Таня Кадзи - Русская гейша. Тайны обучения

– Слушай, Юкио, я-то тут при чем? – агрессивно спросила я. – Это ваши дела, меня это не касается. С Петром я рассталась, я уже это говорила, а что с ним было дальше, понятия не имею. И тем более про его деньги.

Юкио вылез из машины и открыл багажник. Он спокойно достал мой чемодан и положил его на траву.

– Открой, – невозмутимо сказал он.

– Обыск будешь делать? – рассмеялась я.

Но сердце екнуло. Остаток денег, чуть больше 15 тысяч долларов, я, недолго думая, перевезла в этом чемодане, сдав его в багаж. Аккуратно сложила пачки, туго перетянула их трикотажной маечкой и засунула в картонную упаковку от набора трусиков. Край упаковки оставила вскрытым, и оттуда небрежно торчали кружева трусов. Сдав багаж в аэропорту, я спокойно прошла досмотр ручной клади. При мне была только небольшая сумка с документами и необходимой мелочью. В Шереметьеве, получив чемодан, я невозмутимо направилась к зеленому коридору. Через красный проходили те, кому было что декларировать. Я улыбнулась таможеннику и беспрепятственно прошла. Никто меня не остановил.

– Открывай, – повторил Юкио.

– А иначе что? – усмехнулась я.

– Послушай, – миролюбиво сказал он, – если тебе нечего скрывать и все было именно так, как ты говоришь, то лучше послушать меня сейчас, чтобы избежать проблем в будущем.

– Бог мой! Какие страсти, – рассмеялась я, – не иначе ты принадлежишь к якудзе. Как и этот несчастный, ныне покойный Петр.

– Не тяни время! – раздраженно бросил Юкио и подошел к чемодану.

Я легко оттеснила его, достала ключ и открыла, максимально откинув крышку. Юкио присел на корточки и начал медленно перебирать шелковые кимоно, узкие картонные коробочки с веерами, упакованную в пластик керамику и несколько коробочек с хаси. Вот он дошел до заветной коробки, лежащей на дне чемодана. Но увидев торчащий из нее кружевной край трусов, тут же отдернул руку. Копаться в нижнем женском белье оказалось выше его сил.

«Вот она, японская воспитанность! – едва сдерживая ликование, подумала я. – Мой расчет оказался верен. Хотя я, конечно, не предполагала, что попаду в такую ситуацию».

Юкио в этот момент достал бархатный футляр и открыл его. Я увидела, что его глаза округлились.

– Симатта![18] – тихо произнес Юкио.

– Что ты там взял? – сурово спросила я. – Положи на место!

– Но это же настоящий черный жемчуг! – воскликнул он. – Как он к тебе попал?

У меня появилось сильное искушение сказать, что это подарок Петра, и таким образом хоть как-то объяснить пропажу части денег. Но, во‑первых, я понятия не имела, сколько жемчуг стоит, во‑вторых, вдруг подумала, что Манами, перед которой я хвасталась подарком Митихиро, может рассказать Юкио. Поэтому решила не лгать.

– Это подарок одного моего японского друга, – спокойно сказала я. – А что, он дорого стоит?

Юкио глянул на меня, как на законченную идиотку.

– Ты что, это не декларировала? – охрипшим голосом поинтересовался он.

– Я решила, что это обычная бижутерия, поэтому сдала в багаж, – равнодушно сказала я.

– Я думаю, что это натуральный жемчуг редкого, так называемого черного цвета и стоит он несколько тысяч долларов, – тихо сказал Юкио.

– Да ладно! – непритворно изумилась я и внимательно посмотрела на жемчужины, мягко поблескивающие на черном бархате какими-то сизовато-серыми отливами, напоминающими цвет перьев городского голубя.

Для меня это было действительно открытием. Я знала, что жемчуг дорогой, Митихиро не мог подарить мне дешевую подделку, но не думала, что настолько. Я взяла футляр из рук Юкио и положила его в сумочку.

– Это подарили мне, – спокойно и твердо произнесла я. – Не веришь, позвони тете Манами, если ты, конечно, ее знаешь, и спроси.

– Это что же за друг, который в состоянии делать такие подарки? – хмуро спросил Юкио и задумался. Потом повернулся ко мне и недоверчиво поинтересовался: – Ты знакома с госпожой Цутидой?

– Может, мы уже двинемся? Или мне попутку ловить? – недовольно сказала я, захлопнув чемодан и закинув его в багажник. – Я, вообще-то, хотела сегодня уехать домой.

Я села в машину. Юкио постоял в раздумье, потом, нахмурившись, уселся за руль.

«Что, господа сектанты, – ехидно подумала я, – ваши дела после ареста «учителя» идут неважнецки? Ишь, Юкио какой хмурый! Да еще и у меня ничего не нашел! Ну, так вам и надо, сволочи!»

