Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #10

Конечно, это только одна сторона публицистики Александра Казинце-ва, но чрезвычайно важная, которая заставляет с особым вниманием вчитываться в статьи человека, наделённого столь убедительным даром предвидения (разумеется, это не только дар, но и результат очень серьёзного анализа, масштабного видения исторического процесса, совершающегося в России с древнейших времён до наших дней)".

СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН

Отрывок из книги "М. П. Мусоргский"

"Женитьба". Её захотелось написать сразу "по Гоголю". Мусоргский решил писать на "прозу". И какую прозу!

"Женитьба" начинается с разговора хозяина и слуги. Но как звучат голоса Подколёсина и Степана!

—  Вот как начнешь эдак один на досуге подумывать, так видишь, что наконец точно нужно жениться. Что, в самом деле? Живешь, живешь, да такая наконец скверность становится. Вот опять пропустил мясоед. А ведь, кажется, все готово, и сваха вот уж три месяца ходит. Право, самому как-то становится совестно. Эй, Степан! Не приходила сваха?

—  Никак нет.

—  А у портного был?

—  Был.

—  Что ж он, шьет фрак?

—  Шьет.

—  И много уже нашил?

—  Да, уж довольно. Начал уж петли метать.

—  Что ты говоришь?

—  Говорю: начал уж петли метать…

Речь сбивчивая, со множеством вставных "эдак", "точно", "такая наконец". Речь не из слов, а "словечек", речь разговорная и какая-то намеренно "бестолковая" в самой основе своей. Одно дело вслушиваться в речь Пушкина, с ее невероятной смысловой точностью. Иное дело — разляпистая болтовня Подколёсина, под которым промялся диван, хмурые ответы Степана, за которыми слышны даже его "ворчливые" шаги. Смысл гоголевских фраз часто кроется не в словах, не в речи персонажей, но в изнанке этой речи.

Но и сюжетец был с "заковыкой". Комедию можно было прочитать как смешную историю в лицах. Но можно было различить и совсем иные "материи".

Барин-лежебока. В русской литературе самый известный из них — Илья Ильич Обломов. Молодой, добрый, с чистой детской душой, но ленивый и уже какой-то "рыхлый". Мир потихоньку рушится вокруг него, и нужно что-то предпринять, а он все вопросы откладывает на завтра. Сначала не хватает денег, чтоб платить за квартиру, потом он теряет любимую девушку, находит на время успокоение в браке с одной вдовой, но, будучи далеко еще не старым человеком — умирает… У Гоголя, еще раньше, нежели у Гончарова, наметится ленивый и прекраснодушный Тентетников. Но это будет второй том "Мертвых душ", преданный огню. Осколки ранних редакций дойдут до читателя много позже, Тентетников потому не станет столь же узнаваемым героем, как

ФЕДЯКИН Сергей Романович родился в Москве в 1954 г. Закончил Московский авиационный институт (1977) и заочное отделение Литературного института им. А. М. Горького (1989). Автор книги «Скрябин» (ЖЗЛ, М., «Молодая гвардия», 2004) и многочисленных статей по литературе и музыке

Манилов, Ноздрёв, Коробочка, Собакевич и Плюшкин. Но ведь и Подколёсин в "Женитьбе" — тоже из лежебок. Его служба — за пределами драмы, его жизнь в пьесе — посещение дома невесты, неуютное состояние в кругу соперников, перепуганный разговор с Агафьей Тихоновной, подготовка к венцу — все идет под нажимом хлопотливого приятеля, Кочкарева. Изначально Подколёсин — лежебока и любитель помечтать, пусть это даже фантазия о решительной перемене в жизни: женитьбе. И бегство его перед самым венцом — это всё то же неодолимое влечение к спасительному дивану и мечтательному состоянию.

Слуга Подколёсина, Степан, — такой же ленивец. Барин все допытывается, хочет подробностей, — о фраке, о ваксе, о мозолях, — допекает: "А не спрашивал он, на что, мол, нужен барину фрак?… Может быть, он говорил, не хочет ли барин жениться?" И Степан нехотя отвечает, раздражается понемногу от назойливых вопросов, уже еле сдерживается, чтоб осадить хозяина, когда появляется сваха.

Фекла — существо расторопное, даже суетливое. Ей бы дело сделать. И вот на всякое сомнение Подколёсина в невесте, в приданом она отвечает, опровергая домыслы барина, утопая в мелочах и плосковатом сладкоречии. Но для Подколёсина разговор о возможной женитьбе — это все мечты. Так не хочется что-то менять, да и просто двинуться с места. Его "подумаем" взрывает Феклу:

— Ведь в голове седой волос уж глядит, скоро совсем не будешь годиться для супружеска дела. Невидаль, что он придворный советник! Да мы таких женихов приберем, что и не посмотрим на тебя.

