Наталия Криволапчук - Собака, которая любит
Догов я вспомнила как раз потому, что у этой породы ярче, чем у других, выражена малая адаптивность психики, которой страдают и многие потомки собак, привезенных из лучших питомников Европы и мира. Если знать об этой их особенности, трусость вполне можно предотвратить достаточно лишь пораньше, с месячного возраста позаботиться о развитии информационных структур, формирующихся в это время в мозгу. Но тут все усугубляется (и не только для догов) восторжествовавшим нынче обычаем выдерживать щенка без прогулок до классического «возраста страхов» то есть, до трех-четырех месяцев. На первых же прогулках малыш, ничего в этом мире понять не успевший, пугается какой-то мелочи, которой хозяин даже не заметил… И хозяину невдомек, что трусость эта никак не наследственная, как принято думать, а является, как это часто бывает, общим следствием одних и тех же условий развития психики.
Для меня эта проблема, приводящая к великому множеству собачьих страданий, стала подлинной болью души. Потому я и позволила себе разговориться на эту тему. Однако вернемся к Каське, у которой обнаружилась к тому же и некая особая «изюминка» в наследственности, дела никак не облегчавшая. Нипочем бы мне не догадаться, кабы она сама мне все не рассказала! Вот как было дело.
У меня, как и у всех, случаются в жизни весьма невеселые минуты. В тот раз повод для расстройства был, и нешуточный. Нервы у меня вконец расходились, сильно болела голова. Приняв таблетку пенталгина, я улеглась в постель. И вскоре перепугалась: состояние мое стало совсем бредовым. От содержащегося в таблетке кодеина заходило ходуном и без того раскачанное встряской подсознание. Обрывки ощущений, смутные видения, неконтролируемое подключение к чужеродной информации словом, то самое «измененное состояние сознания», к которому так стремятся, в частности, наркоманы. Но то, что для них — вожделенная цель, для меня было мукой. К тому времени я уже привыкла строго контролировать состояние собственной психики, а тут она вмиг отбилась от рук.
И становлюсь я собакой — как в Бамбином охотничьем сне, как в других их «рассказках». Снова передо мной зверь, только на этот раз много крупнее норного. Острый запах… уже не леса, а цирковой тырсы, смеси песка с опилками, пропитанной звериным потом и испражнениями. Металл, много темного и острого металла, по обе стороны от меня. Громоподобный рык. Я не боюсь. Это чудище обязано меня слушаться. Я ведь помогаю Человеку.
В качестве зоопсихолога я читала, разумеется, о терьерах, работавших встарь с укротителями в зверинцах. Напомню вам заодно и о Чапе, собачке печально знаменитых Берберовых, державшей в страхе Божьем льва Кинга. Но могла ли я думать, что благодаря Кайсе и ее предкам сама побываю в шкурке терьера-укротителя?!
Это ведь Каська крутилась в те минуты возле меня, чуя недоброе и щедро обдавая своей энергией, излучая заодно и совершенно неожиданную наследственную информацию! А я перехватила эту, возможно, вовсе мне не предназначавшуюся, «передачу» из-за классического измененного состояния сознания.
Оттого-то и неукротима она на прогулках. Оттого и швыряется на любую собаку, чем крупнее, тем приятнее, а с людьми, чуть повзрослев, стала осторожничать, не в пример своим ближайшим родственницам. Низкий вам поклон, английские пра-пра-пра!
Это первая моя собака, которую не очень легко было приучить подходить на подзыв. И всякий раз, догоняя ее, прытко удиравшую через наши запутанные дворы, я понимала, что отрабатываю собственные упущения.
