Борис Рябинин - Твои верные друзья
Палатка, а вместе с нею припасы, снаряжение, продукты для обратного пути, — все было уничтожено, исчезло бесследно.
Метеорологу стало страшно, когда он понял, что сулила эта катастрофа. Запасы пищи уничтожены, экспедиция, спустившись с вершины, окажется перед лицом голодной смерти. К нему и Джемми смерть придет еще раньше. Он ощупал карманы: галета и плитка шоколада — вот все, что осталось...
Мозг его лихорадочно работал, ища пути к спасению. Нужно подать знак, немедленно сообщить о несчастье в лагерь у подножья пика, чтобы оттуда сейчас же выслали помощь... Да, да, именно так... Но как это сделать? Спуститься самому — нечего было и думать — без снаряжения, без кирки, с больными ногами. И потом, куда он денет Джемми? Джемми, Джемми... Мысль его задержалась на Джемми.
...Альпинисты резервной группы, оставшиеся в лагере у подножья пика, были немало удивлены, когда на далеком фирновом поле на склоне Суфруджу заметили быстро передвигающуюся крохотную черную точку. В сильный восьмикратный бинокль было видно, как она то появлялась, то исчезала, спускаясь ниже и ниже... Что это? Экспедиции еще рано возвращаться, да точка и не похожа на человека...
— Собака! — догадался начальник группы.
Ну, конечно, это была собака. Джемми! Но тотчас же возникло новое тревожное недоумение: почему она одна? Где люди? Где метеоролог — ее хозяин?
Бинокли неотрывно следили за ней. Она продолжала приближаться; вот она осторожно сползает по ледяной круче, скользит...
— Ох!.. — единым вздохом вырвалось у наблюдателей. Точка сорвалась, покатилась по склону, с каждой секундой убыстряя свое падение; миг — и она исчезла. На белом поле она больше не появилась.
— Живей, друзья! — скомандовал начальник группы, поспешно пряча бинокль в футляр. — Надо найти ее, живую или мертвую!
Через четверть часа три человека быстро поднимались по склону в том направлении, где видели собаку. К полудню они достигли места, где видели ее в последний раз. Вот и откос, с которого она сорвалась...
Внизу, в ледяной западне, среди острых ледяных глыб и осколков мелкого льда, лежала Джемми. Увидев людей, она рванулась к ним и, жалобно завизжав, упала на перебитые лапы. Люди спустились к ней. Начальник расстегнул ошейник, вынул из портдепешника записку, прочел и, нахмурясь, решительно приказал:
— Живо, товарищи! Немедленно обратно, и готовиться к подъему. Требуется наша помощь! — Затем, бережно взяв Джемми на руки, он двинулся вслед за остальными...
_____— Ну... и что же дальше? — нетерпеливо вырвалось у меня, когда рассказчик умолк.
— Вот и все. Разве вам не ясно, что Джемми спасла своего хозяина и его товарищей, оставшихся на горе? — ответил Алексей Викторович, и на лице его появилась обычная лукавая улыбка.
— А как же Джемми?
— Ах, Джемми!.. — протянул Алексей Викторович, как будто только сейчас понял мой вопрос — Джемми благополучно здравствует и поныне. Живет попрежнему у того же хозяина, раны зажили, кости срослись. Берет барьеры — любо-дорого смотреть! Кстати: сросшиеся кости крепче целых!
ПУТЕШЕСТВИЕ С ЭРДЕЛЯМИ
Через три дня я двинулся в обратный путь на Урал.
Кроме Снукки, я получил пять пятимесячных щенков для нашего клуба. Пятеро малышей были запрятаны в громоздкую деревянную клетку, а Снукки я решил везти просто на поводке. Клетку погрузили на сани, я взгромоздился на клетку, посадил Снукки на колени, и воз тронулся! Алексей Викторович провожал меня добрыми напутствиями и пожеланиями успеха в разведении эрделей.
— Щенков берегите! — кричал он мне вслед, когда сани уже тронулись, и снег пронзительно заскрипел под полозьями. Все щенки были высококровными и представляли немалую ценность.
Поездка обещала быть не легкой. Мне предстояло сделать две пересадки и провести в дороге в общей сложности около четырех суток.
Мы быстро покатили по заснеженным улицам города. В нырках сани сильно бросало, и я осторожно притягивал Снукки к себе. Она тихонько старалась отстраниться от меня, поглядывая искоса умными карими глазками, и только когда я уж особенно крепко прижимал ее к себе, глухое «р-р-р!» было ответом на это.
В поезд я сел с боем. Проводники никак не хотели пускать меня в вагон. Да оно и понятно: клетка загромоздила проход и купе, а щенячьи голоса наполнили вагон визгом и лаем. Но отдать щенков в багажный вагон и оставить их там без наблюдения, когда на дворе стоял такой мороз, я не мог. Спасибо Алексею Викторовичу: он дал мне в провожатые бойца, и тот помог мне совершить посадку.