Подколёсин в панике ощупывает голову:

— Что за чепуху несешь ты? Из чего вдруг угораздило тебя сказать, что у меня седой волос? Где ж седой волос?

В первом действии Кочкарев явится последним. Это — сгусток энергии, бесцельной и бестолковой. Всё вертится, егозит, всё чего-то хочет, — и не может найти точку приложения сил. Случайная встреча у Подколёсина с Феклой — спасение для него: он находит цель. Сначала оттеснит сваху и займет ее место. Потом сумеет отвадить лишних претендентов на руку Агафьи Тихоновны, подтолкнет Подколёсина да и невесту к решительному объяснению. Кочкарев словно чувствует те неумолимые силы, которые притягивают Подко-лёсина к дивану, ощущает тайный ужас приятеля перед столь решительной переменой в жизни. Но его неугомонность толкает быть сразу везде, потому он и не удержится от оплошности: на миг оставит приятеля в одиночестве, и тот — трезвея от исчезающего ощущения счастья, в тихой панике от навязанной ему роли — спасается через окно.

На титульном листе будущего сочинения Мусоргский выведет: "Опыт драматической музыки в прозе". И присовокупит: "Начал писать во вторник 11 июня 1868 г. в Петрограде". Прежде чем закончит первую сцену, успеет кое-что показать Кюи и Даргомыжскому, выслушает советы и почувствует: оба "терзаемы" интересом к его замыслу. Закончив первую сцену, поставит по давней привычке дату: "20 июня 68. Петроград". Впереди его ждала поездка в Тульскую губернию, село Шилово, к брату и невестке. Там и начнется основная работа над "Женитьбой".

Лето 1868 года для новой русской школы выдалось хлопотным. Балакирев отправится на юг России. Дирекция Русского музыкального общества поручила ему разузнать, можно ли — и насколько можно — деятельность общества распространить на Кавказе. Бородины получили приглашение от Лодыженско-го и его брата осесть на лето у них в Маковницах. Кюи, прослышав, что Серов закончил 2 акта новой оперы, возревнует, увидев соперника своему "Раткли-фу" на будущий сезон, и заторопится с завершением своего труда, кропая — как черкнет Мусоргскому — "гнусные" стихи для финала первого акта.

Даргомыжский будет воевать в суде с беззастенчивым издателем "Русалки", доверив вести свое дело Дмитрию Васильевичу Стасову. Своего дорогого адвоката он забросает всякого рода замечаниями, озаглавив эти записочки с присущим юмором: "Темы для вариаций по делу Стелловского". 10 июня в

окружном суде Дмитрию Васильевичу удастся нанести достойный удар бессовестному сутяге: права на издание "Русалки" не есть авторские права на оперу. И если уж Стелловский хочет получать поспектакльную плату, почему не желает также получать и подарки от публики, и лавровые венки, и аплодисменты? Такие притязания ничем бы не отличались от иска по денежным выплатам. Окружной суд и судебная палата решат дело в пользу композитора, хотя неугомонный издатель начнет готовить новое наступление.

Римский-Корсаков — после отъезда старшего брата по делам службы — останется жить в его пустой квартире при Морском училище и будет работать над "Антаром". Балакирев с Мусоргским увлекли его восточной сказкой Осипа Сенковского, он чувствовал, что воплотить этот философский сюжет в музыке нелегко. Антар спас пери Гюль-Назар от гибели, и она — в награду — готова исполнить три его желания. И вот он проходит через "сладость мести", "сладость власти" и "сладость любви". И в каждой своей страсти приходит к усталому разочарованию. Корсинька припас множество арабских тем, но их разработка, связанная с сюжетом, требовала — при его малой опытности — не только многих сил, но также изобретательности. Летом он и будет старательно корпеть над своим сочинением. Дважды, впрочем, покинет свое холостяцкое убежище. Сначала с Даргомыжским и четой Кюи навестит семейство Пургольд на их даче в Лесном, и как память об этой поездке появятся два романса, один с посвящением Надежде Николаевне, другой — ее сестре, Александре Николаевне. После побывает в Маковницах у Лодыженских, где будет музицировать с Бородиным.

Тяжелее всех было В. Стасову. Он расстался со своей гражданской женой, Елизаветой Сербиной, страдал одиночеством (в письме к дочери: "словно руку отрезали"). Ходил на службу, во II отделение собственной Его Величества канцелярии, сидел в Публичной библиотеке, где заведовал художественным отделом. Пытался забыться в труде, который полагал главным делом своей жизни. Название подыскал говорящее — "Разгром". Дочери начертал даже "программу":