Кресли Коул - Профессионал
Это носила моя бабушка? Возражения отклоняются. Я скользнула внутрь, даже не удивившись, как идеально оно село. Спускаясь по трапу, я чувствовала, как меня окутывает тепло.
— Почему Ковалев сделал мне такой подарок? — Он меня даже не знает.
— Кому ещё может принадлежать пальто, если не внучке хозяйки?
Ну, если так к этому подходить…
Когда мы очутились на земле, ничем не примечательный водитель открыл для меня дверцу лимузина, но сесть на заднее сиденье мне помог Севастьян.
В салоне пассажирская часть была отделена от водителя звуконепроницаемым экраном. Тонированные окна, судя по толщине, наверняка были пуленепробиваемыми. Севастьян уселся напротив — на максимально возможном от меня расстоянии.
— Так где резиденция Ковалева?
— За городом, на берегу Москва-реки. Ехать туда примерно час.
Нам придётся час провести внутри этой машины вдвоём? Когда он одет в костюм с обложки GQ, от которого у меня усиливается слюноотделение?
Когда мы выехали на широкую дорогу, я оторвала от него свой взгляд, с нетерпением пытаясь рассмотреть эту новую страну. Я прилипла лбом к оконному стеклу, чтобы ничего не пропустить, но мы всё время проезжали мимо каких-то складов, которые ничем не отличались от таких же в Америке, кроме надписей кириллицей.
— Мы проедем через Москву?
— Не сегодня.
— Я не увижу город?
— Nyet, Натали. — Твёрдое нет.
— И ни одного купола? — поверженно спросила я. Мне всегда нравилось рассматривать фотографии традиционных русских зданий с куполами, таких ярких и смелых — даже раньше, чем я увидела те татуировки на бицепсе.
— Может, и увидишь, — загадочно ответил он.
Воцарилась тишина; за окном в основном мелькали индустриальные парки.
Поездка представляла собой специальную разновидность ада.
— Здесь тепло. Можно приоткрыть окно?
— Не обсуждается, — буркнул он.
Я скрестила руки на груди. Будь у меня ромашка, я бы приступила к гаданию: он меня хочет; он меня не хочет. Прошлой ночью я была убеждена, что он готов со мной к большему. Сегодня уже не очень.
— Я хочу обсудить то, что случилось в самолете.
Бросив взгляд на звуконепроницаемый экран, он понизил голос:
— Мы договорились забыть об этом. — Казалось, он убеждает сам себя.
— Нет, не договорились. Ты предложил — я отказалась. Кроме того, ты тоже об этом думаешь.
— С чего ты взяла? — хрипло спросил он.
— Потому что ты ерзаешь на сиденье и не расстегиваешь пальто в тёплой машине. Держу пари, что под этой тканью у тебя стояк.
Он не отрицал.
— Ты думаешь об этом, потому что и я перестать не могу.
— Попытайся, — пренебрежительно предложил он, вновь отворачиваясь.
- Это сложно, если каждое движение напоминает мне о том, что между нами было. — Из-за этой новой сладкой секретной боли.
Я призналась:
— Зад горит так, словно последние два дня я провела в седле. — И этот опыт, как и эту боль, я бы не променяла ни на что на свете.
Уставившись в окно, он медленно изогнул губы, а выражение его лица представляло собой квинтэссенцию мужского удовлетворения.
О, эта захватывающая дух улыбка. Сердце. Пропустило. Удар. Он чувствовал гордость, потому что я до сих пор ощущала на себе последствия его воспитания? Понять выражение его лица всегда было трудно; похоже, ему действительно понравилось то, что он со мной сделал.
Если он чувствовал хоть сотую долю того, что ощущала к нему я, то как мог удерживать себя от повтора? Может, он так постоянно развлекался с другими? Мысль об этом заставила меня вскипеть.
— Полагаю, ты так обращаешься с сотнями разных женщин? Наверное, я одна из многих.
— Ты не похожа на тех, с кем я был раньше.
Это он уже рассказал вчера ночью. Как день и ночь.
- Чего так?
Молчание.
— Скажи.
Он пожал плечами. Конец разговора.
Прекрасно.
— Тогда обсудим логистику. Теперь, когда мы разобрались с моей одеждой…
— Не разобрались. Эта одежда только на сегодняшний день. Тебе предоставят обширный новый гардероб.
Когда он говорил такие вещи, я страстно желала испытывать больший интерес к моде. И, ну, к деньгам.
— А телефон я получу? Мне нужно позвонить своим преподавателям.
