Сборник - Чекисты
— Стасин, что на завтрак? — как можно веселее крикнул он в открытое окно кухни.
— Баранина, товарищ командир, — отчеканил повар. «Молодцы, черти!» Ваупшасов вспомнил, что вчера трое бойцов под самым носом у немцев угнали и привели в лагерь целую отару овец. Войдя к себе, командир присел к столу из тесовых досок, вырвал лист из ученической тетрадки и написал: «Приказ № 25. За пригон овец в отряд в количестве 100 шт. из Будо-Гресского гарнизона противника бойцам оперативного взвода тт. Каляде Василию, Дудкину Евгению и Денисовичу Николаю объявляю благодарность. Командир отряда Градов».
Когда вешал приказ на доску, рядом со сводками Сов-информбюро, сзади неожиданно раздался знакомый голос:
— Для продолжения службы прибыл, товарищ командир!
Ваупшасов оглянулся. Перед ним стоял Добрицгофер — улыбка во весь рот, ладонь под козырек.
— Карл Антонович! — Ваупшасов обнял переводчика, тот не остался в долгу, обхватил ручищами командира. Ваупшасова пронзила боль, он невольно вскрикнул,
— Что, ранен? — испугался Добрицгофер.
— С чего ты взял? Давай рассказывай.
— Жив, здоров. — Они устроились на бревне. — Лесник как о родном заботился, прямо санаторные условия создал. Два дня назад является Мацкевич с группой. Говорит: хватит, Карл Антонович, подушку давить, пора и за дело приниматься. Добрались без приключений.
— А где ребята, почему не доложились?
— Решили, что отдыхаете еще, пошли к повару. Последние сутки, честно говоря, крошки во рту не было.
— Давай-ка и ты, Карл Антонович, на кухню, а потом сразу ко мне, вовремя вернулся. Будем заниматься Минском.
В архивах сохранилось рукописное донесение Ваупшасова о том, что представляла в те дни столица Белоруссии. Вот оно. «Минск превращен оккупантами в военно-административный и политический опорный пункт центральной армейской группировки гитлеровских войск. В Минске постоянно находится военный гарнизон, насчитывающий до пяти тысяч немецких солдат и офицеров. Здесь сосредоточены армейские резервы, сюда отводятся потрепанные на фронте части для пополнения и переформирования. В городе располагаются: штаб корпуса охраны тыла группы войск „Центр“, штаб карательного корпуса СС, управление войск СД, армейские и авиационные соединения, большая часть госпиталей. В сохранившихся крупных зданиях размещаются генеральный комиссариат Белоруссии во главе со ставленником Гитлера — гауляйтером Вильгельмом фон Кубе, созданный для управления оккупированной территорией Белоруссии и опирающийся на чудовищно большой аппарат гестапо, СД и полиции. Отделы последней размещены в бывшем доме Верховного Суда БССР. Полиция производит массовые обыски, грабит население, отбирая золото и ценные вещи. Рабочий день на предприятиях -10 часов. Рабочие получают 100 г. хлеба в день низкого качества. Промтоварных магазинов в городе нет, за исключением нескольких частных лавочек, торгующих красками и галантереей, и комиссионного магазина, торгующего награбленными у населения вещами. Основная масса населения голодает. На почве голода зимой свирепствовал тиф. Кино и театры не работают. На окраинах города полиция ежедневно устраивает облавы на молодежь мужского пола, задержанных отправляют в Германию. Для жителей от 15 до 35 лет введено обязательное донорство. Передвижение по улицам разрешается только в строго установленное время и по специальным пропускам… За неявку на регистрацию в гестапо — расстрел, за нежелание работать на немцев — расстрел. За появление на улице с наступлением темноты — расстрел».
…Разведчики, посланные в Минск, вернулись через неделю. Сходили не зря. Собрали много полезных сведений о режиме в городе, о воинских частях гарнизона, а главное — связались с верными и надежными людьми на предприятиях и в учреждениях Минска.
— Люди рвутся в бой, — докладывал Воронков. — Просят помощи. Нуждаются в оружии, ждут от нас гранаты, взрывчатку. Я лично познакомился с братьями Сенько, Владимиром и Константином. Это смелые, отчаянные ребята. На свой страх и риск охотятся за немецкими офицерами, выслеживают и уничтожают их в парках, на пустынных улицах. Действуют самодельным холодным оружием. Просили снабдить их пистолетами и гранатами. Предостерег их от излишнего риска и горячности. Один из них имеет возможность устроиться шофером продовольственной базы с правом выезда за город. Так у нас может появиться машина для…
— … Кстати, — включился в разговор Романов, — такой машиной мы, можно сказать, уже располагаем. Меня свели с шофером городской управы Михаилом Ивановым. Парень под стать братьям Сенько. Берется выполнить любое поручение. Предложил вывезти меня из города через пропускной пункт, где его знают и обычно не останавливают. Думаю, что он сможет доставлять из лагеря в город взрывчатку.
