Поход на Москву - Коллектив авторов -- История
На Соборной площади служили благодарственный молебен. И стар и млад, и рабочий, и купец, и мещанин, и дворянин пришли в этот торжественный день на площадь. Настроение торжественное, незабываемое. И опять все взоры, взоры тысячной толпы, были сосредоточены на высоком человеке в черной черкеске, с блестящими мягкими генеральскими погонами на плечах. Он стоял неподвижным, застывшим в своей характерной позе, окруженный небольшой свитой из ближайших помощников в деле управления армией.
Начался молебен. Великое множество людей истово осеняло себя крестным знамением и в то же время не отрывало глаз от стоявшего впереди высокого генерала в черной черкеске, точно оно ждало от него чего-то необыкновенного, из ряда вон выходящего, чтобы получить подкрепление к своей вере в него. В тот момент, когда в молитвенно-экстазной тишине тысячной толпы огромный хор с какой-то особенно подчеркнутой торжественностью запел: «Спаси, Господи, люди Твоя…», откуда-то издалека, совершенно неожиданно, резко и отчетливо прозвучали выстрелы орудий, и этот разговор стальных жерл впутался в пение молитвы. На мгновение хор остановился, оборвались слова, замерла в напряженной тишине площадь.
«Бум… бум… бум…» — резко звучало в тишине.
«И благослови достояние Твое…» — подхватила вся толпа, опускаясь на колени и заглушая своим пением ненавистные звуки выстрелов. Вместе с толпой стоял на коленях и сам командующий армией генерал Врангель. В молитвенном экстазе народ нашел человека Врангеля и признал его своим героем. И не казались уже страшными отдаленные выстрелы, не озиралась пугливо по сторонам толпа, она нашла веру в горсточку людей, пришедшую в город Царицын на Волге из Сальских степей.
И забурлила площадь искренней радостью и настоящим счастьем. Все слилось в одном общем порыве, и куда-то исчезли перенесенные невзгоды и печали. Незнакомые и чужие друг другу люди целовались и обнимались, многие громко рыдали, гремел оркестр, появились цветы, много, много цветов, и все рвалось и теснилось к автомобилю, в котором сидел счастливейший из счастливых людей в тот торжественный день. Но толпа не видела его переживаний, его лицо оставалось все таким же сосредоточенным, сдержанным, и лишь изредка проскальзывала по нему характерная, врангелевская, улыбка, которую так мало видели люди. Торжественно гудели колокола в праздничном, солнечном дне, а на фронтах шла борьба.
* * *В кабинете, в котором стояли большой письменный стол, два кресла, маленький диванчик, на боковой стене висела карта с обозначением фронтов Добровольческой армии, Врангель казался еще выше. Часто я заставал его не за письменным столом, не у карты, а стоящим у окна и наблюдающим за движением на маленькой улочке. Простой и скромный был домик, простой и скромный кабинет, и сам хозяин его не казался уже такие сосредоточенным, сдержанным, чаще улыбался и умел хорошо и просто пошутить.
«Отлично, превосходно», — всегда повторял генерал Врангель и не спускал своих пытливых глаз со своего собеседника. Свой фронт знал, как говорится, назубок. Садился в кресло и начинал говорить громким, отчетливым голосом. Трудно было успевать записывать названия сел, деревень, хуторов, шаря глазами по карте.
— Записали, поняли, отлично!.. Жаль, что у меня нет аэроплана, а то разрешил бы вам посмотреть на действия частей с него. Полетели бы?..
— С удовольствием…
— А может, поедете в дивизию генерала Бабиева, в атаку с собой вас возьмет, а?..
— Лучше бы на аэроплане…
— Лучше с генералом Бабиевым, настоящий кавалерист, Божией милостью… Да смотрите, не забывайте давать телеграфные корреспонденции в оперативное отделение для цензуры…
— Не забываю, Ваше Превосходительство.
— Отлично, превосходно… На днях я еду на фронт. Михаил Михайлович (М. М. Покровский, адъютант генерала Врангеля в Царицыне) предупредит вас, мною распоряжение сделано…
— Благодарю вас…
И опять встанет около окна, задумается и долго, долго смотрит на маленькую тихую улочку, точно ждет чего-то от нее.
В передней шуршат голоса ординарцев и адъютантов. Тихо, тихо в маленьком сереньком флигельке.
* * *Солнце печет. Опустили свои головки полевые цветы, исчезла блестящая зелень полей, поднятая автомобилем пыль лениво ложится на своем же месте. Давным-давно уже скрылся из глаз город, впереди сухие овраги, бугры, и на горизонте маячат группы всадников.
Едем на фронт. Генерал Врангель сухо молчит и лишь изредка передает распоряжение шоферу или адъютанту, и среди тишины полей громко и отчетливо падает: «Слушаюсь!»
— Мы едем в корпус генерала Писарева, — говорил генерал, — у него сегодня может быть серьезное дело. Михаил Михайлович, не забудь вызвать ко мне графа Гендрикова, завтра в 10 часов утра.
— Слушаюсь!
Чаще и чаще попадаются по дороге одиночки, группы бойцов. Яснее и отчетливее слышны выстрелы, в голубом небе то тут, то там кудрявятся барашки от разрывов шрапнели. И строчка пулеметов, частая, дробная и безостановочная, слышна. Быстро спускаемся в ложбину и сразу попадаем в расположение корпуса.
— Смирно, господа офицеры!
Резервные части торопливо строят фронт, командиры частей бегом рассыпаются по своим местам, и автомобиль медленно проезжает вдоль фронта.
— Вы можете подняться на этот бугор и посмотреть. Михаил Михайлович, проводи, а мне с генералом поговорить надо…
С бугра видны черные цепочки людей, видны дымки винтовочных выстрелов, гулко говорит артиллерия, и часто поддакивают ей пулеметы. Цепочки, их много растянуто по ложбине, суживаются, ширятся, прячутся из глаз, и изредка ветер приносит к нам громкое «Ура!».
«Отлично, превосходно», — слышим мы за собой знакомые слова.
— Ваше Превосходительство, берегите же вы себя! Ваше Превосходительство!..
— Отлично, превосходно… Продолжайте, так и продолжайте, генерал… Какой там полк, отлично укрепился…
Едем вдоль фронта к берегу Волги.
— Здорово, Орлы!
— Здравия желаем, Ваше Превосходительство!
«В штаб армии», — отдает приказание генерал Врангель, и автомобиль, круто повернув, стрелой понесся по проселку по направлению к городу.
И уже подъезжая к городу, как-то сразу бросалось в глаза большое беспокойство и волнение. Видно было, что на берегу