Юкио завел мотор, и мы поехали. Он молчал всю дорогу. Я тоже не стремилась к общению.

Юкио остановил машину возле метро «Речной вокзал».

– Ты извини, – сказал он, – но мне нужно срочно по делам и в другую сторону. Доедешь на метро.

– Но как же я с вещами? – попробовала я возмутиться.

– Как все, – усмехнулся он.

Когда я выбралась из машины и взяла чемодан, Юкио высунулся из окна и сказал:

– Понимаю, что тебя сейчас это мало интересует, но все-таки хотя бы позвони Елизавете Викторовне. Если ты не помнишь, то это мама Петра. После его смерти она тебя активно разыскивала, уж и не знаю зачем.

– Позвоню, – равнодушно ответила я.

– Дзя мата[19], – небрежно проговорил он почему-то на японском.

Я молча махнула ему рукой. Когда машина отъехала, я не выдержала и крикнула вслед тоже почему-то на японском:

– Синдзимаэ![20]

Вот так странно я провела первые часы на родной земле.

Я и забыла,

Что накрашены губы мои…

Чистый источник!

Первым делом я обменяла пару сотен долларов на рубли. И так странно было пересчитывать их. Я уже привыкла к иенам. Потом остановилась в раздумье, куда дальше. Хотелось немедленно поехать к Елизавете Викторовне, но я не знала, в городе ли она сейчас. К тому же тяжелый чемодан оттягивал руки. Остановив такси, я все-таки отправилась на Казанский вокзал. Засунув чемодан в ячейку камеры хранения, сразу почувствовала облегчение. И машинально начала искать мобильник. Но вспомнив, что я уже в России и сотовая связь здесь еще в диковинку, грустно улыбнулась и пошла искать телефон-автомат. Сдерживая невыносимое волнение, от которого бешено колотилось сердце и вспотели ладони, я набрала номер Елизаветы Викторовны.

Она оказалась дома. Услышав ее спокойный тихий голос, я с трудом удержалась от желания расплакаться.

– Здравствуйте, – сказала я так тихо, что она не расслышала.

– Алло! Вас не слышно. Перезвоните, – после паузы проговорила Елизавета Викторовна.

– Это я, Таня Кадзи, – громче сказала я. – Вы меня помните?

Сейчас замолчала она.

– Елизавета Викторовна! – позвала я после продолжительной паузы.

– Танюша, – задыхающимся голосом ответила она. – Наконец-то! Где ты была, девочка?

– Я только сейчас прилетела из Токио. И сразу вам позвонила.

– Немедленно приезжай ко мне. Немедленно! Адрес помнишь? – быстро спросила она.

– Да, он у меня есть в записной книжке.

– Жду!

И она положила трубку. Я постояла с минуту, пытаясь справиться с дрожью и желанием разреветься. Живое лицо Петра возникло перед глазами. Господи, как же я любила его! Все еще любила.

«Но должна ли я его матери рассказать всю правду? – думала я, идя к камере хранения. – Или пусть она по-прежнему думает, что ее сын утонул? Ведь это официальная версия. Зачем ворошить прошлое и вновь бередить ее раны? Тем более, как рассказал Тору, тело отправили в запаянном цинковом гробу. Не думаю, что она настояла на том, чтобы гроб вскрывали».

Я достала чемодан и, покопавшись в нем, взяла красивый набор тонкой обливной керамики, состоящий из четырех чашек разного размера.

Через час я вышла из метро «Коломенское» и, быстро сориентировавшись, отправилась к дому. Позвонив в дверь квартиры, я внутренне собралась и приняла невозмутимый вид. Елизавета Викторовна открыла мгновенно, словно ждала меня за дверью. Но когда я увидела ее худощавое лицо, покрытое сеточкой мелких морщинок, ее зеленовато-серые глаза точно такого же цвета, как у Петра, то бросилась ей на шею и неудержимо разрыдалась.

– Что ты, доченька! – твердила она, усаживая меня на диван. – Успокойся, милая!

Она принесла стакан воды и села рядом. Постепенно я пришла в себя и застыла с опущенными глазами.

– Ты вот что, Танюша, отдохни, поспи. А потом поговорим.

И я действительно заснула, как только моя голова коснулась маленькой, вышитой вручную думочки.

Спала я недолго и, открыв глаза, почувствовала себя значительно лучше. Мой взгляд медленно скользил по полированной мебельной стенке, по цветастым гобеленовым шторам на окнах, по большому телевизору Akai, стоящему в углу на деревянной подставке, по книжным полкам, заполняющим одну стену от пола до потолка и сплошь уставленным разномастными книгами. И вот я увидела на столе фотографию Петра в черной рамочке и мгновенно закрыла глаза.