Сергей Кремлёв - Берия. Лучший менеджер XX века.
Боялись?
А почему же просить за Баландина не боялись?
Нужен был?
А другие что, не нужны были?
Нужны!
А за них руководство наркомата не поручалось. Значит, оно не было уверено в поголовной невиновности арестованных по делу Туполева?
Казалось бы, прецедент, созданный освобождением Баландина, должен был «команду» Шахурина подвигнуть и на дальнейшие ходатайства. Но не подвиг… Так какие претензии можно предъявлять Берии? Он ведь в отличие от Шахурина, Дементьева, Яковлева и других руководителей промышленности работников отраслей знал хуже или не знал вообще. Руководствовался оперативными материалами, а арестовывали-то не с бухты-барахты…
А ведь шла война.
Но шла она не для всех… И я сообщу читателю весьма любопытные сведения о наркоме авиационной промышленности Шахурине. Да и не только о нем…
В Наркомате иностранных дел в конце тридцатых и в сороковых годах подвизался некто Константин Уманский… Автор книги «Тайная политика Сталина» Г. Костырченко считает его «незаурядной и в то же время трагической личностью» и, многое переврав, продолжает:
«Отличный знаток русского авангарда в живописи, друг журналиста М.Е. Кольцова, он в 30-е годы работал корреспондентом ТАСС в странах Западной Европы, потом был направлен в НКИД (впервые он работал в центральном аппарате НКИД с августа по октябрь 1922 года. — С.К.), где занял должность заведующего (вначале — заместителя заведующего. — С.К.) отделом печати, которую наследовал после него Е.А. Гнедин, (фигура еще более темная, чем Кольцов и сам Уманский. — С.К). В 1939 году Уманского направили послом в США (вначале с 1936 по 1938 год он был советником полпредства. — С.К.). А в критические для Советского Союза дни ноября 1941 года Уманский был отозван в Москву…»
Уманского сменил Макс Литвинов, имевший в США более прочные позиции, хотя и у Уманского они были неплохими. И до мая 1943 года этот «друг журналиста Кольцова» болтался членом Коллегии НКИД, а в мае его назначили послом в Мексику (в январе 1945 года он погиб там в авиационной катастрофе).
Сказав это, я далее процитирую труд Костырченко, имеющий статус серьезной монографии (и действительно обильный интересным фактическим материалом):
«…в семью Уманского (в мае 1943 года. — С.К.) вошло большое горе. Его дочь Нина, учась в школе для детей высшей номенклатуры (сын Сталина Василий учился в обычной школе. — С.К.), подружилась с Володей Шахуриным, сыном наркома авиационной промышленности, и между ними возникло романтическое чувство, ставшее причиной последовавших вскоре трагических событий. Когда… стало известно, что Нина уезжает в Мексику… молодые люди договорились о прощальной встрече. Во время их свидания на Каменном мосту произошло бурное объяснение, закончившееся тем, что сын наркома в порыве отчаяния от предстоящей разлуки застрелил сначала девушку, а потом смертельно ранил себя…»
Уважаемый читатель! Если кому-то этого новоявленного Ромео жаль, то я по поводу его выходки могу лишь пожать плечами. Шла тяжелейшая война… Все честное и чистое в стране напрягало силы для того, чтобы быть в этой войне полезным народу. На фронт шли молоденькие девушки, в Краснодоне сверстники Шахурина и Уманской рисковали жизнями, которые к тому времени они уже мученически и отдали (15, 16 и 31 января 1943 года немцы частично живыми, частично расстрелянными сбросили 71 человека в шурф шахты № 5 глубиной 53 метра).
А здесь какой-то великовозрастный оболтус…
Короче, началось следствие. Вел его начальник следственного отдела Прокуратуры СССР Лев Шейнин (обращаю внимание, что вначале дело вел не НКВД). И было установлено, что орудием убийства послужил пистолет «вальтер», переданный сыну Шахурина сыном Анастаса Микояна — Вано.
Мать убийцы, жена Шахурина С.М. Лурье, утверждала, что имеет место провокация гестапо (за кордоном вообще-то не работавшего. — С.К.).
