Борис Рябинин - Рассказы о верном друге
Очевидно, преступник надеялся, начиная эту автомобильную гонку, что успеет скрыться раньше, чем Лукашин сядет в машину, и — ошибся. А не выйдет так — затеряется в уличном движении. Это был второй просчет. Они не потеряли его.
Куда он гонит? Ответ был получен вскоре. Началась окраина, лабиринт узеньких переулков и извилистых улочек, многие из которых оканчивались тупиками, в рытвинах и кочках, никак не рассчитанных на быструю езду. А он мчался все с той же скоростью, не обращая внимания на толчки, на жалобный скрип машины, которую бросало из стороны в сторону, качаясь и болтаясь в ней, несколько раз сильно ударившись головой о верх кузова… Как еще не пробил его!
Поворот, другой… Машина сползла двумя колесами в канаву, залитую водой, забуксовала и остановилась, мотор заглох.
Когда подъехали преследователи, в машине никого не оказалось. Пусто. Утек!
Утек? Ну, это еще как сказать. А Каро на что?
Лукашин извлек из кармана отобранный предмет, ткнул под нос Каро. На нем еще должен сохраниться прежний запах.
Чутко задвигались нервные, вздрагивающие ноздри.
— Нюхай, Каро! След!
Каро поднял глаза на хозяина, затем сунулся в кабину, обнюхал подножку, землю около нее, перепрыгнул канаву и — пошел.
Давай, голубчик, давай! Помнишь убитую овчарку на панели? Пришел час расплаты!
Место было нежилое. Вокруг тянулись какие-то длинные обветшалые заборы, из-за которых выглядывали крыши приземистых покосившихся строений: складов, старых гаражей. Все это предназначалось в ближайшем будущем на снос; вместо них должны были вырасти новые, благоустроенные дома, жилые кварталы, где не найдется места, чтобы укрываться всякой нечисти.
Давай, Каро! Давай!
Пробежав вдоль забора метров пятьдесят, Каро задержался ненадолго (здесь преследуемый перелез через забор), затем присел, собрав тело в тугой комок, и одним прыжком перемахнул через двухметровую преграду. Поводок лопнул; конец его остался в руке Лукашина; и когда Лукашин, отбив ногой доску, пролез в пролом, Каро, волоча по земле обрывок ремня, уже был далеко, устремившись за беглецом своим характерным взлягивающим галопом.
Уйти далеко преступник не успел. Лай Каро сказал ему, что преследователи близко, вот-вот настигнут его. Он заметался, как зверь в ловушке, все еще надеясь среди этого нагромождения построек замести следы, сбить собаку и людей с толку.
Внезапно Лукашин увидел его: вор бежал по крыше. И тотчас почти вплотную за ним показался Каро — доберман тоже успел взобраться по крутому откосу дощатого настила. Дальше был разрыв между двумя строениями, поперек которого лежало толстое бревно. Преследуемый пробежал по нему, не останавливаясь. Каро, замедлив бег, тоже двинулся по этому буму[17].
В один миг Лукашин понял опасность, грозящую доберману: когда пес достигнет противоположного конца бревна, враг спихнет его.
Каро! Друг, товарищ!… Лукашин, кажется, скорее дал бы отрубить себе правую руку, нежели допустить, чтобы что-нибудь случилось с Каро. Выхватив револьвер, он крикнул:
— Стой! Стрелять буду! Но было уже поздно.
Каро достиг конца бревна. И в тот же миг пинком под низ шеи, нанесенным со страшной силой носком ботинка, преследуемый сбросил собаку вниз, а сам спрыгнул по другую сторону строения. Каро, пытаясь защититься, злобно щелкнул челюстями, но зубы скользнули по твердой подошве ботинка. Перевернувшись в воздухе, доберман тяжело грохнулся наземь.
Лукашин подбежал к нему:
— Каро! Голубчик! Неужели разбился?…
И — какое счастье! — Каро поднялся, слегка пошатываясь, отряхнулся и вновь бросился в погоню за врагом.
Удачно, удачно. Обычно большие собаки падают неловко и нередко расшибаются насмерть.
Попытка вывести из строя Каро была последним отчаянным шансом преследуемого. Дальше, собственно, бежать было некуда. За строениями начинался обширный заболоченный пустырь. И когда Лукашин с Каро прибежали сюда, они сразу увидели своего противника на открытом пространстве. Погружаясь по колено, тот брел по болоту с искаженным от страха лицом. Руки его тряслись, а рот вместе с хриплым дыханием, брызгами слюны изрыгал гнусные ругательства, словно они могли что-то изменить.
Каро не медлил. Захлюпала вода. Вот он, столкнувший его с крыши! Никуда не ушел! И Каро тут же сполна рассчитался с ним.