В возрасте полутора-двух месяцев у щенка, как и у многих (если не всех) зверенышей в дикой природе, работает безотказный рефлекс следования за старшими. Это явление, называемое в зоопсихологии запечатлением (импринтингом), первым, еще в начале двадцатого века, описал Конрад Лоренц — может быть, вам попадалась на глаза обошедшая весь мир фотография, на которой по пятам за знаменитым ученым следует выводок гусят? Птенцы, не отступая ни на шаг, ковыляют за человеком, которого увидели сразу, как только вылупились на свет Божий, и приняли за родную мать. Государыня-Природа позаботилась о том, чтобы дети не терялись в огромном, по их скромным меркам, мире. Именно естественный механизм запечатления способствует раннему обучению подходу собаки на подзыв, но беда в том, что у собак после двухмесячного возраста биологическая нужда в импринтинге проходит и механизм этот работать перестает. Наступает новый этап в развитии детеныша — исследование окружающего мира, которое становится поистине неутолимой страстью. Вот так произошло и с Каськой, по независящим от нее причинам просидевшей возраст запечатления дома, в четырех стенах. Впрочем, нынче это обычная участь щенков — хозяева, проинструктированные доктором, боятся выводить малышей прежде, чем сделают все прививки, да еще и отсидят с солидным запасом карантинные недели. А там, глядишь, и погода испортилась…
Вот и попадают наши собачьи детки в совершенно незнакомую, ужасающую среду как раз в «возрасте страхов», пугаясь любой мелочи, не замеченной хозяином. Конечно, впечатлительность щенка сильно зависит от породы, физического состояния, условий предшествующего развития, но в целом три-четыре месяца — далеко не лучшее время для освоения нового. Заботливая матушка-Природа словно бы подстраховывает этой возрастной пугливостью малыша, уже довольно самостоятельного физически, но еще совершенно не способного разумно себя вести и активно ищущего приключений и неприятностей. Не суйся, милый, в то, чего не понимаешь, не лезь в незнакомые места — и останешься невредим!
И все же именно возраст страхов, таящий в себе столько опасностей для развития психики, предоставляет нам, как это ни парадоксально, дополнительные возможности для укрепления отношений с собакой и, в частности, для выработки привычки подходить на подзыв. Детские страхи можно и нужно не только смягчать и успокаивать, но и использовать в своих корыстных целях, приучая щенка искать спасения и защиты у единственно близких и родных людей, у своей стаи-семьи. Условие лишь одно: к этому времени малыш должен быть полностью уверен в своем хозяине, искренне считая его самым надежным защитником и покровителем. Не только знающим и сильным, но и неизменно заботливым и любящим.
С Кайсой воспользоваться «возрастом страхов» тоже не представлялось возможным. Фоксячьи породные особенности позволяли ей никого и ничего не бояться — эти собаки к пустым страхам вообще не предрасположены, даже в самом нежном возрасте. Да и стая, неусыпно оберегающая щенка, также способствовала общей бесшабашности. Словом, во внешнем мире Каська чувствовала себя в полной мере защищенной. А вот с нами, Богом данными хозяевами, она непосредственной внутренней связи вовсе не ощущала. Без остатка посвятив себя изучению окружающего кусочка Вселенной, она обнаружила в мире множество интереснейших вещей. Здесь понюхать, там посмотреть, не забыть сунуть нос вот в эти кустики! Зачем же лишний раз идти к хозяевам, которым ты не особенно-то и нужна?! Тем более, что у нее, не получившей своего в должное время, информационная потребность очень долго оставалась совершенно ненасытимой. Это так же свойственно собакам, поздно вышедшим на улицу, как и повышенная возбудимость и крайняя пугливость — если хозяевам удалось успешно закрепить детские страхи.
Мне приходилось и приходится видеть таких вот «Касек» в самых разных породах. Что вы скажете о немецкой овчарке, не выходившей на улицу до полугода (а это соответствует десяти-одиннадцати годам человека)? Ее хозяева, рассчитывавшие на нее как на солидную охрану, не подозревали о том, что за психику нужно бояться никак не меньше, чем за телесное здоровье!
Моя вина перед Каськой ничуть не уменьшается от того, что она послужила живым доказательством хорошо известной мне теории. И даже объективные обстоятельства греха с меня не снимают. Нет таких обстоятельств, которые оправдали бы вред, причиненный живому существу!
До чего же ей хотелось быть моей собакой! Но у меня уже были Бамби и Джинечка, да и Рольфушка, как ни крути, не меньше, чем наполовину «висит» на моей душе. Я самонадеянно возомнила, будто могу безнаказанно снять с себя ответственность за любящее меня существо, переадресовав ее любовь моему сыну. Он ведь одновременно — и мой ученик, ему ли не суметь дать ей то, на что поскупилась я, и в чем она, терьерочка, так нуждается! Я совершила преступление перед собачьей душой, попытавшись превратить любовь в психологический практикум!
Я жестоко рвала все внутренние нити, которые малышка упорно протягивала ко мне. Я отворачивалась от нее, не желая видеть по-детски сияющих глаз. Я отталкивала ее — холодностью рук, ласкавших ее лишь формально, старательно возводимой стеной равнодушия между моим сердцем, не имевшим права не откликнуться на ее зов, и ее маленьким, незаслуженно преданным мне — и мною! — сердечком.
