Мемпо Джардинелли - Жаркая луна

Джардинелли Мемпо

Жаркая луна

Мемпо Джардинелли

Жаркая луна

Смерть - вот что стоит в начале всего,

я осмелился-бы сказать - это единственная явь.

Смерть чудовищно стара и вечно нова..

Элиас Канетти "Спасенный язык".

Он заранее знал, что это произойдет: он понял это, как только ее увидел. Много лет уже не был он в Чако, возвращение домой выбило его из колеи, но самым главным потрясением стала для него Арасели. Черные волосы, длинные, густые, и надменная челка, которая очень шла к ее узкому, как у женщин Модильяни, лицу; особенно выразительны были ее черные блестящие глаза, с искренним, бесхитростным взглядом. Худенькая, длинноногая, она, казалось, и гордилась, и смущалась своих маленьких грудей, едва топорщивших блузку. Рамиро посмотрел на нее и сразу понял, что дело плохо: Арасели было не более тринадцати лет.

За ужином их взгляды встречались много раз; по праву бывалого человека, который к своим тридцати двум годам объехал весь мир и после восьми лет странствий вернулся на родину, он рассказывал о событиях прошлого, о жизни во Франции, о женитьбе и разводе. Рамиро чувствовал, что с него весь вечер не сводит глаз дерзкая девчонка, дочь вышедшего в отставку деревенского врача, который дружил с его покойным отцом и так настойчиво зазывал Рамиро в гости к себе в Фонтану.

На землю опустилась ночь, застрекотали кузнечики, но жара не спала, а стала влажной и тяжелой, парило и после ужина, приправленного кордобским вином, сладким, как запах диких орхидей, обвивающих старый жасмин, растущий в глубине усадьбы. Рамиро не мог потом вспомнить, когда именно он почувствовал страх. Вероятно, когда после второй чашки кофе он, собираясь встать, случайно коснулся под столом босой и холодной ноги Арасели.

В садике за домом они болтали и пили до полуночи. Эта вечеринка распалила Рамиро; он не мог отвести глаз от Арасели, от ее короткой, как будто задравшейся юбки, открывавшей загорелые, покрытые пушком ноги, пропитанные солнцем, они блестели теперь в лунном свете. Голова его была полна странными, возбуждающими фантазиями, порой он говорил лишнее, хотя и пытался сдержать себя. Арасели смотрела на него не отрываясь, с призывной настойчивостью.

Прощаясь, он случайно опрокинул свой стакан прямо на девушку. Она очищала юбку, немного приподняв ее и показывая ноги, в которые он жадно впился взглядом, а доктор и его жена, оба уже порядком выпившие, отпускали шуточки с претензией на остроумие.

Хозяева ушли вперед, чтобы открыть дверь в коридор, ведущий во двор. Рамиро взял за руку Арасели и почувствовал себя несчастным дураком, потому что он не мог придумать ничего лучше, как спросить ее: "Ты не испачкалась?"

Они посмотрели друг на друга. Он нахмурил брови, чувствуя, что его трясет от возбуждения. Арасели скрестила руки под грудью, как-бы показывая ее, и повела плечами от легкой дрожи.

- Все в порядке, - сказала она, не отводя глаз, которые больше не казались Рамиро томными.

* * *

Комната, которую ему отвели, оказалась на первом этаже. Отказавшись выпить еще стаканчик и попрощавшись с супругами, Рамиро закрылся в своей комнате, сел на диван и сжал голову руками. Он спрашивал себя, тяжело дыша, что-же так возбуждало его, может, жара этого лета, типичного для Чако? Нет, признался себе он, то были цвет кожи Арасели, ее маленькие, точеные груди, ее взгляд, в значении которого он теперь засомневался: был ли он томным, или завлекающим, или тем и другим вместе. Да, подумал он, то и другое вместе, и сжал свой член, поднявшийся, болезненно отверделый, словно стремещийся разорвать швы его брюк. Рамиро лихорадило. Во рту пересохло, и очень болела голова.

Ему нужно было в уборную. Он хотел пойти, чтобы посмотреть... Открыл дверь и увидел, что в коридоре темно. Остановившись на мгновение, он оперся о притолоку, чтобы привыкнуть к полумраку. Налево шли две закрытые двери, вероятно, супружеской и детской спален; третья дверь была полуоткрыта и виден был притушенный свет ночника. Он догадывался, что в окне именно этой комнаты спала Арасели. За четвертой дверью белел умывальник. Он медленно вошел в уборную, заглянув по дороге в освещенную комнату, но ничего не смог рассмотреть. Рамиро сел на крышку унитаза, не расстегивая брюк, и провел рукой по голове, оттягивая назад волосы. Он был весь потный, голова по прежнему трещала. За зеркальной дверцей, находившейся прямо над умывальником, он поискал аспирин. Принял сразу две таблетки и потом долго мыл руки и лицо, промывал глаза. Рамиро не мог думать: откуда-то ему уже было известно все, что должно было произойти, в груди давило - то был знак трагического исхода. От страха и возбуждения в голове все перепуталось, он мог избавиться от всего этого только действуя, не задумываясь, потому что этой ночью в Чако луна была горячей, а жара - умертвляющей. Оттого что наступила необыкновенная тишина, воспоминание об Арасели приводило его в отчаяние, а возбуждение становилось невыносимым.

