Сборник - Чекисты
— Бывший офицер «корпуса самообороны» Крушинский.
В маленькое оконце командирской землянки слабо проникал затемненный лесами свет. Ваупшасов неторопливо зажег жестяную лампу на столе и чуть отодвинул ее в сторону, стараясь получше рассмотреть пришельца.
— Того самого корпуса, что создан по указке Кубе для борьбы с партизанами?
— Так точно.
— И с какого же времени вы стали бывшим?
— Фактически давно, а формально со вчерашнего дня, когда ушел в леса.
— Что же вас привело к нам?
Лицо Крушинского не выражало ни растерянности, ни страха. Держался он так, будто попал к своим добрым товарищам.
— Давно искал связи с партизанами, — Крушинский взглянул на скамейку, давая понять, что предпочел бы вести беседу в менее официальной форме и обстановке. Ваупшасов не принял намека, однако ж счел нужным назвать себя:
— Я командир партизанского отряда. Цель вы достигли. Что дальше?
— Я намерен привести в ваше распоряжение подразделение, которым командую. Пятьдесят два человека. Пошлите со мной своих людей. Заверяю — никакой провокации, никакой игры. Только одно — перейти на вашу сторону.
— Как долго командуете подразделением?
— Три месяца. Все время ушло на формирование. Боев с партизанами не вели и вести не собирались. Если не считать трех кулацких сынков, которых берусь изолировать, все подразделение готово сложить оружие или, если поверите, повернуть его против немцев.
— Что за люди у вас под командой?
— В основном, молодежь, согнанная немцами подугрозой смерти.
— А вы?
— Служил в Красной Армии. Попал в плен по ранению. И сейчас еще не зажило, — Крушинский провел рукой по перевязанной шее. — Потом пришлось выбирать — концлагерь, разведшкола или «корпус самообороны».
— Садитесь и рассказывайте подробнее.
— Может, пусть напишет? — предложил до сих пор молчавший Меньшиков.
— А потом и напишет. Все, начиная с биографии. О корпусе детально.
Крушинский снял кепку, попросил нож, распорол подкладку и осторожно, чтобы не порвать, извлек свернутый листок бумаги.
— Это вам.
Писал заместитель начальника штаба «корпуса самообороны». Фамилии не называл. Предлагал встретиться. Назначал место, день и час. «В означенном районе буду находиться с инспекционными целями. Встреча желательна без охраны. Надеюсь заслужить прощение. Прошу верить как мне, так и моему доверенному. Оба мы состоим в нелегальной организации офицеров корпуса и готовы служить Советской власти так же, как служили ей прежде».
Ваупшасов дважды прочел письмо, вглядываясь в каждое слово. Не потому, что неясен был смысл, а потому, что хотелось понять неизвестного корреспондента. Открыто, искренне действующий человек, пожалуй, не выговаривал бы условия. А тут желает перейти на нашу сторону, — размышлял Ваупшасов, — и боится, что я прибуду не один. Да нужно ли встречаться с таким? А почему нет? Ваупшасов пододвинул письмо Меньшикову и взглянул на «самооборонца»:
— Хорошо знаете этого человека?
— Достаточно, чтобы делиться сокровенными мыслями.
— Кто он?
— Бывший командир Красной…
— Бывший — живший, — перебил Ваупшасов. — Знаете, о чем он пишет?
— Да. Я готов вас проводить. Во всяком случае, имею такое поручение.
— Кто-нибудь знает, что вы отправились к партизанам?
— Никто, кроме…
— Это ясно, а в подразделении?
— Считают, что я в штабе корпуса.
— И последний вопрос. Кто вам показал сюда дорогу? Прежде чем ответить, Крушинский помолчал, покусывая нижнюю губу.
— Есть люди, которые так же доверяют мне, как и вам.
— А конкретно?
— Можно не называть?
— Ладно. Узнаем без вас. Товарищ Меньшиков, распорядись накормить, перевязать, устроить. Завтра, — обратился Ваупшасов к Крушинскому, — отправимся вместе. После переговоров с вашим другом побываю у вас. Хочу лично поговорить с вашими вояками.
…В этом домике на деревенской околице Ваупшасов уже бывал. Хозяйка была связана с партизанами и сейчас ласково говорила:
— Вы в нем, Станислав Алексеевич, не сомневайтесь. Он человек верный и не раз нам помогал.
— Посмотрим. Когда он должен быть?
— С минуты на минуту. Как явится, уйду. Не буду мешать. — Хозяйка взглянула в окно. — А вот и он. — Ваупшасов тоже посмотрел. От калитки стремительно шел молодой мужчина в военной форме. Войдя в дом, окинул все быстрым взглядом, поздоровался и четким шагом приблизился к Ваупшасову:
— Вы Градов?
— Точно. А вы кто?
— Я писал вам письмо. Зовите пока Евгением. Рад, что встретились. Давно ожидал этой минуты, — заметно было, как у него перехватывало дыхание и слегка подрагивала правая щека.
