Эрмес Леал - Я - грозный любовник. История Сида и Алисы
Теперь я немножко проник в твой внутренний мир и хотел бы жить в нем. Если будем вместе – никто нам не будет нужен и не надо ни перед кем отчитываться. Ты знаешь, что меня обвиняют несправедливо. Нельзя меня наказывать за то, что я с кем-то занимался любовью. Ты-то меня, надеюсь, простишь. Я выйду отсюда, чтобы быть с тобой. Если меня не выпустят, я наложу на себя руки, потому что лучше смерть, чем такая жизнь. Трудно писать, потому что я не заслуживаю тебя, и не знаю, как ты воспримешь мои слова. Но мне хочется, чтобы и ты жила моей жизнью, проникла в мой внутренний мир. Вдруг меня отсюда не выпустят – кто его знает, всякое может случиться. Не могу об этом думать. Когда думаю – вспоминаю о тебе, о том, что у нас было, что не очень хорошо началось, но все еще можно исправить. Ты очень хорошая и очень мне нравишься. Я хочу выйти и всегда быть с тобой и готов даже жениться – можно в церкви, как твоя сестра Сузи, а можно просто расписаться. Никогда я не был таким искренним, как сейчас. Готов повторить это сотню раз. Раньше не говорил, потому что не представлялось случая. Прости, что так вышло – я не хотел.
Не знаю, где мы сможем уединиться и лечь в постель, чтобы родичи нас не доставали. Можно уехать в Мауб или в Сан-Томй-дас-Лйтрас. Там и места хорошие, и люди добрые. Если можно – хочу, чтобы ты осталась со мной на всю жизнь. Женился бы, обзавелся детьми, как положено мужчине. Ни я бы в этом не раскаялся, ни ты. Мне нужно либо все, либо ничего.
Надеюсь, когда мне стукнет девятнадцать, я буду уже далеко от этого бандитского логова. А пока я тут, приходи ко мне, чтобы поговорить, пообщаться, подружиться хоть на время, если не на всю жизнь, если она не оборвется здесь. Но ведь меня скоро выпустят, правда? А пока приходи ко мне – тут есть, где пообщаться с глазу на глаз. Мальро тебя проводит. Мне очень одиноко и грустно. Удери из дому и навести меня. Друзья меня сегодня уже навестили. Родители тоже. Если надолго тут задержусь – хочу, чтобы ты меня навещала. Я не просто прошу, а умоляю. Надо, чтобы ты меня простила, полюбила меня – а пока хотя бы пожалей. Неужели тебе это трудно? О многом ли я прошу? И да и нет. Я способен на многое – и на любовь в том числе. Я не смеюсь. Я серьезно. Я, может, и с придурью, но что сказал – то сделаю.
Расскажу теперь о дыре, где очутился. Тут полно блох и тараканов. Это единственные живые существа, которые обожают это дерьмо и живут эти бескрылые насекомые бок о бок с такими же бескрылыми людьми. Сейчас ночь, и я почти не вижу бумагу, на которой пишу. Всю ночь бодрствую, чтобы не пасть жертвой насилия. Потом как-нибудь расскажу, что тут у нас творится и что могло бы случиться со мной, кабы я не уберегся.
Слушай, мне особо рассказывать нечего, так что расскажу, какой сон мне привиделся. Сплю я обычно днем, и мне чудится, что путешествую по местам, где сроду не бывал и которых на самом деле нет, и что меня выпустили, но я какой-то бесчувственный, точно мертвый – не ощущаю ни холода, ни жары. Это все во сне. Будь это наяву, я бы взял тебя с собой и мы бы никогда не расставались. Тебе хочется?
Сплю я помалу – полчасика всего. Потом пробуждаюсь, но времени хватает, чтобы попутешествовать во сне. Иногда грезятся водопады, реки с чистейшей водой, зеленые поля, цветы, изысканные, необычайные, уединенные места. Красиво, точно на картинке! Совсем не так, как в нашем дерьмовом городе. До чего здорово смотреть на эти пейзажи, на этот мир, так не похожий на наш, хотя до слуха доносятся звуки, исходящие из реального мира, где все достало. Пару раз привиделось место, где морозно, будто в холодильнике, от ветра дрожит подбородок, словно порезался бритвой, кровь стынет в жилах – а я и не чувствую. Везде чистота, все белое – и небо, и земля, и весь горизонт. Вот бы кто-нибудь явился и раскрасил – поставил бы где-нибудь черное или кроваво-красное пятно. Я шагаю и глубоко увязаю в снегу. В глубине снег теплый – мне как будто кто-то об этом сказал, хотя вокруг не видно ни души. И вот шел я, шел и наконец дошел до берега реки, где вода белая, словно молоко. Мне понадобилось переплыть реку. У другого берега стояла на якоре лодка с белыми веслами. Чтобы сон кончился, нужно было переплыть реку, но было боязно. Я бросился вплавь, но посреди реки меня затянуло в водоворот и я стал было тонуть. Мне, однако, удалось набрать воздуху и выбраться из водоворота. Посреди белизны ничего не было видно. Повезло мне, однако, что я не захлебнулся. В воде было очень хорошо – она такая приятная, теплая, согрела мне лицо, только что стывшее на морозе. Мало-помалу мне стало ясно, что я не один – неподалеку тонули какие-то люди. Им не удавалось набрать воздуха, и они шли ко дну. Среди множества утопающих я вдруг различил лица Масиела и Лампреи. Я подплывал к ним и одного за другим доставлял к лодке, словно всеобщий ангел-хранитель. Мне нравилось спасать людей. Вся операция по спасению заняла немного времени.