— В городской управе есть и другой наш человек, — вновь заговорил Воронков. — Человек этот Кузьма Лаврентьевич Матузов. Был на фронте, тяжело раненным попал в плен. В управе пользуется доверием, имеет доступ к секретным документам. Часть из них передал нам. — Воронков открыл планшетку и вынул стопку документов, на печатях — орлы со свастикой в когтях. — Тут образцы всяких пропусков, удостоверений и несколько приглашений на банкет в столовую СД по случаю какого-то торжества. По идее, на этом банкете должен быть и Кубе.
Ваупшасов принял бумаги, полистал, разглядывая, и вдруг резко поднял голову:
— А нельзя ли нам туда попасть в качестве, ну, скажем, пиротехников? Могли бы устроить хороший фейерверк.
Настя не выдержала, вскрикнула с детской непосредственностью:
— Вот было бы здорово! Запомнили бы фашисты! Поднялся Гуринович.
— Разрешите, товарищ командир, по этому пункту доложить мне. Я занимался двумя объектами: столовой СД и аэродромом. В столовой работают официантками Капитолина Гурьева и Ульяна Козлова. К встрече со мной отнеслись настороженно. Не сразу пошли на откровенный разговор. А когда поверили, заявили, что согласны поджечь или взорвать заведение, где, по их словам, фашисты напиваются так, что их, как снопы, вязать можно. Я прямо спросил, могут ли девчата поставить мину где-нибудь в подходящем месте. Ответили: могут, да не знают, как с ней обращаться. Обещал научить. То же самое готовы сделать и ждут нашей помощи уборщицы общежития летчиков Зоя Василевская и Александра Никитина. На вопрос, не побоятся ли пронести и поставить мину, ответили просто: «Боязно, конечно. Но война есть война. Пусть и наша доля будет в истреблении извергов».
Ваупшасов слушал разведчиков, а сам думал, глядя на них. Какие все ж они замечательные люди! Сколько в них мужества и отваги! Рассказывают так, будто вернулись из гостей. А ведь побывали в самой пасти врага, любой шаг мог быть последним. Но ни слова о том, как было трудно, опасно, страшно. И среди них нежная девчоночка — сидит, молчит, глядит широко распахнутыми глазами, и в них столько света, открытости, доверчивости. И захотелось вдруг командиру подняться, собрать их всех под руку, как под крыло, прижать к сердцу и сказать что-то дружески теплое, отечески ласковое…
Вошел радист. Попросил разрешения обратиться и положил перед командиром радиограмму (Центр запрашивал время приема самолета) и записку — задержан неизвестный человек, требующий встречи с командиром отряда.
Можете идти, — отпустил Ваупшасов радиста. — У вас все? — взглянул на Воронкова.
В основном. Добавлю лишь: все мы сожалеем, что мало сделали, и готовы в том же составе вернуться в город для теперь уже более конкретных дел. Я имею в виду выполнение различных акций. Думаю, что мы сейчас имеем возможность нанести оккупантам ощутимые удары. — Это верно, — согласился командир. — А работу вы провели немалую. Благодарю за службу. Но все, что сделано, это лишь часть того, что можно сделать. Отправить вас во второй раз не возражаю. Пойдете после дополнительной подготовки. Распределять обязанности не буду. Решите сами, кто за что возьмется. Завтра доложите. А сейчас отдыхать!
По тому, как задержанный вошел, как взглянул, как шагнул на середину комнаты, Ваупшасов понял, что перед ним военный. Догадка тут же подтвердилась, когда гость, вытянув руки по швам, представился:
— Бывший офицер «корпуса самообороны» Крушинский.
В маленькое оконце командирской землянки слабо проникал затемненный лесами свет. Ваупшасов неторопливо зажег жестяную лампу на столе и чуть отодвинул ее в сторону, стараясь получше рассмотреть пришельца.
— Того самого корпуса, что создан по указке Кубе для борьбы с партизанами?
— Так точно.
— И с какого же времени вы стали бывшим?
— Фактически давно, а формально со вчерашнего дня, когда ушел в леса.
— Что же вас привело к нам?
Лицо Крушинского не выражало ни растерянности, ни страха. Держался он так, будто попал к своим добрым товарищам.
