Кика Салви - Кика - женщина с изюминкой. Любовные успехи и неудачи разведенной журналистки

На следующий день в похмелье я вспоминала славный праздник двадцатидевятилетия, находясь в невыносимой депрессии. Я вышла на работу с таким же энтузиазмом, с каким люди идут на расстрел, готовая объявить всему миру, что за этой суетливой, болтливой и забавной девчонкой прячется несчастная неудачница, стоящая на краю пропасти. Перед тем как я задумалась о возможности покончить с этой несчастливой жизнью, мне позвонил Бету и сказал, что он зайдет ко мне в редакцию (невероятно, что простой телефонный звонок человека, который тебе небезразличен, может оживить мертвого).

Из офиса мы отправились ко мне домой. Это была дождливая пятница, когда нет ничего лучше, чем залезть в теплую постельку. В этот день Бету был ближе, чем когда-либо до этого, а я, вместо того чтобы чувствовать себя счастливой, ожесточилась против него. Это был не тот Бету, которого я знала: открытый, спокойный, забавный и любящий. Свойственное его лицу выражение обеспокоенности сменилось теперь неожиданным выражением легкомыслия и, чем ближе он ко мне подходил, тем больше я его боялась. Он был влюблен.

Мы перенесли матрас из комнаты в гостиную и стали смотреть фильмы по телевизору. То и дело у нас происходили эротические паузы. Иного и быть не могло, раз мы находились теперь так близко. Дверь на балкон была открыта, и мы, обнявшись, любовались дождем, лежа на полу моей гостиной. А я в это время подсчитывала, сколько же времени я мечтала об этом. И испугалась своему собственному ужасу, потому что теперь казалось, что, как бы я этого ни хотела, я все же не была готова это получить.

Ночь прошла хорошо: сон был крепким, и к тому же я поняла, что была бессердечной дурой. И в память об этой ночи я написала хронику для «VIP». Одну из тех, что обычно пишешь, не задумываясь.

О том, как важно быть покорной

Хотите приказывать во время любовной близости?

Тогда ищите властных женщин

Женская самодостаточность – самое злое проклятие, изобретенное за все времена феминизмом. Необходимость делать карьеру, зарабатывать деньги, выдерживать конкуренцию на рынке занятости, самой оплачивать счета и коллекционировать специальности, чтобы скрыть острое ощущение собственной беспомощности, все это – настоящее горе для женщины.

Мы не можем быть совершенно независимыми и полными стремлений, потому что всегда любим или влюблены в кого-то. Доказательство всему миру того, что мы настолько же способны делать то, что делают мужчины, пошло нам лишь во вред. И не имело никакого положительного результата, понимаете? Нас по-прежнему притесняют, так как в стремлении утвердить нашу значимость мы лишь обрекаем себя на вечные соревнования. В древние времена добродетельной женщиной считалась та, что при любых обстоятельствах хорошо вела дом, хозяйство, растила детей и заботилась о муже. Сегодня добродетельная женщина должна быть умной, образованной, современной, красивой, приятной в общении, интересной, сексуальной, профессионально успешной, честолюбивой. Количество необходимых для нас характеристик только растет, а к чему нам это? Чтобы показать противоположному полу, что мы настолько же способные, насколько он, и, таким образом, не обязаны подчиняться.

Но неужели мы хотим жить в этом океане забот? Если продолжать сетовать на мужчин и их «типично мужские качества», то мы так и не реализуем своего потенциала и навсегда останемся несчастливыми.

Потому что все, чего хочет женщина – это быть любимой. Все, о чем мечтает – чтобы о ней заботились и поддерживали ее, чтобы было кому себя посвятить и с любовью, а не в рамках состязания, демонстрировать свою компетенцию во всех сферах. Нельзя стучать кулаком по столу, что нам так свойственно нынче.

Заботиться и обустраивать жизнь. И вдохновлять. И успокаивать. И любить. И быть любимой. И воспроизводить. Вот мечта женщин всех времен и народов. И именно в постели решаются ненужные споры о власти, заканчиваются битвы за признание и славу. Мы не хотим быть рабынями и не хотим, чтобы нас подавляли силой. Но мы хотим иметь эту силу своей поддержкой в обмен на нашу красоту, на то, без чего невозможно их существование, на то, что дополняет неполное.

Печаль от осознания, что мы должны быть всем в одно и то же время, испаряется, когда нами управляет мужчина. Когда крепкие руки любимого манят нас и направляют ход любовного акта, когда чувственные жадные губы самца целуют нас и повелевают нами. В эти минуты мы испытываем истинное наслаждение, ощущая себя маленькими и беззащитными.

