Алексей Суслов - Подслушанная страсть
У Сакса зазвонил мобильник, но он выключил его, даже не взглянув на имя абонента.
– Везде найдут, хоть в ад уйди, – бросил он небрежно, протягивая охраннику пригласительный билет. Охранник взглянул Саксу прям в упор, пытаясь что-то рассмотреть в его глазах. Непоколебимая сила саксового зрения работника клуба слегка обескуражило.
– Вас ждут. – произнёс секьюрити говорящего чурбана.
В фойе их встретил живой лев. Митя недобро помянул своего спутника, заведшего его в опасное место. Вот если бы здесь была тишина египетской пустыни, вот если бы здесь было ощущение одиночества, которое в последнее время так не хватало Мите.
Их провели по высокой лестнице в полутёмное помещение, пахнущее воском высокого качества. В канделябрах горели синие свечи. Красная ковровая дорожка скрадывала шорох шагов.
Сотня людей, и абсолютная тишина. Мите показалось, что он очутился в ранне-утреннем сновидении, где он играл не последнюю роль.
– Мистер Дмитрий Пурин и мистер Гордон Сакс! – это была едва ли иерихонская труба и голос этот был удивительно красив.
Митя сел в предоставленное место у стола с явствами. Напротив него расположился низенький толстячок в чёрных очках.
– Рад, рад вам. Меня зовут Максимилиан. Можно просто – Макси, это удобнее. Удобство – приоритет нашего века.
Митя был весь во внимании.
– Начну с главного, – продолжил толстяк, поедая мороженое в вазочке в виде древнерусской ладьи.. – Я, можно это и не скрывать, самый грешный человек – если я вообще этот самый «человек» – на земле.
– Вы – дьявол? – усмехнулся Митя.
Макси подхватил эту усмешку, забавно вздёрнув нос.
– Ну, это как сказать. Что вы могли бы сказать о человеческом существе, если бы узнали, что оно, ради сексуального любопытства, вставляло себе в анус весьма объёмистый плод баклажана?
Митю едва не вырвало. Он почувствовал, как галстук обхватывает его горло, давит на кадык. Боже, это отвратительно, нет, это безобразно!
– Вы говорите… о себе? – сказал Митя.
– Допустим. Мне есть что вам рассказать. Но начнём мы с женщины, ведь именно слабый пол даёт нам большинство ответов на наши сексуальные запросы. – Макси потёр переносицу, чтобы не чихнуть. – Нас рождают любимые женщины, а медленно убивают нелюбимые. Это я понял тогда, когда женился в четвёртый раз.
Но я начал познавать себя в восемь лет. Однажды, проснувшись, я понял, что проспал всю ночь без нижнего белья. Это было откровение, потрясшее меня до корней волос. Я родил своего бога и этот бог был прекрасен.
В девять я увидел, как мои родители занимаются любовью. Это нечто схожее с балетом. Балет и половой акт – два сына одной матери. А моя мать, с бледными сосками, с тёмным низом живота – она стала искушением, бороться с которым было выше моих сил. На следующий день я закрылся в подвале со своей 5-летней сестрой и ощупал свою малышку Китти с ног до головы.
Накануне десятилетия я разбил соседское окно рад любопытства, что они могут противопоставить сталепрокатному магнату Френсису О`Коннору и его сыну Максимилиану. Они безмолвствовали, как вообще безмолвствует народное быдло. Маленький Макси торжествовал!
В тринадцать я потерял невинность на старой заброшенной мельнице своего прапрапрадеда. Я вставил в задний проход бедненькой Мэгги и кончил как из пушки. Мэгги едва не умерла от стыда, но мне было на это наплевать.
Через год я убил кошку, что принесла с улицы рано повзрослевшая, но оставшаяся дурой сестра Китти. Я вытащил из кошки все внутренности и развесил их на заиндевевших деревьях. Вы слушаете меня?
Митя кивнул.
– Во всех этих делах я наслаждался не результатом, а самим процессом. Я глотал самоудовлетворение, питаясь импульсами, исходящими от Китти, Мэгги, мучившейся кошки. Это схоже с электричеством, что питает всё человечество. Без этих происшествий, без этих удовольствий не было бы меня.