— Вы садитесь, — Ваупшасов указал на стул и сел поодаль возле стола, накрытого белой скатертью. — Расскажите о себе.
Евгений потер рукой щеку:
— Тяжелые воспоминания.
— Что поделаешь, нужно.
— Я понимаю. Был жаркий бой. Последний патрон оставил для себя. Смалодушничал. В плену тоже выбрал не лучший путь. Но дальше не могу. Готов на все, лишь бы искупить вину.
— Чем можете нам помочь?
— Я штабной офицер. На первый раз вот, — он вынул из планшета пакет. — Здесь копии приказов, списки личного состава, дислокация частей. Сегодня к вам перейдет одно подразделение, а в ближайшие дни…
— Скажите, вы имеете доступ к Кубе?
— Нас приглашают иногда в его особняк на совещания. Оружие отбирают. Охрана многочисленная.
— Знаете кого-либо из его окружения?
— Немцы ни на какие контакты не идут. Наши из прислуги тоже запуганы, видно, и замуштрованы. А вот с библиотекаршей как-то разговорился. Эта дивчина, кажется, меньше боится.
— Вы можете познакомиться с ней поближе? — Постараюсь.
— Только осторожней. Не подведите ни ее, ни себя. Потом сведете ее с нашим человеком. Как и где, сообщу вам через связного. Перед вами открывается возможность вернуть себе солдатскую честь и звание советского патриота. Белорусский народ вынес приговор Кубе, Мы, партизаны, должны привести его в исполнение.
Евгений встал, вытянулся, глаза блестели:
— Товарищ Градов! Клянусь, при первой же встрече живым не уйдет. Буду считать целью своей жизни.
— Не горячитесь. Не такое это простое дело. Сначала выясните, где, когда бывает Кубе, часы выездов, номера и марки машин, маршруты. Сведения передайте немедленно. Подумайте, может, найдете и разработаете свои варианты акта возмездия. А пока до свидания.
— Спасибо за доверие, — пожал руку Евгений.
В соседней деревне во дворе школы двумя шеренгами стояли вооруженные «самооборонцы». Крушинский и еще какой-то офицер отдали честь подошедшему Ваупшасову:
— Готовы к сдаче!
Ваупшасов встал лицом к строю, заговорил строго, пожалуй, даже сурово;
— Солдаты! Вы изъявили готовность перейти па сторону партизан. Но действительно ли готовы вы сбросить с себя позорную личину прислужников фашистов? Готовы ли вы с оружием в руках биться с топчущими нашу землю немецкими захватчиками? Готовы ли вы, не щадя жизни, насмерть бороться за Советскую Белоруссию, за наше социалистическое Отечество? Кто готов к борьбе с немецкими оккупантами, шаг вперед!
Шеренги дрогнули и точно выполнили команду.
— Товарищ Сорока! — Из группы сопровождавших Ваупшасова отделился бравый, чубатый партизан. — Забирай бойцов в свой отряд. По прибытии в лагерь приготовиться к приему партизанской присяги.
…Ульяна и Капитолина с трудом подняли пальму, стоявшую на перевернутой кадке, и опустили на пол. Потом приподняли кадку и, оглядываясь, с замиранием сердца уложили под нее тол, мину со взрывателем, установленным на восемь часов вечера. Пальму тяжело было снять, еще тяжелей поднять. Девушки напрягли все силы, но сбитый из досок конусообразный ящик с землей будто прирос к полу.
— Ну, Капонька, милая. Главное же сделали. Давай еще раз. Поднимем на коленки, а потом уж как-нибудь…
И снова вцепились в ящик девичьи руки. Водрузив в конце концов пальму на место, включили в зале свет и, тихо что-то напевая, начали уборку — снимали со столов запитые и запятнанные скатерти, встряхивали и расстилали накрахмаленные и белоснежные. Вскоре Ульяну отправили домой, а Капитолине велели остаться.
Часа в четыре дня в столовую явились с десяток эсэсовцев. Осмотрели весь зал, кухню, кладовки, буфеты, шкафы. Заглядывали под каждый стол и стул, открывали и проверяли все печи. Двое подошли к пальме. Капитолина стояла у дверей ни жива ни мертва: «Сейчас, сволочи, снимут пальму, опрокинут кадку, и всему конец». Нет, эсэсовцы прощупали железным шестом землю в ящике до самого дна и отошли…
К семи вечера стали съезжаться гости. Генералы, полковники, офицеры в чинах не ниже капитанского. Просторный зал, освещенный люстрами, сверкал и сдержанно шумел от разговоров не разошедшихся еще под винными парами офицеров. И по тому, что никто не прикасался к рюмкам и фужерам, и по тому, что гул в столовой был ровный, спокойный, можно было догадаться, что ожидается приезд самого высокого начальства. Ровно в половине восьмого тучный генерал за главным столом постучал вилкой по фужеру и в наступившей тишине начал что-то говорить.
