Зона поражения - Гарри Маккалион

— Тебе повезло, что мне всего четырнадцать… Но однажды я стану мужчиной, — сказал я ему. — И если когда-нибудь тебя найду, то убью.

Он так и не ответил. Вероятно, страх перед Генри не позволил ему ударить меня снова. Повернувшись, он исчез из нашей жизни навсегда. Повзрослев, я потратил два своих армейских отпуска, разыскивая его, но к счастью для нас обоих, я его так и не нашел. Теперь мы были предоставлены самим себе.

Потеряв мужчину, который мог бы вносить свой вклад в семейный доход, мы стали зависеть от социального обеспечения. Нам никогда ничего не хватало: ни еды, ни тепла, ни одежды. По какой-то причине, которую я никак не могу понять, моя мать продолжала переезжать из города в город. Для нее это было просто. Она собирала все, что у нас было, — а этого было не так уж и много, — и садила нас всех на поезд. Когда приходил билетный контролер, она объясняла, что умер один из членов семьи и что она настолько быстро села в поезд, что забыла взять билет. Она называла свое имя и адрес, и мы ехали дальше.

Мы проехали через несколько крупных северных городов, Манчестер, Брэдфорд, Донкастер. Когда мы приезжали, она обращалась в службу социального обеспечения, и нам выделяли какое-нибудь жилье, обычно предоставляя ночлег и завтрак, потом какое-нибудь муниципальное жилище. Мебель была скудной, а зачастую отсутствовала вообще. Бóльшую часть времени мы спали на матрасах прямо на голом полу.

Нам везло, если у нас появлялся хотя бы один электрический камин. Однажды зимой мой брат Мартин, греясь у одного из них, получил сильные ожоги, когда загорелась рубашка, которая на нем была. Его срочно доставили в больницу и продержали там неделю. Когда я пришел за ним, он стал с восторгом рассказывать мне о проведенной неделе: о чистой одежде, игрушках и новых друзьях, которых он завел. Потом он разрыдался.

— Почему мы должны жить таким образом, Гарри?

Я положил руку ему на плечо.

— Не знаю, братишка. Я действительно не знаю, — это все, что я мог ему сказать. Остаток пути домой мы прошли в полном молчании.

Мы уже почти год жили одни, когда у моей матери случился окончательный нервный срыв. Она долгое время жила на наркотиках: снотворные таблетки, чтобы уснуть, потом другие таблетки, чтобы на следующий день снова начать работать. В конце концов ее разум просто отказался принимать ситуацию, и она просто ушла в свой собственный мир. Долгие периоды времени она сидела, напевая себе под нос, а когда заговаривала, то голосом маленькой девочки. Это было ужасно, и нам не к кому было обратиться. Я боялся, что если мы сообщим об этом властям, нас всех заберут в органы опеки. Все зависело от меня, и я взял на себя ведение домашнего хозяйства, отправив остальных в школу, где их кормили, и заставив маму расписаться в книге пособий, чтобы я мог покупать немного еды, которую мы с младшей сестрой готовили по ночам.

Кризис длился больше месяца, но в конце концов моя мать вернулась к реальности. Мы продолжали переезжать, как будто таким образом мы могли найти что-то лучшее. По пути я подбирал все, что мог, чтобы получить школьное образование.

За четыре месяца до моего шестнадцатилетия мама исчезла. Однажды утром мы просто проснулись и обнаружили, что ее нет. Я остался один с семьей, которую нужно было кормить, без денег, и без ничего в доме, что можно было бы съесть или даже продать, и почувствовал себя так, будто мне сто лет. Потом я собрал своих братьев и сестер на военный совет.

Я подумывал сесть на поезд в Глазго и поехать к бабушке, но боялся, что, поскольку мы были детьми, охранник может задержать нас и передать властям. В любом случае, мы не знали, где мама и когда она вернется. Самым важным было собрать деньги на еду. Честным путем мы никак не могли этого сделать, поэтому были вынуждены снимать свинцовые и медные трубы с пустых домов и продавать их торговцам металлоломом. Это совсем не то, чем можно гордиться, но тогда это означало разницу между голодом и едой. На вырученные деньги я покупал в основном овощи и готовил свою собственную версию бабушкиного супа. Получалось не так вкусно, но это не давало нам умереть с голоду. Мама вернулась через неделю. Она никогда не рассказывала мне, куда уходила, а я никогда не спрашивал.

Вскоре после ее возвращения в дверь постучал мужчина. Я открыл.

— Ты знаешь, кто я?

— Нет, но ваше лицо мне знакомо.

— Так и должно быть. Я твой отец.

Первое, что пронеслось у меня в голове, это то, какой он маленький.

Он остался на вторую половину дня и почти все время разговаривал с моей мамой наедине. Затем он ушел, не попрощавшись с нами, и больше я его не видел. Насколько я знаю, ни он, ни Каннингем никогда не помогали моей матери. Они просто оставили ее бороться в одиночку. Мой отец умер в одиночестве на Рождество 1981 года, от выстрела в голову из обреза ружья, которое было найдено рядом с его телом. Это могло быть как самоубийство, так и убийство. Я так и не узнал об этом, да меня это особо и не волновало.

Я ушел из школы в свой шестнадцатый день рождения, не имея никакого формального аттестата, и через неделю уже пошел на свою первую работу в качестве ученика сварщика в Хэтфилд Вудхаус, недалеко от Донкастера. Моя рабочая одежда состояла из пары старых комбинезонов, которые оставил Каннингем, когда уходил от нас. Работа моя состояла в основном из сварки гидравлических стоек для близлежащих угольных шахт, и работал я полный восьмичасовой день за менее чем четыре фунта в неделю. Бóльшую часть времени я не обедал, а во время обеденного перерыва прятался в своей сварочной кабинке, чтобы мои товарищи по работе не увидели позора моей бедности. Поскольку у меня был только один комплект спецодежды, заводские жир и грязь, накапливавшиеся в течение недели, просачивались сквозь тонкую ткань и заражали мою кожу. Как я ни старался ночью, но мне никак не удавалось смыть жир с тела, и вскоре