Виктория Абзалова - Вопросы цены и стоимости
Любовь… - юношу едва не передернуло от этого слова. Неизвестно, может ли взлететь рожденный ползать, сие вопрос философский. Однако единственный, кого Равиль хотел бы видеть сейчас, теперь не придет даже чтобы просто пожалеть.
Он вспомнил, как на «Магдалене» Ожье сажал его себе на колени, гладил, пропуская волосы сквозь пальцы, и сухо всхлипнул, но тут же задавил порыв на корню. Потому что четко знал - в противном случае с ним случится истерика, какая и не снилась до сих пор, а он итак уже достаточно припадков закатывал, того и гляди решат, что в довершении ко всему еще рассудком повредился! Хватит бесполезных слез, пора вспомнить, что они ничего не меняют…
Попытка взять себя в руки вышла жалкой, зато пришлась вовремя: шорох тяжелых складок подсказал, что на этот раз явилась сама Катарина:
- Поль? Я вижу, что ты не спишь. Ты должен поесть, - категорично обозначила она причину визита.
- Не хочу, - в кои-то веки Равилю было плевать на вызубренный этикет и прочие правила, гласные и не гласные, тайные и явные, писаные и не писаные.
- Допустим, - избавиться от госпожи, тем не менее, оказалось не так-то легко, даже если в глубине души молодая женщина горела негодованием, с какой стати она должна разбираться с тем, что творится с дражайшим супругом и его… сердечным другом. Скажем так.
- И ты не пил лекарство!
- Не хочу!
- Или ты пьешь немедленно при мне, или я зову людей и его вливают насильно, - обозначила позицию Катарина.
Не озаботившись о том, насколько его прикрывает одеяло, Равиль резко сел, от чего снова отчаянно закружилась голова и замутило. Выхлебал залпом снадобье, не различая вкуса, под холодным взглядом «мадам Ле Грие», который казалось кричал: «Святая Дева, до чего же плачевное зрелище!»
- Тебе что-нибудь нужно? - поинтересовалась Катарина, после того как мальчишка отставил кружку и упал обратно на подушки.
- Ночная ваза! - прошипел Равиль.
Катарина и бровью не повела.
- Я распоряжусь. Потерпи, - вполне любезно сообщила она, прежде чем выплыть из комнаты «воспитанника» мужа.
- Мадам… - Равиль не выдержал, собственный голос звучал до отвращения жалко, - а метр Грие… где? Я… мне необходимо… сказать…
Невысказанное признание жгло изнутри, но он вовремя оборвал себя, по проверенному рецепту резко прикусив губу со внутренней стороны - где не заметно.
- Я прошу вас, мне очень нужно с ним поговорить, - испытанное средство помогло, и фразу Равиль выдал вполне внятно.
- ГДЕ метр Грие - МНЕ не известно. Как только вернется, я его извещу.
Катарина повела пышной прической, уже не скрывая осуждения, и ушла, оставив Равиля раздавленным окончательно.
***Почти декаду юноша провел в постели, не вставая вовсе, и причина заключалась даже не в ожоге.
Палач действительно оказался настоящим мастером своего дела, не повредив более необходимого. К тому же, метр Парри утратил расположение Катарины (хотя она и не кричала о том на каждом углу) еще в прошлый свой визит, и лекаря звать не стали. Сомнительное неопознанное снадобье в кувшинчике, который Равиль чудом донес и умудрился не разбить при падении в отличие от собственной головы, - и то вызывало больше доверия, чем рассуждения о жидкостях, стихиях и флегестонах напыщенным тоном, полным чрезмерного энтузиазма.
Нет, выглядела рана, конечно, страшно - зрелище пробирало до дрожи! Но заживала хорошо, без признаков воспаления и сравнительно быстро для повреждений настолько глубоких. Видимо, все-таки тоска и апатия взяли над юношей верх и тот затих в каком-то жутком оцепенении, целиком сосредоточившись на своей боли, похоже, воспринимая ее как заслуженное наказание.
За что он и сам сказать не мог! За все сразу. За то, что уже никогда не выжечь, даже как проклятые клейма…
Он не понимал, не мог понять самой простой и очевидной вещи: что подожги он склады, - да хоть дом со всеми домочадцами - вынеси врагам и конкурентам на блюдечке все секреты своего покровителя, нож в спину воткни - Ожье простил бы! Не задумываясь, сразу, без объяснений и оправданий. Потом выслушал бы, вникнул во все бессвязные заверения, еще и утешать бы стал!
