Борис Рябинин - Рассказы о верном друге
Оттащив собаку, Василий направил на задержанного винтовку и приказал встать.
В этот момент в стороне метнулась какая-то тень. Грянул выстрел. Василий тихо охнул и, схватившись рукой за бок, стал оседать на снег. Усилием воли он заставил себя приподняться и, превозмогая быстро разливающуюся слабость, не давая опомниться задержанному, связал ему ремнем руки за спиной. Только теперь он заметил на ногах у того какие-то нескладные приспособления, отдаленно напоминавшие круглые канадские лыжи. Эти приспособления и помешали нарушителю бежать в ту минуту, когда пограничник оказался ранен.
Тем временем Буян, увязая в снегу и волоча поводок, выскользнувший из рук Василия, бросился за убегающей тенью и исчез, растворился в тумане.
Прошло несколько минут, в течение которых Василий успел еще туже стянуть руки задержанного и рассмотреть его лицо, насколько позволяло слабое освещение. Это был уже немолодой человек с острым хищным профилем. Глубоко запавшие глаза с ненавистью смотрели на пограничника. Даже сумрак не мог скрыть это выражение. Испустив вполголоса ругательство на незнакомом Василию языке, он попытался порвать путы, но, убедившись, что это бесполезно, затих и только сверлил пограничника злобным взглядом, казалось подстерегая каждое его движение и словно втайне ожидая чего-то.
В тумане коротко — будто обломился сухой сучок — щелкнул револьверный выстрел. Заглушая проклятия человека, залилась бешеным лаем собака. Затем все стихло.
Через минуту послышался хруст снега. Из мглы медленно вышли человек и за ним — собака. Угрожающе поварчивая, Буян конвоировал задержанного. Тот хромал и зажимал рукой рваную рану на плече.
Сняв с Буяна поводок, Василий связал второго пойманного.
Рана нестерпимо болела. Василий прижимал ее локтем, надеясь этим уменьшить кровотечение. Гимнастерка взмокла, горячие ручейки сбегали по бедру и голени в валенок. От потери крови у Пронина мутилось в глазах и кружилась голова.
«Сколько же еще человек скрывается на болоте? — соображал Василий. — Сумеет ли справиться с ними Буян? Не застрелили бы его, гады!» За Буяна он тревожился больше всего.
«Какую штуку удумали — болотные ходули! А? На что хотели поймать! Не разберутся, мол…» Затем мысли перекинулись на другое: услышали или нет выстрелы на заставе?
Василий прикидывал, сколько еще сможет выдержать. Пожалуй, долго не продержаться: бок одеревенел и левая рука плохо слушалась. Мороз уже начал заползать под полушубок, в валенках лед, и в глазах будто темнее… А два врага, переглядываясь, с тайным злорадством следили за ним.
Слабость увеличивалась. Не в силах бороться с нею, Василий опустился на снег, широко раскинув ноги, чтобы не повалиться совсем, не выпуская однако винтовки из окоченевших рук.
Донесся топот нескольких пар ног. Свои или чужие?
Из последних сил Василий вскинул винтовку. В глазах заходили оранжевые круги.
Свои!
Товарищи окружили Пронина, осторожно приподняли его. Злорадное выражение во взорах задержанных погасло.
— Вася! Вася! — тормошил Метелицын раненого, не давая ему впасть на морозе в забытье, пока прибывший вместе с нарядом лейтенант быстро отдавал приказания.
Метелицын, услышав сигнал тревоги, первым бросился на помощь. Только сейчас, увидев Пронина беспомощным, истекающим кровью, он почувствовал по-настоящему, как тот дорог ему, насколько они успели сдружиться за последние месяцы.
Опять послышался хруст снега. Буян тащил за руку очередного нарушителя. Прокушенную правую руку задержанный зажимал под мышкой.
Сколько же их, однако? Пограничники вслед за овчаркой спустились к болоту, но топь не пустила дальше, и Буян опять ушел один.
Вскоре раздались крики, рычанье, треск ломающихся веток. Через заиндевелый кустарник овчарка конвоировала еще одного. Она обезоруживала их тем, что внезапно набрасывалась из тумана и прокусывала правую руку, а если противник пробовал защищаться левой, то и левую. «Брать» за руку, тем самым сразу лишая врага способности к сопротивлению, были обучены все пограничные собаки.
Пока Буян производил очередной обыск местности, пограничники тоже не сидели без дела. Рассыпавшись, они оцепили низину, прислушиваясь к звукам, время от времени долетавшим к ним из тумана, точно из-за опущенного занавеса. Теперь мимо них не прошмыгнула бы незамеченной и мышь. Лай Буяна раздавался то в одном, то в другом конце болота. Трясину нарушители одолели, но в тумане растеряли друг друга, и теперь собака поодиночке вылавливала их.