Спор с проводниками, однако, продолжался некоторое время и в вагоне. В конце концов, от преждевременной высадки меня спасло лишь вмешательство дежурного уполномоченного по вокзалу, который, ознакомившись с моими документами, предложил проводникам не препятствовать мне в перевозке моего живого груза.
Как только щенки оправились от встряски, полученной во время езды в санях, они притихли, свалились кучкой в углу клетки и заснули. Снукки я уложил на свое сиденье, и она, свернувшись калачиком, тоже скоро задремала.
В вагоне было жарко натоплено, и не прошло и полчаса, как из клетки понеслись тяжелые вздохи. Щенков морила духота. В питомнике они привыкли постоянно находиться на свежем морозном воздухе, теплая курчавая шкурка отлично грела их, а тут такая жара... Высунув язычки, они метались по клетке, бились о прутья, лизали железные скобки. Бойкие глазенки их помутнели, неугомонные коротенькие хвостики печально опустились вниз.
Не помогла и вода, принесенная мною. Мгновенно вылакав ее, они вновь принялись метаться по клетке. Сердце мое разрывалось от жалости. Глядя на них, я, вероятно, страдал не меньше, чем они.
Но как стоически переносили они свои мученья! Ни одного звука не вырывалось из их розовых маленьких пересохших пастей, кроме хриплого прерывистого дыхания!
Я решил вытащить малышей из их временного жилища и привязать на поводки под сиденьями. Вынув двоих, я нацепил на них ошейники, которыми меня предусмотрительно снабдили на всякий случай в питомнике, и прикрутил ременные поводки к ножкам сиденья. Но пока я добывал следующую пару, первые двое успели набедокурить.
Щенята еще не были приучены к ошейнику, а тем более к привязи, и теперь, почувствовав на себе стесняющие их путы, они принялись яростно рваться. Один так затянул ошейник, что уже хрипел. Другой вцепился в поводок зубами, в одну минуту перегрыз его и пустился наутек.
Пока я ловил его, остальная компания успела выбраться из полуоткрытой клетки и разбрелась в разные стороны. С полчаса я ползал на коленях по всему вагону, выискивая и ловя сорванцов за чемоданами и другим багажом, среди чьих-то ног.
— Да вы их оставьте так! — посоветовал мне кто-то.
— Нельзя, — возразил другой пассажир. — Можно ушибить, прихлопнуть в дверях...
Публика весело смеялась неожиданному развлечению. Пришлось щенят снова посадить в ящик. Поочередно я стал таскать их в тамбур, чтобы там, на свежем воздухе, они могли хоть немного отдышаться после вагонной духоты.
Пожилой колхозник, занимавший соседнюю полку, долго молча следил за моими хлопотами, потом не выдержал и сказал:
— Ну и диво! Мужик, а со зверями водится, как нянька с дитем! — И, помедлив, принялся помогать мне: то принесет воды, то подержит дверцы клетки, пока я извлекаю оттуда очередного малыша.
Приход проводника подал мне счастливую мысль. Уборная в нашем конце вагона была неисправна и бездействовала; я попросил показать ее мне. Она оказалась совершенно сухой, чистой. Я стал просить проводника дать мне ключ от нее. Он долго не соглашался, но, наконец, уступил.
После этого положение мое резко улучшилось. На ближайшей станции я накупил толстую пачку газет, настелил их в отвоеванном помещении, набросал сверху тряпья, которым меня также снабдили на дорогу в питомнике, и переселил малышей туда. Получилось — лучше не надо. Здесь было прохладно, просторно, изолированно; никто не мог задавить по нечаянности малыша, не надо таскать их па свежий воздух в тамбур. Я мог позволить себе некоторый отдых.
Через сутки сосед-колхозник сообщил мне, что когда я выхожу из купе, Снукки начинает тихонько подвывать. Оказывается, она уже начала привыкать ко мне и тосковала, не видя меня, однако, ласкать себя еще не позволяла и пищу брала из моих рук неохотно.
Мы благополучно сделали пересадку; в новом поезде мне опять удалось договориться с проводником насчет импровизированного «щенятника» (теперь уже был «опыт»!), и в общем все шло довольно сносно, я перестал тревожиться за судьбу щенят.
Проехали Уфу и Златоуст, как вдруг среди ночи меня неожиданно разбудил проводник:
— Там у вас наводнение, спасайте своих собачек! — сказал он, усмехаясь.
Я бросился из купе. Из-под двери «щенятника» сочилась вода. Я открыл дверь и ахнул. Щенки бродили по брюхо в воде. Один, взобравшись на раковину умывальника, сидел на краешке и, мокрый до волоска, дрожал, как осиновый листик, и качался, рискуя ежесекундно свалиться вниз.
