Борис Рябинин - Твой друг. Сборник. Выпуск 2
Сумеет ли Яранг проскользнуть под носом у всей этой своры и сбросить, где надо, свой огнеопасный груз?
Петр (они лежали бок о бок) тайком поглядывал на товарища: неужели тот и в самом деле уверен, что собака сделает то, за что в данном случае безнадежно браться человеку.
В памяти Петра все еще свежи были воспоминания о гибели его товарищей: Петр тогда едва спасся. Не пришлось бы и в этот раз уходить, как тогда! Но теперь у него роль посерьезнее. Если что-нибудь стрясется с Алексеем, Петр должен был довершить начатое сержантом: Яранг его знает. Они взаимно страховали себя также и на случай ранения, иного несчастья.
Минуты тянулись как часы. На круглом лице Петра выступили крупные капли, будто роса перед жарким днем. «Это тебе не насекомых ловить да в формалин сажать!» — подбодрил он сам себя.
А вот Алексей никогда, пожалуй, не выглядел таким собранным и уверенным, как в эти непомерно тягучие, бесконечно долгие минуты. Иначе было нельзя: от его расчетливости и самообладания зависело сейчас все…
Первое время он видел собаку; потом Яранг растворился, исчез; но сержант словно сам полз с ним, сам ощущал и студеную землю, и каждый шорох, скрип, хруст подламывающейся тонкой льдинки, образовавшейся от ночного заморозка, тяжелое дыхание, вздымавшее бока, биение верного собачьего сердца…
«Умница, умница, — мысленно повторял Алексей. — Сделай все, сделай, как положено… Надежду спасем, твою хозяйку… Не подведи!…»
Пора! Свисток зажат в зубах. Тонкий, едва уловимый переливчатый звук походил на комариное пение. Его может расслышать лишь самый острый слух, но Ярангу повторять не придется. Ведь собачье ухо воспринимает звук с гораздо большей частотой волн, нежели человеческое.
Внезапно раздались грубые окрики, голоса, хлопнул винтовочный выстрел, за ним другой… Заметили! И тотчас показался Яранг. Прижав уши, он несся через площадь открыто, на виду у всех. Его присутствие обнаружено, теперь уже все равно. Он без вьюка! Значит, приказ все-таки выполнен. Только бы гитлеровцы не хватились раньше времени, не догадались…
Расчет был точен. Только одного не знали, а потому не могли избежать: пока готовилась операция, враги усилили охрану складов, сделав как раз то, чего больше всего опасался Алексей. Они учли, что русские не успокоятся, повторят свою попытку. И едва Яранг метнулся через открытое пространство, навстречу ему из-за угла высунулась острая овчарочья морда. Гитлеровцы в наиболее важных пунктах поставили четвероногих сторожей! И все должно было сорваться бы… Но…
Вот уж поистине слепая удача: эта была самка, сука! Кобели, конечно, сразу же воспылали бы лютой ненавистью друг к другу. А эта не стала даже лаять. Откуда ей знать, что Яранг и она — враги. Вместо того чтобы поднять тревогу, она завиляла хвостом. Она меряла своей, собачьей меркой, поступала по железному закону собачьего мира: он не обижает ее, она не лает на него. Яранг проследовал беспрепятственно. Соблазн был и для Яранга. А как же? Конечно! Однако он даже не остановился — его выучка оказалась лучше. Лишь на секунду повернул он в ее сторону голову. Яранг был уже за углом, а она, обернувшись за ним и застыв, все натягивала цепь.
Это было последнее препятствие. Дальше было уже несложно.
Яранг выполнил то, чего от него ожидали. Он подполз к основанию одного штабеля, повернул морду к спине, ухватил зубами кожаный бринзель, привязанный к вьюку с взрывчаткой, и дернул к себе. Запор открылся, вьюк свалился наземь, одновременно начал действовать часовой механизм.
Все было точь-в-точь, как у Динки, подорвавшей железную дорогу и мост, а — заодно и воинский эшелон, битком набитый гитлеровцами — свежим подкреплением фронту. Но у Динки было преимущество: она могла сразу же уйти из-под обстрела, спрыгнуть под откос — и в камыши, в реку. Яранг был лишен такого прикрытия. Его могли спасти лишь быстрота собственных ног, дерзость.
