Судьба человека. Оглядываясь в прошлое - Борис Вячеславович Корчевников
– Потом, конечно, через некоторое время понял, что моя профессия не актерская, а режиссерская, и четыре раза штурмовал ВГИК. Я понимал, что другого пути нет. Когда три раза я проваливал поступление – это каждый раз было для меня большим разочарованием: я так хотел снимать кино, стать студентом ВГИКа, а меня там не любили.
Кстати, для нас с Верой следующим сильным моментом было, когда вышел фильм «Москва слезам не верит». Картину показывали в кинотеатре «Россия» и, выйдя из метро «Пушкинская», я увидел какой-то клубок людей, которым была заполнена вся площадь от кинотеатра до памятника. Я сожалею, что у меня нет такой фотографии… Я подумал: «Какой-то митинг, что ли, там». А они стоят в очереди за билетами в кинотеатр «Россия» на наш фильм. Надо было стоять часа три, билеты продавали на послезавтра, и эта очередь не исчезала в течение трех месяцев.
Вообще я создаю свои картины «от и до». Это очень нервная работа, но и очень интересная. Даже при монтаже я отсматриваю каждый кадр. Это один из таких моментов, когда наконец соединяется история, появляется звук чистый, появляются шумы.
Вообще характер у меня непростой в рабочих делах. Я на вручении одной из премий отказался назвать автора фильма-победителя, потому что фильм был о войне, а тема Великой Отечественной войны для меня – святая, и я не пытаюсь это скрывать. Ветераны осудили данную картину. Сначала автор сценария говорил: «Да, это со мною было. Да, я сам был в таком лагере, где готовили мальчиков». Потом его прижали: «Не было вас. Мы нашли ваши документы, такого не было в вашей жизни». И он потом отказался от своих слов, признал, что не было мальчиков-камикадзе, о которых он рассказывал в фильме.
Также я фильм Михалкова «Цитадель» не подписал, чтобы его отправили на «Оскар». К тому времени, когда мы посылали эту картину, после премьеры прошло полтора месяца, и судьба фильма уже была ясна. Она была незавидная, зрительского успеха не было, фестивального успеха тоже.
И в это же время существовала картина «Елена», которая получила приз в Каннах. Потом была картина «Фауст», которая получила главный приз фестиваля в Венеции. И они имели куда больше оснований для того, чтобы быть направленными на «Оскар».
Во время монтажа картины «Москва слезам не верит» у меня и мыслей не было, что мы получим «Оскар». Даже в голову не приходило. Вообще для нас «Оскар» не был престижной наградой. Это сейчас он стал таким, потому что американцы умеют заниматься самораскруткой. Важными были Каннский фестиваль, Венецианский фестиваль, Карловарский, Московский фестивали.
Я даже в тот год не следил за «Оскаром». Лег спать, а утром вообще забыл, пошел по каким-то делам. А потом приехал в Союз кинематографистов, иду по коридору, и одна дама говорит вслед: «О, „Оскар“ идет». Но надо заметить, что дело происходило первого апреля, поэтому я оценил это как шутку.
Потом все, кто поздравлял, как-то настороженно и испуганно смотрели в мою сторону, ведь никакой информации официальной не было, просто ходили слухи: где-то кто-то что-то услышал. И только уже к вечеру меня вызвали в министерство. Министр сидит, главный редактор министерства, директор студии говорит: «Ну что, поздравляем с „Оскаром“».
Борис Корчевников: Все-таки я задам вам этот непростой вопрос. Владимир Валентинович, я, когда смотрел на фильмы с участием вашей жены, представлял себя на вашем месте и думал: «У меня бы в груди щемило, если бы я жену вот так легко в объятия Баталова укладывал». Кстати, Баталов потом мне рассказывал, царство ему небесное, что после этой картины он стал первым актером советского кино, который прошелся с голым задом.
– Во-первых, там голого Баталова нет. Это он почему-то решил, что он обнажен. Баталов там завернут в одеяло до подбородка.
У меня есть гораздо более соблазнительные планы в картине «Зависть богов». Вера Валентиновна с Толей Лобоцким очень соблазнительна. Но меня ни разу не брало это за живое, не переключались мозги в сторону: «Боже, это моя жена, и она лежит в постели с…»
Мне важно, чтобы была рассказана откровенная история. Не история двух десятиклассников, которые, взявшись за руки, гуляют и чуть-чуть целуются. Это взрослые люди, которые вдруг узнали, что такое любовь, уже во второй половине жизни и вдруг поняли, что они прожили жизнь без любви. Вот что мне хотелось рассказать, и то, что снималась моя супруга, становилось уже вторичным.
Вера тоже актриса настоящая. На площадке, на сцене она может позволять себе очень, очень многое. Главное для нее – получается или не получается сцена. Другие моменты отсутствуют и отключаются полностью.
Много женщин, к сожалению, говорят: «„Москва слезам не верит“ как будто про меня». Что касается Рудольфа, который бросил главную героиню… Я не знаю, почему мужчины так себя ведут, почему так много оставленных женщин. Каждый человек живет какой-то своей жизнью, надо знать предысторию и после-историю, почему он так поступает или не так.
Мне, надо сказать, приходилось сильно огорчать женщин. И это не единичный эпизод. Я сам расставался с женщиной и оставлял ее несчастной, но я знал, что будет хуже нам обоим, если продолжать отношения. И надо это уметь переламывать в своей жизни. С Верой я тоже расставался. В какой-то момент мы поняли, что дальше невозможно быть вместе, слишком много трений.
Юле уже было три года. Самая поверхностная часть заключалась в том, что мы измотались просто от безденежья и бесквартирья. Мы были настолько уставшие, что, когда жизнь начала меняться к лучшему, вдруг выяснилось, что мы больше не можем быть вместе. Слава богу, что мы не поссорились и продолжали отношения какие-то. Была Юля, которая нас соединяла.
А до этого было безденежье огромное, без конца… Я сейчас уже забыл это состояние, когда все время надо у кого-то занять до зарплаты, а потом отдавать. И потом опять занимать еще большую сумму. Это первое. Второе – без своего дома. Вера ходила время от времени по кабинетам, потому что только у нее была надежда от театра получить комнату в коммуналке. А коммуналка была роскошной трехкомнатной квартирой на проспекте Мира. Но там все время новые актеры приезжали, жили, потом получали какие-то квартиры, а у Веры ничего не было. В какой-то момент она попросила эту комнату, а ей сказали: «Вы с ребенком имеете право претендовать на квартиру». Она удивилась: «Ну, ладно, какие там квартиры?» Вдруг ее вызвали и дали ей ордер на квартиру почти в центре. Дальше я начинаю сниматься, у нее тоже в театре уже положение очень прочное… И тут-то что-то