И… нечто, связанное с Третьим рейхом, к этой истории отношение действительно имело… Я опять прямо сошлюсь на Костырченко:
«Согласно записям обнаруженного в ходе обыска дневника Володи Шахурина, он и его друзья из семейств А.И. Микояна, А.С. Аллилуевой, хирурга А.Н. Бакулева, американского бизнесмена А. Хаммера (так у Костырченко, стр. 240, но это вряд ли ошибка, русская жена у Арманда Хаммера была. — С.К.) и других (хотелось бы знать и «других»! — С.К.), начитавшись позаимствованной у отцов «Mein Kampf» (русский перевод книги был распространен по указанию Сталина в узком кругу советских руководителей), создали организацию «Четвертая империя» и тайно именовали себя «рейхсфюрерами» и «группенфюрерами». Разумеется, расследованием этих обстоятельств занялись органы госбезопасности (которые тогда уже, к слову, вновь вышли из подчинения Берии. — С.К.)…»
Дело замяли, и восемь юношей по окончании следствия были высланы из Москвы. Как говорят представители нынешней «элиты», тяготеющей уже к англосаксам, — «no comments».
Здесь, конечно, можно было бы обойтись и без «comments». Но я замечу, что Шахурин, возможно, потому не ходатайствовал за того же Туполева, что не имел объективных оснований верить в лояльность к Советской власти собственного сына — так уж Шахурин его воспитывал. А был ли лоялен по отношению к Советской власти, спрошу я, коль уж так, сам Шахурин? Лоялен не к той государственной машине, в «колесе» которой он был не последней «спицей», а по отношению к Советской власти как власти масс и для масс}
Вот в этом последнем я сомневаюсь и относительно Шахурина, и относительно многих других молодых «лидеров», выдвинувшихся за годы Советской власти и благодаря ей. Костырченко пишет, что, возвращаясь домой из зарубежных поездок, представители новой «рабоче-крестьянской» элиты не скрывали своего восхищения «европейским шиком», и этот восторг передавался их «кремлевским детям»…
Что ж, не в отношении всех, но в отношении многих это так и было. Сын Берии в начале войны закончил разведшколу и участвовал в весьма деликатных операциях… А сын Шахурина играл в «фюрерство». Но яблоко падает недалеко от яблони, а не от березы. И по судьбе сына Берии можно судить о личности его отца. Как и, пожалуй, о личности Шахурина по судьбе его сына.
Увы, нутро у многих и из этой — лишь формирующейся — «элиты» где-то начинало подгнивать. И когда кого-то «брали», те, у кого имелась потаенная слабина, про себя думали: «А может, за дело?» И вместо того, чтобы сказать: «Да я за него головой отвечаю», делали вид, что все идет как надо, лишь в редких случаях вступаясь за тех, кто им был, во-первых, позарез нужен, а во-вторых, в кого они верили больше, чем в себя.
Константин Мерецков в своих мемуарах выставлял дело так, что он, мол, 2 июня 1937 года на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны Ворошилове прямо перед Сталиным защищал Уборевича… Но если уважаемый читатель познакомится со стенограммой выступления Мерецкова на том совете, то увидит, что Уборевича надо было расстреливать уже по факту его тогдашней оценки Мерецковым.
Уборевич, конечно, заговорщик… Его надо было расстреливать! Его и расстреляли… Но зачем же натягивать чистые ризы на грязные дела? Ведь когда сопоставляешь мемуары
Мерецкова и стенограмму, то вывод напрашивается сам собой: и самого Мерецкова оба раза «брали» за дело, но в силу обстоятельств пощадили.
Нет, они не были уверены в самих себе. А от Сталина, от Ежова, от Берии требовали, чтобы те верили всем, всегда и во всем…
СРЕДИ крупной и мелкой клеветы на Берию есть и некая клевета на сюжет «Берия—Зорге» — в справке по Зорге, приведенной в биографическом словаре К. Залесского, утверждается: «Жена 3. — Екатерина Александровна Максимова (1903–1943) 4.9.1942 по приказу Л.П. Берии была арестована и умерла в лагерях»…
Здесь точна лишь дата ареста Максимовой. Однако Елена Прудникова в своей книге о Зорге документально показывает, что к провалу Зорге арест Екатерины — через год после ареста в Токио мужа — отношения не имел. Максимову, уехавшую в эвакуацию, арестовали по показаниям ее родственницы Елены Гаупт, арестованной в мае 1942 года. Причем Гаупт вряд ли оговорила Екатерину, просто ей показался подозрительным образ жизни Максимовой, связанной с «непонятным иностранцем».
17 ноября 1942 года Максимову перевели в Москву, а 13 марта 1943 года Особое совещание при наркоме приговорило ее к 5 годам ссылки за связи, подозрительные по шпионажу. 15 мая она приехала (сама) в поселок Большая Мурта, в 120 километрах от Красноярска, и 21 мая написала сестре: «Милая сестричка! Вот я опять наслаждаюсь небом, воздухом и полной свободой»…
Работать Максимова начала, судя по дальнейшему, на опасном производстве, потому что уже 29 мая 1943 года она была доставлена в муртинскую больницу с обширным химическим ожогом и 3 июля умерла. В больнице, а не в лагере…
