Секс в эпоху согласия - Кэтрин Энджел
Girl X признается порноактеру в противоречивых чувствах: «Я хочу заняться с тобой сексом, но не уверена, что хочу, чтобы все это увидели». «Ты боишься слатшейминга [1]», — продолжает Дин ее мысль. «Что-то вроде того, — тут она имитирует речь условного парня. — Я видел, как ты трахаешься с ним, потрахайся и со мной!» И это не мысль параноика. В 2018 г. в Ирландии прогремело дело «регбистов-насильников»2. Один из обвиняемых, войдя в комнату и застав там двух своих товарищей занимающимися сексом с девушкой, предположительно, сказал ей: «Ты уже потрахалась с остальными, почему бы тебе не потрахаться и со мной тоже?» Половое влечение, даже проявленное один раз в отношении одного мужчины, делает женщину уязвимой. «Уличенная» в половом влечении, женщина лишается защиты и правосудия. «Да», сказанное ею однажды, воспринимается как «да» всем и всему.
В фильме Джеймса Дина с Girl X немало забавных, милых и возбуждающих моментов. Его, пожалуй, довольно приятно смотреть. Герои шутят и поддразнивают друг друга, явно испытывают взаимную симпатию, между ними есть притяжение. Преодолев первоначальное смущение, Girl X «подкалывает» партнера, давая волю своему остроумию и сарказму. В то же время и от неловкости никуда не деться: девушка колеблется, а Дин не уверен, следует ему быть настойчивее или, наоборот, не давить на партнершу, поэтому порой герои делают или говорят что-то невпопад.
Но мало-помалу они переступают эту грань и занимаются сексом: иногда тихо, иногда громко, с перерывами на смех и болтовню. Насколько можно судить со стороны — чего, конечно, делать не следует, — это качественный, жизнерадостный секс, который доставляет удовольствие обоим. Потом герои немного отдыхают, улыбаясь друг другу, и решают пойти покурить на балкон. «Хочешь, я выключу камеру?» — спрашивает Дин. «Да», — отвечает девушка и начинает одеваться. «Конец съемки, — говорит актер и идет в сторону камеры. — Мы отключаемся».
Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, чем Girl X и Джеймс Дин занимались после, что происходило в перерывах, какие разговоры и сцены не вошли в финальное видео. Мы вряд ли узнаем, как Girl X отреагировала на обвинения, которые позже были выдвинуты против Дина. Мы вряд ли узнаем, не случилось ли во время съемки чего-то, что было ей неприятно, о чем она потом сожалела или чем была возмущена. Мне неизвестна судьба этой девушки.
Однако выбор, перед которым она стоит в этом порноролике, знаком мне не понаслышке: я отлично понимаю, что значит разрываться на части, пытаясь примирить свое сексуальное влечение с необходимостью одновременно думать о ворохе отягчающих обстоятельств. Женщине известно, что, высказывая желание, она лишает себя защиты. Ее слова могут быть использованы как свидетельство того, что насилие вовсе не было насилием и она «сама этого хотела». Girl X, однако, демонстрирует, что не только выражение женщиной своего сексуального желания, но и само это сексуальное желание либо подавляется, либо поощряется внешними обстоятельствами. Как нам вообще понять, чего мы хотим, если одновременно от нас ждут этого «хотения» и легко могут обернуть его против нас? Неудивительно, что Girl X долго сомневается и не может ни на что решиться. Джеймс Дин не ощущает тяжести морального балласта, с которым для его партнерши связан секс, — да и почему он должен ее ощущать? Но Girl X выросла в атмосфере противоречивых социальных норм. Ее сковывают двойные ограничения, хорошо знакомые всем женщинам: нам бывает трудно говорить «нет», но и говорить «да» нам не легче.
В 2017 г. на Харви Вайнштейна обрушился поток обвинений в сексуальных домогательствах. Вслед за этим социальные сети штурмом взял хештег #MeToo. Тарана Бёрк придумала этот слоган еще в 2006 г., пытаясь привлечь внимание общественности к сексуальному насилию над цветными девушками, но в 2017 г. он приобрел фантастическую известность. Хештег побуждал женщин рассказывать о пережитом ими насилии или сексуальных домогательствах. Истории #MeToo, большая часть которых была связана со злоупотреблениями на работе, не сходили с экранов следующие несколько месяцев. В тот момент публично говорить о пережитом казалось естественным и необходимым.
Я была рада, что эту тему освещают так широко и подробно, но в то же время иногда цепенела от ужаса и отключала новости, лишь бы не видеть бесконечную череду мрачных откровений. На пике #MeToo порой казалось, что женщин едва ли не принуждают говорить о себе. Поток признаний в Facebook [2], Twitter и личном общении создавал ощущение давления, как будто бы все смотрели на тебя с немым вопросом: ну что, когда же ты тоже что-нибудь расскажешь? Было заметно, что общество жадно требует таких историй, облекая свое любопытство в форму обеспокоенности и возмущения. Все это как нельзя лучше согласовывалось со всеобщим убеждением в том, что право говорить правду — это неотъемлемая и фундаментальная ценность феминизма3. Но движение #MeToo не только придало новую ценность женскому праву высказываться, но и взяло на себя смелость сделать это право обязанностью — обязанностью демонстрировать свою феминистскую способность к самореализации, целенаправленно преодолевать стыд и открыто противостоять унижению. Кроме того, откровения #MeToo в своеобразной форме удовлетворяли известную извращенную тягу к смакованию подробностей насилия и издевательств над женщинами.
Но давайте разберемся, когда и зачем мы просим женщин об откровенности? Кому приносят пользу эти признания? Кого мы спрашиваем и слушаем в первую очередь? Выдвигаемые женщинами обвинения в сексуальном насилии обычно вызывают жесткий отпор, однако движение #MeToo показало, что все-таки к свидетельствам состоятельных белых женщин люди склонны прислушиваться больше, чем, к примеру, к историям темнокожих девушек, чьи семьи десятилетиями пытались добиться правосудия над музыкантом и насильником Ар Келли [3]. Согласно исследованиям, полученные от темнокожих женщин заявления о домогательствах вызывают меньше доверия потому, что эти девушки считаются «взрослее» своих белых сверстниц и осведомленнее в сексуальном плане4. Обвинения в насилии над белыми женщинами приводят к более