Когда все были спасены, лица у всех стали радостными. Я вышел из реки и присоединился к ним. Я был уверен, что меня осыплют благодарностями за спасение. Однако все хранили молчание.
Проснулся я оттого, что солнце светило прямо в лицо. Первой пришла мне в голову мысль о тебе. Вот бы Алиса помогала мне спасать людей! Если бы я потонул, ты бы тоже потонула, а если бы выжил, то выжила бы и ты. Готов побиться об заклад, что раз в жизни тебе хотелось покончить с собой. Об этом все подумывают. Но не все делают, потому страшно переступить таинственный порог, и люди боятся, что умирать больно. На самом деле ничуть не больно. Если выживу, женюсь на тебе и докажу, что умирать не больно, потому что ты будешь со мной в момент моей смерти. Если меня не выпустят, то договоримся, что встретимся в лучшем мире, и старшие нам не помешают и не станут распоряжаться нашей судьбой. Если понадобится, я жизнь готов отдать за тебя, только чтобы это не оказалось на твоей совести. Я не только в той реке, что видел во сне, но и в нашей вонючей речонке Тьете готов утонуть – лишь бы ты была жива. Если ты умрешь, я тоже умру. А ты бы на это решилась? Я знавал людей, которые решились бы. Я бы точно решился. Мне бы хотелось, чтобы сон сделался явью – но, к сожалению, так не бывает.
Сам не знаю, зачем это рассказываю. Охота с кем-нибудь поговорить, заняться чем-нибудь ночью, а не только книжки в темноте читать. Я воображаю, что разговариваю с тобой, и ты мне отвечаешь своим обычным, ровным и негромким голосом. Все собирался рассказать тебе свои сны. Теперь ты их знаешь. Все они означают одно: пока я жив, нам нужно встретиться – на этом или на том свете. У меня хватит мужества умереть за тебя или вместе с тобой. Стараюсь думать о чем-нибудь хорошем, а вокруг столько дерьма! Хочется поделиться мыслями с тобой. И быть с тобою рядом. Если меня не выпустят – увидишь, на что я способен.
Никогда я не жаловался ни на жизнь, ни на семью, ни на сукиного сына Жоржи – ни на что. И теперь не жалуюсь. Но мне нужен кто-то близкий, с кем можно поделиться сокровенным. Хорошо, если бы это была ты. Ты мне очень нравишься. Хочу быть с тобой, а там пусть хоть весь мир провалится. Твой отец – говнюк, еще хуже моего, но ни тот ни другой не в силах запретить мне быть таким, как я хочу. Я еще молод, ты тоже, у нас еще все впереди и на многое хватит времени.
Тебе, может быть, покажется трудным понять мои чувства, но, пожалуйста, отнесись к моему письму серьезно. Приходи меня навестить, а то я умру. Я люблю тебя.
Сид
18
Вот уже три недели, как я в этой куче дерьма. Алиса ко мне так и не пришла. Я все еще сплю днем и читаю по ночам, чтобы не спать, но иной раз охота заснуть и не просыпаться, чтобы забыть, где я и что творится у меня в башке. Здесь приходится много думать. В голову лезут всякие пакости, потому что жизнь тут пакостная и никакой суд или судья ничего не исправит. Пытки, пытки, господин судья, здесь широко практикуются, и никуда от них не денешься. Но хуже всякой пытки то, что невозможно прочесть многие страницы в книгах – особенно в конце, на самом интересном месте. Заключенные вырывают страницы, чтобы свернуть цигарку или подтереть задницу. Неудовлетворенное любопытство причиняет мне невыразимые мучения. В каждой книге я отмечаю недостающие части и неразгаданные тайны – ведь когда-нибудь меня выпустят и я смогу все это прочесть. А судье скажу, если состоится суд – слово, прозвучавшее не далее как вчера, – что в тюрьме я подвергался пыткам.
Худшая пытка – это когда хватаешь книжку, где недостает последних страниц. Поэтому приходится либо бросить чтение, либо просить Мальро, чтобы он притащил какую-нибудь книжку из папашиной домашней библиотеки – что-нибудь из французских писателей, которых легко читать, но трудно понимать и от которых голова не болит за героев, как в дешевой, коммерческой литературе, в бестселлерах. Французские, немецкие или английские книги написаны просто для того, чтобы их читали, и кажется, что в них нет ни начала, ни середины, ни конца. Приходя в гости к Мальро, я пролистал несколько таких книг, и они показались мне нудными, но голова от них действительно не болит. Вчера я целый день ломал голову, чем кончится одна дурацкая история, потому что читать религиозно-нравственную книжку у меня не было ни малейшей охоты. Там сюжет несколько напоминал то, что происходит со мной и что может закончиться либо теперь, либо никогда. Это никому неизвестно. Так же как и то, что в конце концов станется со мной. Разные возможны варианты – что и говорить.
