Наталия Криволапчук - Собака, которая любит
Зададим себе наводящий вопрос: какого рода трудности с языком вы предпочитаете? Если один раз в жизни дать себе труд не механически заучить, как в наших школах и институтах, а осмыслить и понять систему английских глагольных времен, то неприятности на том и закончатся. Больше того, потом для вас не составит труда освоение французских, немецких и многих других глагольных систем. В русском же языке объем информации, подлежащей предварительному усвоению, как будто существенно меньше, но зато вы обречены всю жизнь на ходу соображать: какое время употребить? С этим порой мучаются даже те, для кого русский язык является родным.
Не верите? Тогда позвольте привести всего лишь один простенький пример. Вообразите, что мальчишка оправдывается перед мамой: «Да не дрался я вовсе! Он мне первый как двинет, а я уж только сдачи дал…» Смею вас заверить, таких мелких пакостей в русском языке предостаточно. Многозначность (лексическая и грамматическая), синонимия на всех уровнях, вольный порядок слов… Одно только скользящее ударение чего стоит! Вы, кстати, как говорите: «твОрог» или «творОг»? Допустимы-то оба варианта!
Так на чьем же месте вы предпочли бы оказаться — русского, изучающего английский, или наоборот?
А ведь наибольшее количество грамматических ошибок в английском языке приходится у русских даже не на глагольные времена, а на простенькую, казалось бы, категорию, занимающую в учебниках от силы пару страниц. Я говорю об артикле, которого в русском языке ныне не существует. Нам, как правило, очень нелегко даются все эти тонкости где ставить, где нет и где какой. Однако, как ни покажется вам странным, артикль привносит в язык гораздо больше смысловой строгости и однозначности, чем путаницы. Там, где англичанин запросто отделывается артиклем, нам приходится использовать разнообразные уточняющие слова вроде «некий», «неизвестный», «какой-нибудь», «все равно какой» или «тот самый», «упомянутый» и прочая, прочая, прочая. Выбор немалый, что тоже дела никак не облегчает.
Впрочем, что это я ополчилась на свой родной русский язык, и вправду великий и могучий? Не спешите отчаиваться, он никак не может считаться скопищем всех мыслимых неоднозначностей и подвохов. У нас с вами есть свой эталон непонятной, почти недоступной грамматики — это печально знаменитая «китайская грамота».
Ладно бы, тысячи мудреных иероглифов (грамотность в Китае начинается примерно с шести сотен). В китайском языке имеются прелести похлеще! Взять хотя бы мелодическую составляющую — значение слова непосредственно зависит от того, в какой музыкальной тональности оно произносится. Воспользуюсь примером незабвенного Льва Васильевича Успенского: слово «ма» по-китайски может иметь, в зависимости от тона, четыре значения, от муравья до камня агата. Каково? Благодарение Господу, что на письме эти смыслы выражаются разными иероглифами, не то вообще было бы не разобраться. Да и в славянских языках тоже есть значимая мелодика — тональность представляет собой компоненту ударения, и особенно ярко это выражено в чешском языке. Но мелодика чешского языка хотя бы не меняет лексических значений. А у собак именно тональность произносимых звуков во многом определяет смысл высказываний.
В восьмидесятые годы двадцатого века появились работы по так называемой паралингвистике — области языкознания, изучающей неявные и дополнительные способы выражения смыслов, не описываемые грамматикой. К дополнительным смысловым оттенкам относятся главным образом эмоциональные аспекты сообщения, отношение говорящего к предмету разговора и к собеседнику, некоторые аспекты реальной ситуации. Средствами выражения для этих значений служат жесты, мимика, интонация, а нередко — и порядок слов. Даже те отступления от классической грамматики, которые мы себе позволяем, будь то в письменной или устной речи, говорят о нас больше, чем строго нормативная речь.
Не случайно паралингвистические средства передают в первейшую очередь эмоциональную информацию, очень важную для говорящего и слушающего, но не поддающуюся строгому описанию и упорядочению, да к тому же и развивающуюся во времени. Есть, к слову, такой общеизвестный пример из актерского тренинга: сказать «нет» двадцатью способами и «да» — тридцатью двумя. Вот здесь-то и работают в первую очередь паралингвистические средства. На письме-то все тридцать два «да» выглядят одинаково!
