Агапея - Булат Арсал
— Ты меня по её образу выбирал? — весело спросила девушка. — А характер? Ты же меня совсем не знаешь.
— Это и хорошо, что не знаю. Представляешь, что я каждое утро буду тебя открывать для себя по-новому? Ну, как новый листок календаря. Помнишь, такие были в детстве? И если заранее знать всё, то неинтересно потом листать прочитанную книгу.
— Не знаю. В моей жизни я уже так поступила, а когда открыла, как ты говоришь, новую страницу, мне стало страшно и я чуть не погибла.
— Ты мне расскажешь о своём муже? — Он понял, что допустил бестактность и поспешил извиниться: — Прости, я не то спросил.
— Ничего страшного. Я расскажу тебе всё. Должна же я когда-нибудь всю свою невысказанную боль и груз обид кому-то вылить? Но прежде этот «кто-то» должен стать для меня важным и верным человеком в жизни. Мы сейчас с тобой едва знакомы, и я могу только сказать, что мне интересно с тобой. Однако ты не торопи меня. Пусть всё будет постепенно. Ты ведь готов ждать?
— Я готов ждать, и мне некуда от тебя уходить. Разве только на войну…
— Опять эта война! — тихо выдохнула она. — Сколько ещё мы будем её терпеть? Когда уже вы победите их и мы сможем думать о будущем? Ведь даже детей рожать страшно.
Она замолчала, и Павел увидел, что у неё затрясся подбородок. Он взял её руку, поцеловал пальчики и вытер ладонью накатившую слезинку.
— Об этом ты тоже мне потом расскажешь.
— Хорошо, — ответила девушка, улыбнувшись сквозь прозрачную печаль, потом кивнула и продолжила: — Ты даже не представляешь, как я сейчас рада, что появился рядом ты. Я помню, как вы пришли тогда в наш подвал. Было темно, твой товарищ посветил мне в лицо и сделал комплимент. А ты молчал всё больше, и ваши лица были наполовину закрыты. Я такая счастливая тогда была, что рядом сидят наши солдаты и запросто разговаривают, как старые знакомые. От вас не исходило никакой угрозы, и мы все там почувствовали настоящую защиту. А какой вы нам шикарный ужин подарили! Никогда не думала, что так вкусно кормят солдат из этих пайков-коробочек.
Он посмеялся в ответ, а она продолжила:
— Вот ты зря смеёшься. Я ведь именно тогда поняла, кто нам друг, а кто враг. Столько было передумано, переосмыслено в те страшные недели! У меня не только жизнь поменялась, у меня мозги стали работать быстрее, яснее, находчивее, что ли. Всё перевернулось. И жизнь я теперь иначе ценю. Я ей теперь дорожу и знаю, что кому попало не доверю. Ты это должен знать, Павел, и не держи на меня зла, если не буду тебя долго к себе подпускать близко. Пусть всё будет честно. Ты согласен? — спросила она и заглянула Павлу в глаза.
— Да. Я согласен, и мне тоже важно знать, что мой тыл крепок и меня ждут.
— Не волнуйся. Я умею ждать. Ты просто будь достоин этого… — ответила Агапея и улыбнулась.
* * *
Ей было о чём подумать сейчас. Прошло чуть более полугода с тех пор, когда она, потеряв голову, повинуясь эмоциональному порыву и потребности удовлетворения позывов физиологической зрелости, выскочила замуж за человека едва знакомого. Отдалась, сполна доверившись и покорно вложив в его руки судьбу всей своей крохотной семьи. Как быстро пролетело время и как много острых, прямых углов пришлось пройти в лабиринте судьбы за столь короткий отрезок времени. Было время увидеть, было время подумать, было время понять и даже переоценить собственные взгляды и отношение ко всему, что её окружает, и к самой себе в первую очередь. Люди рождаются круглыми и потому первые этапы жизни пропрыгивают, как мячики. Постепенно округлость деформируется, придавая человеку угловатость, которая теперь уже всё чаще и чаще начинает цепляться за выступы судьбы. Обходить их становится с каждым разом сложнее, и человеку взрослеющему приходится воспитывать в себе предусмотрительную опасливость и на всякий случай болеустойчивость. Иначе дальше идти будет трудновато и позже — вообще невозможно. Особенно эти качества нужны на войне.
Война… Она может многое, выворачивая наизнанку душу человека и пропуская через сердце и разум очищающий и одновременно убивающий электрический заряд, сгенерированный ужасом апокалипсиса, кровавым крошевом человеческого мяса, крахом мирного уклада и немыслимой физической болью, стерпеть которую дано далеко не каждому смертному. Война, как шагреневое покрывало, сотканное из осколков снарядов и колючей проволоки, не способна согреть, но раны, оставленные ею, будут напоминать о страшных днях и ночах всю оставшуюся жизнь.
Лихолетье не бесконечно, и любая война завершается миром или приостанавливается перемирием. В Мариуполе такое время настало в конце мая двадцать второго, хотя по всему Донбассу, включая даже Донецк, война только набирала обороты, наматывая на траки танковых гусениц, разрывая минами и фугасами, расстреливая из автоматов и крупнокалиберных пулемётов, убивая под авиабомбами и ракетами разной дальности сотни и тысячи человеческих судеб с обеих сторон противостояния, бесконечно и неизмеримо расширяя и неисчерпаемо углубляя некогда небольшую трещину, появившуюся в единой семье двух славянских народов. Вместо маленькой пади появился огромный овражище, который кто-то старательно теперь спешил засыпать или заполнить, но ничего другого не придумал, как завалить его сотнями тысяч человеческих тел вперемешку с тысячами тонн искорёженной техники, расплавленного металла на поле боя и руинами сёл и городов… Самое страшное, что эти «кто-то» управляли, как близнецы-братья, с обоих сторон фронта с одним лишь отличием: у одних всё оружие было почти своё, у других — почти чужое. Что же касается упорства, самоотверженности и патриотического нутра бойцов, то здесь был устойчивый паритет, и поэтому надеяться на скорый конец войны никому не приходилось. Каждая сторона уверенно шла к своей победе, не желая уступать ни пяди земли, которую обе считали своей исторической родиной.
* * *
В Мариуполе наступил относительный мир, если не обращать внимания на блокпосты и периодическое движение военной техники, перемещавшейся сквозь город с одного участка линии соприкосновения на другой. Агапея же окунулась в работу на кафедре, пытаясь ещё увереннее утвердить наступившее равновесие в жизни. В доме появилось электричество и вода, начали выплачивать зарплату. Свекровь теперь редко выходила дальше двора, тихо сидя на скамеечке у подъезда с местными старушками, то и дело вспоминавшими конец февраля, март и апрель, которые провели в подвале. Однако сложилась странная традиция у этих бабушек, которая не касалась Оксаны Владимировны…
Каждое утро, часов в восемь, когда она спускалась со второго этажа и удобно усаживалась на