— Я отправил им всем электронные письма, объяснив, что семейные обстоятельства вынуждают тебя отправиться в поездку. Срок неизвестен.
— Не может быть!
Он поднял свои черные брови. Не может?
Он практически исключил меня из университета. И хотя я всё равно собиралась взять академ, такой произвол раздражал.
— Ты всегда была очень ответственной по вопросам учебы, — заметил он. — Было бы странно, если бы ты исчезла, никому не сказав ни слова.
— Они не поверят.
— Поверят, если письма придут с твоего ящика.
— Так вот что ты делал, когда я была в ванной! Я слышала, как ты вошёл той ночью.
Он не отрицал.
Значит, он был за моим компьютером, вмешиваясь в мою жизнь, как вдруг услышал мои стоны, решив заодно проверить, что происходит? У него вообще есть границы?
Господи, сколько всего произошло с того момента. Казалось, что в баре с подругами я сидела уже несколько недель назад — наверное, потому, что за прошедшие двадцать четыре часа моя жизнь изменилась круче, чем за последние шесть лет — с того момента, как умер отец, и я осознала, насколько коротка и драгоценна жизнь. С того момента, как я начала свои поиски.
Моя нервозность относительно всей ситуации вернулась в полной мере.
— Ладно, а что насчет условий проживания? Где я остановлюсь? О каком сроке идет речь?
Севастьян озадаченно на меня посмотрел.
— Ты будешь жить с Ковалевым в его доме. Как только это будет безопасно, ты сможешь отправиться куда пожелаешь.
— Я должна буду жить с тем, кого не знаю? — У меня ещё не было возможности погуглить Ковалёва.
— Ну, ходить по головам вам не придется, — сказал Севастьян. — В его особняке ты будешь жить отдельно, пока угроза не будет устранена. Если только ты не решишь остаться навсегда.
Добровольно поселиться с незнакомцем? В мрачном доме советских времен?
— Но сколько ждать устранения угрозы? Пару недель? Месяцев?
— Это твоя жизнь на обозримое будущее.
У меня рот открылся. Осенние каникулы только что продлились и всё из-за отца, которого я никогда не видела.
— Расскажи, какой Ковалёв в жизни.
Губы Севастьяна с одного краешка вроде как приподнялись.
— Он не похож на того, кого ты себе напридумывала. — Сибиряк начал оттаивать?
— Ты искренне его любишь. Это ведь больше, чем просто, эээ, преданность боссу?
Он кивнул.
— Ковалёв — лучший человек из всех, кого я знаю. Ни к кому больше я не испытываю такого уважения.
— Как вы встретились?
— В Санкт-Петербурге. Случайно, — ответил Севастьян, вращая на большом пальце кольцо.
— Да, это всё объясняет. — Скрытный русский.
— Попроси Ковалёва, чтобы он сам рассказал, если хочешь.
Может, и попрошу.
— И чем же мне заниматься целый день, раз ты исключил меня из универа и уволил с работы? — Во мне и так энергии было куда больше, чем обычно. — Слишком сложно перейти от тяжёлого труда к праздной лени.
— Ты поближе узнаешь своего отца. Познакомишься с красотами "Берёзки".
— Маленькая берёза? Это название имения?
— Da.
Мы замолчали. В пейзаже за окном появилось больше деревьев, потянулись обширные площади частных владений. Мы пересекали один КПП за другим, проверки становились всё тщательнее.
Мои нервы явно испытывали на прочность. Я выразила недовольство новым пальто. Меховым. Принадлежавшим моей бабушке.
Что, если я сказала какую-нибудь глупость или рассердила Ковалева? Обычно я следила за языком, но если уж что-то брякала, то по полной.
Вдруг этот человек не был уверен, что я его дочь, и это был своего рода тест? Всё, что я знала — это слова Севастьяна. Чёрт. Могу ли я ему вообще доверять…
— Натали, расслабься. — Он наклонился вперёд и взял мою руку. — Он хороший человек. Как только я решила, что Севастьян — козёл, как он тут же стал таким понимающим.
Случайная вспышка неуверенности у меня. Случайная вспышка сочувствия у него.
Потом он нахмурился.
— У тебя руки холодные.
Я посмотрела вниз, а он взял обе мои ладони в свои. Чтобы согреть.
Как и должен был делать в моём воображении мой будущий неизвестный парень.
Я моргнула. Неужели это было всего день назад?
— Разве среди вещей не было перчаток?
— Я не успела всё просмотреть.
— Не нервничай. — В его голосе звучала абсолютная уверенность, — ты играючи со всем справишься.