Этот длинный экскурс в сравнительную грамматику понадобился мне для того, чтобы показать, насколько различаются человеческие языки по строгости и упорядоченности их элементов, как в словарном составе, так и в грамматике. В одних наших языках каждому значению соответствует вполне определенный элемент языка, и даже синонимов насчитывается не так уж много. Предложения в таких языках выстраиваются по достаточно строгим правилам в единственно возможном порядке, и всякое отклонение — более или менее серьезная ошибка. В других — каждый знак сам по себе имеет комплексную природу, охватывающую и внеграмматические компоненты, сопоставление означаемого и означающего в пределах одного знака вовсе не однозначно. А составные грамматические конструкции строятся по правилам, допускающим множество вариантов и исключений. Потому и затормозились многообещающие некогда работы по машинному переводу и анализу естественного русского языка при помощи ЭВМ, что формализовать его структуру куда труднее, чем правила английского. И главное, что осложняет жизнь уже не первому поколению лингвистов — это так называемые контекстные зависимости, не подвластные строгой логике вычислительной машины. А суть контекстной зависимости — та же! Это зависимость оттенков и вариантов значений от дополнительной информации, сообщаемой другими элементами текста, а то и средствами, не описываемыми грамматикой. Оттого и последовательность грамматического разбора фразы становится не линейной, как в английском, а путаной, допускающей множество возвратов и петель для уточнения смысла последующих элементов через предыдущие.
Вообще говоря, можно было бы упорядочить человеческие языки по степени их аналитичности (строгость комбинаций однозначных элементов) и синтетичности (сочетание разных оттенков значений в одном элементе и зависимость значений от соседних элементов или даже от объективной ситуации). Я берусь описать эту зависимость даже по географической оси «запад-восток», и в целом соотношение языков будет соответствовать характеру мышления той или иной нации. На полюсе синтетичности окажутся языки восточные, на которых говорят люди с преобладанием созерцательного и символического мышления. На полюсе аналитичности мы найдем языки запада, четко расчленяющие реальность и выстраивающие элементы информации в строгие, почти геометрические, структуры. Почему бы не продолжить эту мысль применительно к собачьему характеру мышления?
Вне всяких сомнений, собака никогда не овладеет звуковой речью человека, и причины тому коренятся в физиологии артикуляционного аппарата — губ, челюстей, языка. Даже я, увлеченная собаками и их возможностями сверх меры, только посмеиваюсь, когда мне рассказывают о зверье, произносящем «мама» или «ням-ням», да еще некое подобие «Вовы» или «Вали». Тут уж моя жгучая влюбленность отступает перед профессиональной честью лингвиста. Дело в том, что это — едва ли не единственные звуковые комплексы, доступные собакам, а прочие звуки человеческой речи им, бедным, чужды.
Губы собак толсты и малоподвижны по сравнению с человеческими, язык закреплен жестче, длинные челюсти плохо выдвигаются. Вот и приходится им выкручиваться за счет совсем других изобразительных средств. Впрочем, и наши возможности по части артикуляции вовсе не безграничны — во всех мыслимых языках насчитывается чуть больше полусотни разных звуков, которые мы способны изобразить при помощи наших органов речи.
К слову сказать, я высоко ценю подвиг моего Акелы, который окончательно убедил меня в том, что животные владеют главным принципом языкового мышления — его знаковым характером. Он ухитрился реально связать означаемое с означающим и пользуется этим в нашем повседневном общении. Словом «мама» он обращается ко мне, а хозяина, которого зовут Владимиром, называет «Уова» (надо упомянуть, что все наши звери знают нас и по именам, и по семейным функциям). Произошло это тогда, когда он попытался сказать ему «мама», а я искренне удивилась: мама-то я, какое отношение это имеет к хозяину? Однако, сказать «папа» не под силу ни ему, ни любой, даже совершенно гениальной собаке.
Да, язык собак паралингвистичен по отношению к любому из человеческих языков, поскольку основой их речи стала пластика тела мимика, ритуальные позы, движения головы, ушей, хвоста. Кому что лучше дается! Вы, например, умеете шевелить ушами? Мне это далось в детстве на спор и, признаться, после немалой тренировки. А у них, собак, этим нехитрым искусством владеет любая бездарь…