Застрочил пулемет. Пули взбили комки земли у ног собаки. Случись такое с человеком — был бы обречен. А Яранг? Он уже у дыры в проволоке, проделанной партизанами. Алексея и его помощника Петра нет. Исчез и фальшивый часовой. Ничего! Яранг помчался по их следам. Он едва успел достичь деревьев, как земля дрогнула, ударило в лапы, оглушило; что-то обрушилось на Яранга, смяло в комок, сдавило и бросило со страшной силой, оторвав от земли. Ломались, как спички, и падали деревья; сверху сыпались комья, ветки, щебень; подхваченный чудовищным вихрем, подобно фантастическому ковру-самолету, пролетел горящий брезент. Земля стала огнедышащей, жаром полыхало все, будто разверзся вулкан. К счастью, заслон из леса смягчил удар взрывной волны, приняв ее на себя; а сзади все рвалось и грохотало…
… Партизанский фейерверк удался на славу. Трудное, связанное со смертельным риском задание, полученное партизанами с Большой земли, было выполнено с минимальной затратой сил и без единой жертвы. Только Яранг ушибся, пока его перекатывало и бросало, как мяч.
Теперь скорее в город. Алексей представлял, какая поднялась там катавасия, едва послышались первые громовые раскаты и над рощей вздыбилась косматая туча огня и дыма.
Но правду молвил древний мудрец, сказав, что людям кажется, будто они управляют событиями, а в действительности события повелевают людьми. Воистину жизнь ежечасно подтверждает справедливость этих слов, хотя, быть может, не каждый пожелает согласиться с ними.
Когда Алексей Белянин со своей группой и героем дня Ярангом достиг городской окраины, первое, увиденное им, было расстроенное лицо вестового, мчавшегося навстречу. Через несколько минут они уже стояли перед своим командиром Степаном Николаевичем Таланцевым. Командир был чернее тучи.
Городок находился в руках партизан. Операция и здесь прошла так, что лучшего желать было нечего. Выяснилось, однако, что на рассвете, как раз когда отряд выступил к городу, всех заключенных увезли в неизвестном направлении. Тюрьма и гестаповский подвал были пусты. Освобождать и спасать было некого.
Глава 20. СОВЕТ
Опоздали! Эта мысль могла свести с ума.
Тут же, в разбитом, и испрострелянном здании бывшего гестапо, из которого еще не успели выветриться запах казенщины и пороховых газов, Степан Николаевич собрал военный совет.
Совещались стоя, никто не присел. На счету была каждая минута, секунда. Захватчики в соседнем районном центре могли хватиться и выслать помощь. Вряд ли миновал их ушей отдаленный гул взрыва. Да и перерезанная и молчавшая уже не менее часа телефонная связь не могла остаться незамеченной.
Нашелся житель, видевший, как увозили заключенных. Ему удалось подсмотреть, рискуя головой. По его словам выходило, что отправлялись машины с большой поспешностью, гитлеровцы были злые, подгоняли; однако вскоре грузовики вернулись обратно, и уже пустые.
Пустые? Это ударило, как громом.
Степан Николаевич поседел в это утро. Надя… единственная дочь… Что скажет жена, когда встретятся? Не уберег…
А может быть, угонят на запад, в Германию, или другое место, где оккупанты чувствуют себя в большей безопасности? Да нет, зачем обманывать себя… У ворот дома и во дворе уже толпится народ, родственники арестованных. Слышится плач, проклятия фашистским убийцам.
Но тут свидетель, уже пожилой и слегка глуховатый мужчина, дополнил показания, сказал, что грузовики прибыли совсем порожняком, даже без солдат охраны. Если бы арестованных расстреляли, конвоиры бы вернулись.
— Живы они! Честное партизанское, живы! — раздался внезапно голос.
Присутствующие, как по команде, повернулись в сторону говорившего. Все враз оживились.
— Что ты хочешь сказать, Денисыч? — спросил Таланцев, и у него в глазах мелькнула надежда.
— Распутица сейчас. А дороги наши — известно… Колесному транспорту не пройти. Застряли они, факт, всех высадили и дальше погнали пешком, а машины обратно вернули. Вот и весь сказ.
Слова Денисыча были бальзамом на душу. Ведь в самом» деле, дорога — море воды и грязи. Недаром даже военные действия затихают иной раз в такую пору. Что, если так?
— Тут шофер один уцелел ихний, — подал кто-то голос из угла. — Прятался, сейчас нашли. Можно допросить…
— Шофер? Что же вы молчали? Давайте сюда!
Привели шофера. Вид помятый. Вложили, видно…
— Алексей, спроси его, далеко ли отвез арестованных, — предложил Степан Николаевич.
Алексей перевел. Немец что-то торопливо залопотал.
— До Кривой балки, говорит…
— До Кривой балки? Это где дорога спускается под гору? — показал он уклон жестом.
Лупоглазый пленный услужливо закивал:
— Их не расстреляли? Пиф-пиф? — Таланцев изобразил, как стреляют из ружья. Немец торопливо задергал головой:
— Наин, найн! — и опять залопотал, торопясь чистосердечным признанием спасти себе жизнь.
