что общественный процесс отдельных народов и классов обусловливается в конечном счете всегда общими экономическими интересами и что вследствие этого его политические и духовные формы определяются исключительно экономической структурой общества — условиями производства и формой хозяйства: феодальной, цеховой, мануфактурной, капиталистической и пр. Иными словами, религия, философия, правовые воззрения, моральные понятия, искусство и т. п. — все это лишь идеологическое отражение базиса эпохи, изменяющееся параллельно с ним. Для тех, кто стоит на такой научной точке зрения, всякая форма исторической апологетики раз и навсегда устраняется, так как они необходимо приходят к тому заключению, что в истории скрыт неизмеримо более глубокий смысл, чем то признавалось и признается еще всеми апологетиками. Для них совершенно ясно: хотя каждая историческая эпоха и «разумна» в смысле гегелевской диалектики, однако лишь постольку, поскольку она представляет собой лишь станцию на пути к ближайшей цели. Из того же, что всякое развитие приводит к более сложным и потому более высоким жизненным явлениям, следует далее, что высшее никогда не достигается в настоящем, оно никогда не позади нас, а всегда впереди.
Последнее положение мы должны особенно подчеркнуть, так как, будучи применено к той области, одну сторону которой мы собираемся подвергнуть исследованию, оно приводит нас к целому ряду весьма важных последствий. На наиболее существенный из этих выводов мы укажем сразу: если при историческом рассмотрении искусства мы станем на ту принципиальную точку зрения, что высшее стоит всегда впереди человечества, то при всем преклонении перед исполинской творческой силой прошлых героических веков искусства, как, например, Ренессанса, нам не придется ограничиваться скромным: «Это было когда-то», — не придется и заявлять смиренным тоном: «В те времена на землю снизошли боги, которые создали все лучшее и совершенное»; со спокойной душой и сознанием собственного достоинства мы можем заявить: современное искусство дало нам тысячи осуществлений, которые в различнейших направлениях далеко превосходят создания искусства Ренессанса, — искусство же будущего должно ознаменовать собою еще одну ступень вверх к достижению недостижимого идеала.
Представление человека об анатомическом строении своего тела до эпохи Возрождения.
Но данные современной науки не только заставляют нас подвергнуть пересмотру все прежние воззрения и методы объяснения, — раскрытие факторов, обусловливающих ход исторического развития, дает нам еще чаще первую возможность установить внутреннюю взаимозависимость всех культурных явлений, а тем самым вообще лишь представить перед собой их основные моменты. Это приложимо к истории культуры как во всей ее совокупности, так и ко всем ее отдельным областям, к истории религии, нравов, права и т. д. Разумеется, в не меньшей мере относится это и к искусству. Основные моменты необходимо установить и в истории искусств. Здесь также нужно вскрыть внутреннюю взаимозависимость между основой каждой отдельной эпохи и ее специфическим искусством, т. е. установить историческую обусловленность последнего.
Некоторые читатели покачают скептически головой и скажут: как, разве и в истории искусств, в этой наиболее разработанной области современной литературы, отсутствуют еще эти предпосылки? Да, и здесь. Мы можем смело высказать следующее положение: в колоссальной библиотеке, написанной до сих пор об искусстве, недостает пока самого важного — естественной истории искусства. И как следствие этого — мы до сих пор не имеем еще истории искусств, написанной на основании современных научных принципов.
Символическое изображение сладострастия. Гравюра К. де Пасса с картины М. де Восса.
Все, что мы имеем, — и притом в изобилии — это исследования и анализы по вопросу «как» в искусстве, — исследования эстетической проблемы. В этой области концентрируется почти все то, что дали последние годы.
Напротив того, у нас совершенно нет обстоятельного, действительно научного анализа вопроса «почему» в искусстве, — исследования историко-культурной проблемы, которую представляет собою искусство. Если мы захотим определить подробнее, что разумеем под этим вопросом «почему», то должны будем сказать: научной разработке и в особенности достаточному научному анализу не подвергались еще вопросы: какие факторы производят и определяют собою искусство? Что вызывает искусство к жизни, что привело его на ту головокружительную высоту, на которой оно находится в настоящее время, и что сделало из него богатейший ковер культуры, на котором произрастают тысячи чудесных цветов? И, с другой стороны, какие факторы обусловливают вообще существование искусства, какие определяют его падение, иссякание его силы, его смерть? Каким образом возникает стиль?
Эти и другие аналогичные вопросы обнимают, однако, всего лишь одну сторону интересующей нас проблемы. Наряду с ней имеется еще и другая, не менее важная: вопрос о жизненном законе искусства, анализ того, что, в сущности, находит свое выражение в искусстве. Тут перед нами стоят вопросы: каково главное содержание искусства? В чем его главное преимущество? Что течет в его жилах, что преисполняет и оживляет его? Что именно в конечном счете не только преисполняет восхищением зрителя в момент возникновения произведения искусства, но и дарует последнему вечную жизнь, вселяя в зрителя такое же восхищение, иногда спустя целые столетия?
Мы должны признать, что все эти вопросы отнюдь не играют второстепенной роли в истории искусства. Правда, нам возразят, наверное, что ответить на них призваны не сами люди искусства, а историки и психологи. Это возражение мы услышим преимущественно от тех, кто относится к созерцанию искусства только как к наслаждению; для этих людей вопрос «как» всегда будет доминирующим, а они, несомненно, составляют большинство среди людей, вообще критически занимающихся искусством. Правда, и для самого поверхностного мышления это «как» наиболее интересно, так как ни в какой другой области духовной культурной жизни нельзя так легко обойтись с весьма ограниченным запасом положительных знаний, как именно в области эстетизирующей критики искусства. Здесь каждый имеет свой голос, каждый имеет право подавать свое особое мнение, — для авторитетности достаточно здесь в крайнем случае одной только формулы: мое мнение индивидуально. Это самая избитая и тривиальная фраза. Однако, несмотря на все это, нам придется согласиться с тем возражением, что раскрытие законов, в конечном счете определяющих собою искусство, в первую голову составляет задачу историка культуры. Но если мы даже и согласимся с этим, то все же не можем обойти молчанием то, что большинство эстетов обнаруживает полнейшее равнодушие по отношению к вопросу «почему» в искусстве; то, что эти люди не указывают даже на имеющийся крупный пробел и на необходимость разрешения целого ряда вопросов. Этот факт доказывает, что либо они не имеют понятия об отсутствии важнейших оснований в истории искусства, либо же что они имеют весьма скудное представление о чрезвычайном значении, которое представляет научное решение вышеупомянутых вопросов для правильного и глубокого понимания отдельных проблем эстетики. Мы пойдем еще дальше, если скажем, что эстетический анализ может достигнуть исчерпывающих и безусловных суждений и результатов лишь в том случае, когда он будет базироваться на точном знании естественной истории искусства; лишь тогда раскроются пред нами глубочайшие тайны последнего. Без такой естественной истории искусств и до тех пор, пока у нас не будет таковой, все рассуждения по столь важным вопросам, как влияние искусства одной страны на искусство другой, нагота в искусстве и проч., будут не более чем пустая и ничего не значащая болтовня. Лишь тогда, когда мы сумеем дать себе отчет, под влиянием каких факторов совершаются изменения в искусстве, что обусловливает их наступление и что происходит при этом, — лишь тогда мы получим возможность дать и правильную эстетическую оценку, и характеристику этих явлений.