Чем более женщина независима, тем больше ей нравится подчиняться своему возлюбленному в постели. Мы должны быть наказаны за то, как мы издеваемся над своей душой, за то, что мы выдумали чудесный виртуальный пенис и вышли на охоту, вступив в вечную борьбу. За то, что скрываем, что мы предназначены для любви и преданности мужчине, и за то, что верим, что могли бы быть еще сильнее, если бы мужчин не было. Нам необходим мужчина, который бы нам приказывал, который напоминал бы нам о нашей слабости и неуверенности и который показывал бы нам без колебаний, что существует кто-то сильнее, к кому мы можем прийти в самые плохие и хорошие моменты. Особенно в хорошие. Именно в сексуальной покорности заключается бальзам для наших ран. Если она есть, мы обретаем счастье и смысл существования.

Пересмотрев то, что я написала до этого момента, и избавясь от всей заявленной чепухи, могу признаться, что солгала. Ложь – это эффективная защита. Она оказывается полезной во многих случаях: например, когда мы используем ее, чтобы щадить самооценку любимых или чтобы быстро и легко сделать счастливым толстяка, который то и дело спрашивает у вас, толстый ли он. Наконец, ложь играет решающую роль в социальном развитии и в способности спокойно взаимодействовать. Напоследок, она – сестра доблести и неотъемлемая часть эволюции.

Пока Бету находился в Испании, мне было очень трудно смириться с тем, что я одна. Потому одна, что в радиусе тысячи километров не было никого, кто бы походил на достойного мужчину, зрелого и влюбленного в меня. У меня было плохое настроение, потому что в те редкие разы, когда такой мужчина приближался, в нем не оказывалось ничего от достойного джентльмена, зрелого и влюбленного. Между нами происходил химический обмен, ну, и миг безумства объединял нас, но в остальном это была лишь иллюзия.

Вот я и приблизилась к своей лжи.

Я мечтала иметь бы достаточно благородства и романтичности в характере, чтобы не желать познакомиться с каким-нибудь другим мужчиной в то время, пока Бету далеко. Было бы так потрясающе видеть себя способной сохранять дистанцию с представителями мужского пола во имя веры во что-то лучшее (даже если иметь в виду телесные характеристики), что находится пока за семью морями, но что должно вернуться рано или поздно.

Я врала много раз в своей жизни. Думаю, что впервые я обманула, когда украла платьице для Барби у своей подружки в начальной школе. Это было длинное золотое платье, купленное для нее бабушкой в Диснейленде. Тогда я сказала родителям, что выиграла его у этой девочки. Несколько дней спустя она пришла ко мне поиграть, увидела платье в ящичке для одежды и, не церемонясь, забрала вещицу. Я не знаю, из-за чего мне было больше стыдно: из-за того осуждающего взгляда, который она на меня бросила в ту минуту, когда я заходила в свою комнату, неся молоко и печенье в форме черепашек, изготовленное мамой, или из-за факта присвоения чужой вещи, о котором могло быть объявлено моим родителям и из-за которого я могла перестать считаться образцовой дочерью, каковой старалась слыть. Потеря длинного золотого платья не могла сравниться с унижением, какое я пережила бы, получив клеймо малолетней преступницы, затесавшейся в самое сердце семьи.

Я, которая никогда в жизни не обманывала, не плакала, не била младших, никого не обижала, даже мыла посуду после ужина, чтобы заработать поцелуйчик мамы (которая, насколько я помню, нас целовала только по особому поводу), принимала ванну без принуждения и с мылом мыла даже язык, я, чьи грехи ограничивались редким пуком или ковырянием в носу, пока никто из взрослых не видит (и не слышит), не заслужила, чтобы меня изобличили в столь низком поступке. Еще прежде, чем гостья успела унизить меня или обвинить в краже платья, я поставила поднос на кровать, нащупала ручку швабры и потребовала в неожиданном приступе гнева, чтобы существо исчезло – быстро и навсегда. Она вытаращила глаза, лишенная дара речи, и даже забыла взять платьице. Я гналась за ней до самого забора (бедняжка плакала, будучи совершенно беззащитной), а поскольку ворота были заперты, я заставила ее перепрыгнуть через него. «Прыгай, не то побью тебя палкой!», – кричала я, а она не знала, чего стоило бояться больше: меня или возможности проткнуть себе внутренности прутьями забора.