Каро кажется легким, изящество сложения и черный окрас скрадывают его силу; а прыгнет на грудь — ударит, как чугунный. Настигнутый дико закричал. Так ему, Каро! В болоте, в черной вонючей жиже — тут ему и конец! Однако — хватит, не увлекайся чересчур, недолго прикончить и совсем. Фу! Веди сюда!
И вот он стоит, жалкий, мокрый, весь в болотной гнили, трясущийся от страха, не смея шевельнуть ни рукой ни ногой перед своим грозным четвероногим противником. Старый знакомец: вот и родинка на нижней части щеки, и чуб так же свешивается… Одного урока ему оказалось мало. Поимка с чужими часами в руках ничему не научила — стал профессионалом-грабителем!… «Изобрел» орудие нападения, наловчился, скрываясь от преследования, отлично лазить по пожарным лестницам… Хищник, волк — его и травят, как волка. Точнее — затравили. Отбегал.
А ведь мог стать полезным членом общества.
Медленно переставляя ноги, он побрел, повинуясь приказу Лукашина, оставляя за собой на земле сырые грязные следы.
Все! Больше этих следов не будет на асфальте.
СТЕПНАЯ БЫЛЬ
1
Степь… От края и до края, насколько хватает глаз, ровный зеленый ковер: ковыль, житняк, кошачья лапка… Запах чабреца и пение жаворонка; солнце будто остановилось в зените — печет. Можно идти и день, и два — вокруг будет все та же картина: пылающий, нестерпимо яркий шар над головой, медовый травяной аромат, посвистывание сусликов да порой крик стрепета. С шумным хлопаньем крыльев взлетит из травы и брызнет испуганно в разные стороны стая серых куропаток или чутких, осторожных дроф; пронесутся вдали, стремительные и легкие, точно тени, зачуявшие хищника степные антилопы — сайгаки; проплывет, высматривая добычу, беркут в синеве; и снова лишь стрекотанье кузнечиков да льется, льется с вышины песня невидимого крылатого певца. На сотни километров — степь, степь и степь…
Жарко дышит степь. Дрожит даль, горячие воздушные струи восходят от нагретой земли; и в этом колеблющемся, призрачном мареве кажется, что и сама степь бежит, течет куда-то.
К осени побурела, выгорела степь. Ветер гонит, развевает семенники трав; размахивает, трясет седыми космами ковыль. А кто это перемещается толчками невдалеке: то рванется вперед, то словно замрет в нерешительности? Э, да это перекати-поле! Чуть налетел порыв ветра — несется вскачь по степи, рассыпая семена; переменился ветер — покатилось обратно…
А что движется вон там, на горизонте, неторопливо разливаясь по равнине желтовато-серой шевелящейся массой? То идет-бредет овечья отара: сотни, тысячи круторогих важных баранов и овец-маток, пугливых глупых ярок, молодняка. Пришло время перегонять стада на зимние пастбища.
Размеренно шагает за отарой загорелый чабан, с длинной палкой-ярлыгой в руках, с помощью которой (крючком на ее конце) он ловит овец, в черной, развевающейся по ветру, будто орлиные крылья, бурке и мохнатой папахе. С боков отару охраняют громадные свирепые собаки овчарки. Косматая шерсть их свалялась в войлок, на каждой надет железный ошейник с острыми вершковыми шипами: если вздумает схватить за шею волк — поранит пасть и отпустит. Собаки бдительно несут свою службу. Не подходи близко ни чужой недобрый человек, ни серый вор — волк. Разорвут!
Ночью в степи горят костры, дремлют, завернувшись в бурки, чабаны у огонька. Чу! Кто-то шевельнулся в траве или ветер донес чей-то запах — и уже мчатся с лаем в темноту овчарки.
Где много стад, там всегда много и волков. Понятно: серому хищнику легче пропитаться. Днем волк отлеживается где-нибудь в бурьяне, а как стемнеет, поднимается и выходит на охоту. Умеет волк подкрадываться так, что не раздастся даже слабого шороха. Да только собаку овчарку не обманешь. Она слышит там, где человек не слышит ничего, не скажут уши — скажет нос и все равно еще издали зачует приближение смертельного врага.
Предки этих собак могли бы рассказать не только о схватках с волками. Их выносливость, отвага и крепость челюстей испытаны в войнах, которые на протяжении тысячелетий вели народы Кавказа, отстаивая свою независимость. Не раз мохнатым защитникам аулов довелось помериться силами и с римскими легионерами, и с воинами монгольских завоевателей. Из горных теснин с ходом времени эти сильные и преданные животные спустились в долины, из долин пришли жить в степь. И теперь на просторах нашей Родины пасут колхозные и совхозные стада — сберегают государству драгоценное руно.