После седьмого обнаруженного на болоте нарушителя Буян больше не пошел.
— Все, что ли? — недоумевали пограничники, которым уже начинало казаться, что вся эта процедура с уходом собаки и приводом нарушителей по одному может продолжаться до бесконечности.
— Ищи! Фасс! — делая слабое движение головой в сторону болота, приказывал Пронин, которого поддерживали под руки двое товарищей.
Но Буян сел перед хозяином и, умильно заглядывая в лицо, вилял хвостом, решительно отказываясь продолжать поиски.
— Выходит, все, — сказал Метелицын. — Собака не ошибется. Однако лишняя проверочка никогда не мешает…
Посоветовавшись с лейтенантом, он приказал:
— А ну-ка, попробуем испытать трофеи! Становись на подпорки!
Пограничники прицепили к ногам то, что еще недавно служило врагам и что старшина назвал подпорками, и, позвав за собой собаку, перекликаясь между собой, тщательно обследовали всю низину.
Но нет, больше не обнаружилось никого. Собака не обманывала.
— Тогда пошли! — распорядился лейтенант.
Из двух винтовок и тулупа пограничники быстро соорудили подобие носилок, на которые положили раненого Пронина. Двое взялись за импровизированные носилки, третий понес его ружье.
Услышав слово «пошли», овчарка, только что севшая около своего вожатого, вскочила и приготовилась конвоировать.
— Дьявол! — прошипел по-русски один из задержанных.
Схватка у горячего ключа
В пять часов утра очередной дозор вышел в обход. На сопках и в ложбинах лежал глубокий снег, над головой, на черном небе ярко мерцали крупные звезды. Пограничники осторожно, чтобы не наткнуться в темноте на деревья, пробирались по густой чаще, раздвигая ветки. Они пересекали хребты и пологие возвышенности, поднимались на сопки, спускались в пади.
Наша разведка доносила, что где-то в районе Горячего ключа систематически нарушается государственная граница. Все попытки обнаружить нарушителя до сих пор ни к чему не привели. Злоумышленник был неуловим.
Через кордон передавались шпионские донесения. Надо было этому помешать. Это был вопрос чести для пограничников. Но на сей раз враг придумал такую хитрую уловку, что поставил в тупик даже самых искушенных часовых границы.
Может быть, враги имеют на нашей территории своего резидента — тайного агента, который использует почтовых голубей? Такие случаи бывали. Или где-нибудь у них спрятан тайный радиопередатчик?
Пограничники получили строжайший наказ следить за перелетом птиц через границу. Но ни один голубь не появлялся над рубежом. Не слышалось в эфире и позывных чужой радиостанции.
А нарушения границы продолжались.
Наиболее подозрительным считался участок у Горячего ключа — глухое, дикое и самое удаленное от погранпоста место. Только дурной медведь-шатун мог забрести туда в зимнее время. До жилья далеко; лишь под осень приезжали иногда пограничники, косили вымахавшую в человеческий рост густую траву в логу да ставили высокие стога сена, которые оставались до весны.
Охрана участка у Горячего ключа поручалась самым опытным пограничникам. С некоторых пор эту почетную обязанность несли старшина Иван Метелицын и недавно произведенный в младшие сержанты Василий Пронин.
Недели три назад Пронин вернулся из госпиталя и вступил в строй. В эту ночь он с товарищами совершал очередной обход участка. Две группы пограничников двигались друг другу навстречу. С одной стороны шла группа Метелицына с Кордом, с другой — Пронин со вторым пограничником-подчаском и Буяном.
У Горячего ключа они сошлись. Результат тот же, что вчера, что несколько дней назад: ничего подозрительного не обнаружено. Они лишь заметили след волка, пересекший границу и уже припорошенный снежком, и — все. Конечно, и о волке будет упомянуто в очередном донесении, однако волки не были редкостью в это время года и не они интересовали пограничников.
Природа вокруг дышала суровостью. Черной стеной стоял лес. Из мрака смутно выступали огромные и мрачные силуэты старых сосен и елей. Они протягивали длинные узловатые лапы ветвей, на которых лежали пушистые охапки снега. Ветви образовали почти сплошной свод над головой и укрыли глубокую лощину, по дну которой струился Горячий ключ, не покрывавшийся льдом даже в самые суровые морозы. От него поднимался пар. Растекаясь по лощине, пар придавал всем окружающим предметам какую-то призрачность очертаний, как будто и этот молчаливый лес, и эта речка, текущая в обледенелых изломанных берегах, вот-вот поднимутся вверх и растают, как мираж.