А вот того, что сотворил с собой мальчишка ни понять, ни оправдать не мог! Как ни старался - не находил причин. Точнее нашел, но одну…
Равиль у него год без малого, и из этого срока в наложниках-любовниках пробыл всего ничего. Людей, кто об том знал - по пальцам пересчитать можно, а распусти они язык, Ожье этот язык лично бы отрезал. Спускать штаны перед каждым встречным-поперечным парень тоже уже не обязан… Так что не в людской молве дело.
И хотел бы Равиль, истосковавшись по мужской любви, придти к нему - разве стали бы клейма помехой! Грие и так про него все знал, но разве когда обидел, упрекнул в чем? Наоборот! За все время пальцем не тронул, словом не задел… Разве что пылинки не сдувал.
Значит дело в том, что мальчик захотел придти не к нему. Вот собственно и все.
Шрам не клеймо, на его счет все, что угодно придумать можно. И что уж в том непонятного, что парнишка стремится начать новую жизнь во всех смыслах, да так, чтобы не оправдываться каждый раз за чужие грехи! Само собой, все это понятно, ясно и разумно, и сердце за него кровью обливается… Только одно «но», и перед этим «но» порой бессильны самые умные, умудренные жизненным опытом люди. Любовь - она и правда безумие, способна самые зоркие глаза застить, да так, что потом только остается самому себе изумляться беспомощно - что же это я, в самом-то деле, и я ли то был…
Ведь вроде взрослый состоявшийся человек, ответственный, уверенный в себе, успешный уважаемый купец. Не самый плохой муж - уж если судить по дошедшим через Филиппа отзывам близко сошедшейся с Мадленой Катарины… И чего только не перепробовал в свое время! Никаких причин нет в себе сомневаться - иди, и бери то, что хочется!
Не хочется брать. Целовать хочется, нежить, на руках носить…
И мысль, что есть на свете кто-то, - неважно кто, каких достоинств, все равно нет никого, кто бы одного его рыжего локона стоил! - ради кого лисенок готов изувечить себя, согласен валяться в постели, едва при памяти от боли… Эта мысль сводила челюсти так, что чуть зубы не стер в мелкое крошево!
Не было другого объяснения, и рад бы найти!
В глазах темнело, как не поседел еще! Убил бы обоих… Только сам, своими руками…
Нет, он не уехал, - не тот человек, чтобы бежать. Ожье погрузился в заботы - вот уж где о нем скоро жутенькая слава пойдет такими-то темпами! Что, кто не по его - в клочки рвал, там можно было не церемониться…
Еще землю купил, дом заложил - и Като приятно, и пригодится, и продать всегда можно. И с женой, каждую ночь в одну постель ложился - не то чтоб мстил неизвестно кому, не то чтоб кровь играла, но Катарина обманывать не станет, а у нее самое время для дитя…
Только ни разу не переступил порог, за которым лежал «Рыжик Поль»: ведь одно едкое слово, один гневный взгляд из-под пушистых ресниц - и правда убил бы!
Стало страшно. Страшно вдруг обнаружить в себе такую бездну и сказать ей «да»… Да, способен, если не со мной.
Еще страшнее - удержаться на краю.
***У отчаяния своя смелость. Когда терять нечего - какой смысл оттягивать конец, откладывая неизбежное? Поводов для сомнений у него не осталось, и к Ожье Равиль явился сам, как только убедил себя, что вполне в состоянии встать с постели - бывало и хуже, - а ждать каких-либо чудес дальше просто бессмысленно. Он собрался неожиданно, никого не зовя на помощь, и прежде, чем на его появление успели обратить внимание и предупредить патрона, юноша уже поднялся в контору.
Но в самый последний момент перед разделяющей их дверью, - решимость внезапно и не спросясь, вдруг оставила его. Равиль застыл, не сделав последнего шага, ясно сознавая, что всякий путь обратно будет потерян для него после заготовленных слов. Тугая пружина внутри сжалась еще сильнее, сердце колотилось в висках… Вполне возможно, что он так и не нашел бы в себе готовности, чтобы войти.
- Да кто там? - короткий рык заставил юношу содрогнуться и вновь расставил все по своим местам.
Ожье зол? Тем лучше! Равиль вошел на окрик, как шагают в пропасть. Едва увидев, кто побеспокоил его, мужчина сорвался с места, видимо опять вспыхивая гневом, и стремительно развернулся к окну, едва не проломив кулаком подоконник и тихо что-то шипя сквозь зубы.
Даже смотреть теперь не хочет! Наверняка подумал, что он собирается кого-нибудь обмануть, завлечь, притворившись невинным ангелом… А разве это не так?…
Равиль не сразу смог справиться с голосом, но все же ему это удалось, и даже довольно твердо юноша произнес:
- Я пришел сказать, что уезжаю…
Он не успел договорить, как мужчина оказался перед ним, обняв лицо ладонями, выговаривая с торопливой нежностью и заглядывая в глаза:
