Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов
Совершенно не понимаю, на каких данных Брусилов основывает свою уверенность в нашей полной победе. И вот его последнее заявление (выступая перед своими штабными офицерами на встрече нового года А. А. Брусилов произнес следующие слова, получившие широкую огласку: «Я лично, как по имеющимся в моем распоряжении сведениям, так и по глубокой моей вере, вполне убежден, как вот в том, что я жив и стою здесь, пред вами, что в этом году враг будет наконец окончательно разбит». – прим. авт.).
В. А. Теляковский, 9 января
Сегодня в Москве произошли беспорядки. Толпа в несколько тысяч человек собралась на Театральной площади и несла красные флаги с надписями «Долой войну – дайте хлеба».
Полиция странно себя вела и допустила хулиганам собраться и шествовать по городу. Какие-то два офицера бросились на флаги, их сорвали, а несших их передали полиции – тем дело и кончилось. Хотя все это давно могла сделать полиция и не допускать скопления толпы, ибо публика совершенно не реагировала на беспорядки.
«Трудовая копейка», 9 января
На «Максиме Горьком».
На станции тесно, душно. Пассажиры лежат на полу, на лавках, на котомках. Ни звука. Только тишину нарушают носовой свист да храпение…
Где-то в темноте угла брякнул звонок. Пассажиры, усталые сонный, голодные, вдруг зашевелились встрепенулись.
Из темноты вытеснился сторож, крича сиплым, надрывающим голосом:
– Поезд опоздал на 9 часов! Сейчас пойдет. Максим Горький. Желающие могут на нем ехать до Ряжска.
Пассажиры хлынули на платформу, тесня и давя сумками один другого.
Я тоже направился по общему течению.
«Максимом Горьким», оказался поезд, составленный из вагонов четвертого класса. Вагоны полны народа, настоящего русского, с огромными котомками, и речь всюду с каждой полки, с каждой лавки, слышится русская настоящая, спокойная и твердая.
Вагон, в котором я поместился, наполнен крестьянами и солдатами.
Душно и негде шагнуть, негде присесть… С полок торчат лапти, виднеются всклокоченные головы и бороды. Проходы загромождены котомками. На каждой полке ведется разговор и все говорят о политике. В одной группе лаптей рыжебородый мужик авторитетно говорил:
– Добра ждать нечего, коли ушел граф Игнатьев.
Я был поражен больше, чем может поразить внезапный удар грома, потому что мужик говорил о министре таким томом, каким могут говорить только парламентские политики.
На самой верхней полке читают вслух газету; вокруг нее теснятся лапти. Ниже о чем-то рассказывает солдат; другой, с глубоким шрамом на щеке, его поправляет.
Слушатели молчат и только временами качают головой… Я услышал только последние слова. Солдат, возвыся голос, возмущенно заключил:
– Мы, солдаты родину грудью защищаем! Ни за какие блага не продадим ее!..
И опять заговорили все о Сухомлинове, о Штюрмере…
Мужик, на которого привыкли в верхах смотреть как на нечто бессловесное, непонятное, похожее на вьючного животного, теперь знает Сухомлинова, Штюрмера графа Игнатьева и, по всей вероятности, знает и все то, что от него так тщательно скрывают.
П. А. Львов.
И. Ф., 10 января
Зачем Вы допустили властвовать над собой богачам, что они с Вас по три шкуры дерут, и дойдет до того, что на них работать не поспеешь, и все сами себя съедите. Вся тяжесть легла на бедное население; жаль мучеников. Мало, что здесь кровь проливают за них буржуев, а они и там шкуру дерут; это им даром не пройдет: отольются им слезы бедного люда. Знаешь Матвей Васильевич, у солдат все из рук валится и пропадает вся энергия к службе, досадно становится. Разве мы для этого сюда шли, чтобы наши гнезда дома разоряли. Нет, этого никто не предполагал: шли с верой на защиту отечества от врага внешнего и забыли про врага внутреннего, но он далеко не уйдет, а останется на своем месте.
Забыли они, вероятно, 1905 г. Мало их жарили на костре и опять хотят этого. Дошкурят они бедный народ и вызовут его на себя и горе им будет.
М. С. Анисимов, 12 января
Поутру сильный туман. На лесу образовался толстый слой инея. С двенадцати часов солнечный день, лес серебристо блестит на солнце. Вспомнишь о старом мирном положении, на сердце скучно, так скучно тяжело, и невольно выразишь – когда это все кончится, когда будет всему конец?
С. Ястребцов, 12 января
С раннего утра целые дни народ стоит громадной вереницей, дожидаясь выпечки черного и белого хлеба и, к великой досаде, часто не получает ни того, ни другого. О злобление заметно растет, и неизвестно, чем все это кончится.
Были уже попытки (правда, небольшие) публично заявить свое недовольство военным временем, но, к счастью, им не дали разрастись. Начальство, между прочим, утешает, что этот мучной кризис продолжится не более трех дней, а потом подвоз муки урегулируется и население не будет испытывать недостатка в хлебе.
Н. А. Миротворская, 13 января
Тула. В Москву 12-го не пришлось ехать, потому что в Петрограде ожидался дворцовый переворот. Ходили слухи, что собираются сместить всех представителей теперешней администрации, а во главе государства поставить ответственное лицо и ответственное министерство.
Как бы я хотела этого переворота! Долой всех изменников, запятнавших себя нехорошими деяниями! Нужны честные работники, сознающие ответственность перед своим делом и родиной. Сколько зла и неурядицы происходит от теперешней администрации. Да разве это администрация? Это тени, которые мелькнут и пропадут, а на их место придут новые тени, и так без конца. <…>
Никакого дворцового переворота, кажется, нет (об этом, конечно, в газетах не напишут); да если и начался, то, наверное, отложили, потому что слишком много слухов ходило. А все-таки неспокойно среди населения, настроение приподнятое – настоящий порох. Стоит упасть небольшой искре, как вспыхнет пожар, и большой пожар, который охватит всю Россию. Что-то будет? А будет, вероятно, многое.
И. С. Ильин, 14 января
Петербург как будто бы преобразился, и чувствуется в нем что-то новое и необычайное. По телефону, как только берешь трубку, кто-то сейчас же подслушивает, очевидно шпики; правительство, Протопопова и даже Государыню бранят везде и всюду, не стесняясь.
Вчера провел необычайно интересный вечер. По телефону Ариадна Владимировна (А. В. Тыркова-Вильямс – прим. авт.) позвала меня и жену вечером, сказав, что у нее собираются интересные люди. Катя устала, плохо себя чувствовала и не пошла, а я отправился. Когда я пришел, уже сидели три англичанина – морских офицера, которых привел Вильямс, два француза из миссии, затем Дмитрий Дмитриевич Протопопов, Андрей Иванович Шингарев