Рамиро вышел из уборной, прошел коридор, опять заглянул в ее комнату, не увидел Арасели и снова заперся у себя. Бросившись на кровать одетым, он приказал себе спать. На несколько минут он потерял ощущение времени, потом расстегнул рубаху и повернулся на другой бок, безуспешно пытаясь найти удобное положение. Он не мог уже перестать думать о ней, не представлять ее себе раздетой. Что делать, он не знал, но надо было что-то предпринять. Выкурив едва до половины несколько сигарет, он поднялся, открыл дверь и снова выглянул в коридор.

Полная тишина. Из-за полуоткрытой двери, ведущей в комнату Арасели, свет уже не пробивался; только отблеск жирной луны, светящей в окно комнаты, тускло отражался в коридоре. Рамиро растерялся, ему было стыдно за свои фантазии. Дети растут, но не настолько. Правда, она смотрела на него упорно, как зачарованная, но это совсем не значит, что она хотела его обольстить. Она для этого слишком мала. И конечно-же, она еще невинна, и все эти многозначительные взгляды всего лишь плод его воспаленного, похотливого воображения. Но в то-же время он думал: заснула ведь, обольстительная кобылка, испугалась и заснула. Он поразился неожиданной злости, но в то-же время отлегла тяжесть в желудке. Пошел к уборной, сказав себе, что сразу-же вернется в свою комнату, и ляжет спать, но в эту минуту услыхал, как заворочалась в своей постели девушка. Он подошел к ее полуоткрытой двери, и заглянул внутрь.

Арасели лежала с закрытыми глазами, повернувшись лицом к окну, к луне. Почти голая, только крохотные трусики сживали ее узкие бедра. Скомканная простыня прикрывала ей одну ногу и открывала другую, как будто ткань превратилась в неясный мужской член, подкрадывающийся, как вор, к ее лону. Обвив руками грудь, она спала на левом боку. Рамиро тихо стоял в дверях, разглядывая ее, пораженный ее красотой; во рту пересохло; он понял, что хочет ее, и задрожал всем телом.

Если даже она и спала, то неглубоким, беспокойным сном, и пробуждение было мгновенным. Арасели пошевельнулась, разжала руки, и перевернулась на спину. Взглянув на дверь, она увидела Рамиро, быстро закрылась простыней, но правая нога осталась снаружи и отражала лунный свет.

Так, в молчании, они смотрели друг на друга несколько секунд. Рамиро вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Он дрожал. Потом улыбнулся, чтобы успокоить девушку, может быть потому, что сам слишком нервничал. Она напряженно, молча смотрела на него. Он медленно приблизился к постели, сел, не переставая смотреть ей прямо в глаза, настойчиво, будто сознавая, что таким образом остается хозяином положения. Он вытянул руку и нежно, почти не касаясь, погладил бедро и провел рукой по ее ноге; но почувствовав едва заметную дрожь Арасели, прижал руку сильнее, как-бы стремясь вдавить ее в тело. Усевшись поудобнее на постели, Рамиро приблизился к девушке, сохраняя на лице что-то вроде трогательной улыбки, более похожей на гримасу, исказившуюся внезапным тиком, от которого дергалась его левая щека.

- Я хочу только потрогать тебя, - зашептал он почти неслышно, язык не слушался его, - Ты так красива...

И он начал ласкать девушку обеими руками, теперь уже вдоль всего тела, и все смотрел на нее, на свои руки, которые поднимались по ее ногам, по бедрам, соединились на животе, медленно и нежно поднялись и вновь сомкнулись на ее груди. Арасели замерла.

Рамиро опять посмотрел ей в глаза.

- Какая ты красавица! - сказал он и только тогда заметил ужас, сковавший ее. Казалось, она вот-вот закричит: рот был открыт, глаза округлились.

-Успокойся, успокойся...

- Я... - выговорила она почти шепотом. - Я сейчас...

И тогда он закрыл ей ладонью рот, заглушая ее вопль. Она начала упираться, в то время как он, умоляя ее не кричать, лег на нее, удерживая всем своим телом, и все ласкал ее, целовал в шею, шепотом уговаривал замолчать. И тут же, ужаснувшись, но не в силах заглушить в себе страсть, Рамиро начал покусывать ей губы, чтобы девочка не могла кричать. Он протиснул свой язык сквозь зубы Арасели, в то время как его правая рука нащупала в трусиках и гладила выпуклость лобка, покрытого волосиками; он возбуждался все больше и больше. В отчаянии девушка затрясла головой, стараясь освободиться от рта Рамиро, чтобы глотнуть воздуха, и когда он, совсем обезумев, в бешенстве ударил ее кулаком, как ему показалось, не очень сильно, но достаточно для того, чтобы она смирилась и тихо заплакала, повторяя "Я закричу, я сейчас закричу"... однако не сделала этого, так что Рамиро позволил ей вздохнуть и даже застонать, сдернул с нее трусы и расстегнул свои брюки. В момент совокупления у нее вырвался вопль, который Рамиро сразу-же затушил, еще сильнее прижав губы к ее рту. Но так как Арасели продолжала стонать все громче и громче, он снова ударил ее, на этот раз сильно, и прижал к ее лицу подушку, продолжая размеренно-порывистыми движениями овладевать девочкой, которая сопротивлялась как зверек, как раненая чайка.