В восемнадцать я впервые услышал голоса. Они называли меня величайшим из всех ныне живущих и внушали, что весь мир крутится вокруг меня: мои ссоры вызывали войны, мои изнасилования оборачивались тайфунами и землетрясениями, и прочее, и прочее. Я едва не свихнулся от всего этого!
Как то вечером я стащил с кухни большой баклажан и уйдя в свою спальню, стал забавляться с этим овощем, представляя себя в образе бездушной блудницы. Я сувал этот плод в свой анус, стонал, матерился, бил руками об подушки Мне было важно понять, что чувствовала та самая Мэгги, которой я едва не порвал задницу.
Максимилиан глотнул тоника и закурил. Снял очки. Костяшки пальцев его побелели, словно он хотел кого-то ударить.
– Я потом удовлетворял своим ртом нашего почтальона, считая его член самым вкусным из всех, что родила земля. Да, мой друг, вы уже начинаете меня ненавидеть, но остановитесь: самое безжалостное преступление – сиюминутный порыв разума.
Учась в престижном английском колледже, я убил двух молодушек, вырезал им груди, ибо они пугали меня своей необъяснимой силой притяжения. Мучения этих дурочек, прогуливающихся в четыре часа утра, были мучениями Христа…
– Не трогайте Бога! – вскричал Митя а едва не упал вместе с креслом. Ноги и руки его дрожали. Одна из свечей погасла.
– Хорошо, как скажете. Что касается их влагалищ, они были сухи и неудобны.
– Чудовище! – захрипел Митя. – Вас мало убить!
Макси невинно потупил взгляд, словно совершил маленький детский проступок.
– Знаете, чем пахнет разлагающееся человеческое тело? Моими мыслями. Мои мысли – помойка, морг, геена огненная. Прощайте, я был рад возможности рассказать вам своё дьявольское житие. Хотя, если бы вы хотели, вы бы и мне раскрыли свои мыслишки, но, увы. Вы молчали, я говорил. Я бог, вы мой раб. Прощайте, я не пожму вам руку, но гримаса вашего лица – вот мой вам подарок.
Глава 13
Покинув злополучный, и так потрясший его "Розовый слон", Митя ввалился в "линкольн" Гордона Сакса, как тот самый слон – в посудную лавку. Митя почувствовал грубое опустошение, словно его вывернули наизнанку и забыли вернуть в прежнее положение. Возможно, тоже самое ощущает женщина, родившая мёртвое дитя.
Сакс причмокивал губами, слушая бессвязную речь этого нахального писаки, возомнившего себя восходящей звездой мировой литературы. Чёрт возьми, да прежде чем что-то писать выдающиеся, нужно это самое выдающиеся воплотить в жизнь, сотворить себе имя, не сходящее с уст у простой толпы, и вот тогда тебя будут, куда они денутся, читать, давиться твоей писаниной, даже если там и будет одно неудобоварение. Это закон бытия: слава-деньги. А они пачкают тонны бумаги, надеясь на скорую славу! Дудки вам, господа!
– Вы первый, кто заявляет что-то недовольное об этом клубе, – съехидничал Сакс. Их машину обтекал сильный попутный ветер. Прохожие держали разномастные зонты – лил проливной дождь, переходящий в безумный шторм.
– А вы ждали другой реакции? – не унимался Митя. – На вас выливают ушат помоев, а вы будете петь «Джинг белс»?
Сакс свернул на 42-у и остановился у магазина подгузников.
– Вы так много и с такой охотой плачете, что я решил: вам надо купить набор для новорождённых. Так плачут только лишь беременные, и то те, что в первый раз и по залёту, – Сакс захохотал навзрыд.
– Зря вы так, – Митя старался попридержать свой гнев. – Где можно пропустить стаканчик-другой текилы? Ответе как отвечает «Гугл» – быстро и находчиво.
Американец закурил сигару.
– Куда уж мне до этих продвинутых стэнфордских парней! Могу порекомендовать «Пеликан и Зарю». Давно пьёте эту бурду?
– Как только оказался в этом адском городе.
– Ну, Нью-Йорк требует к себе внимания. И понимания. Но у писателя должна быть шкура-броня, а то не выдержать потока вдохновения. Возьмите себя в руки. У вас всё впереди: и шедевр, и слава, и Бог весть ещё что…
