Вс. Вильчек - Алгоритмы истории
Крестьянин (ремесленник) становится единственным, универсальным и автономным работником материального производства. Но будучи не только исполнителем, но и субъектом знания, идеологом, и отгороженный от других классов общества барьером письменности, он создает и собственную, тесно связанную с его производством и бытом художественную культуру — фольклор. Ни раб, ни рабочий собственной, особой культуры иметь не могут.
Представители духовного и политического производства освобождаются от задач, которые связаны с ведением производства материального. Политическое и духовное производства становятся «чисто политическим» и «чисто духовным», что и формирует классы военно–политических правителей–феодалов и духовенства, делая классы феодального общества замкнутыми сословиями. Идеологические отношения между классами дополняются политическими, отделившимися от идеологических; их юридическим выражением являются те или иные разновидности серважа, крепости.
Крепостное право отличается от рабства отнюдь не тем, что у раба отнимали все, а у крестьянина только часть, и что поэтому крестьянин был заинтересован в результатах труда, а раб не был. Подобные утверждения в историческом плане невежественны, а в теоретическом — по меньшей мере наивны. Угроза лишиться жизни — куда более сильный стимул, нежели искушение прикупить еще одну лошаденку. Нельзя философствовать об истории, оставаясь на уровне рассуждений, кого можно убить, а кого только выпороть, и понимая переход от рабства к феодализму наподобие перехода к продналогу от продразверстки.
Рабство — симбиоз «программиста» и «живого орудия». Крепость — политический договор, отражающий автономность крестьянского производства. Рабство предполагает участие, крепость же — неучастие «верхних» классов в сфере материального производства. Лишь изредка феодальный правитель выступает в роли непосредственного организатора производства: сгоняет крестьян на строительство ирригационных сооружений, дорог, внедряет новые культуры и тому подобное. Но характерно, что такое вмешательство, как правило, вызывает протест или порождает апатию, так как превращает самодеятельного работника в программируемого извне — в раба, разрушает исторический тип работника, даже если и не нарушает его политический статус–кво. Поэтому обычно правитель вынужден уважать самодеятельность крестьянина, его право быть и управляющим и идеологом в сфере своего производства.
Если же этот принцип почему‑либо нарушается, если подавляется самодеятельность крестьянина — это оказывается катастрофической деградацией. Утрачивая самостоятельность, крестьянин регрессирует по существу в раба… если только не открыта возможность конструктивного использования этих продуктов распада феодализма.
Такая возможность была обнаружена, когда люмпенизированный крестьянин был превращен в «частичного», «отчужденного» работника фабрики — в промышленного рабочего.
Третий способ производства: индустриальный или капиталистический.
Это два названия одного и того же явления, увиденного с двух точек зрения: исторической технологии и органически присущей ей экономической формы.
Сущностная особенность капиталистического производства не в том, что оно ведется ради прибыли, а в том, что оно — машинное производство, т. е. производство научное и массовое, рассчитанное на массового анонимного потребителя.
Представления, которые в нас вдалбливали со школьной скамьи, что, дескать, формула докапиталистического производства Т–Д-Т, а капиталистического Д–Т-Д — плод недоразумения, результат того, что частное (не «частнокапиталистическое», а «частичное», «отдельно взятое») производство изымается из сложного народнохозяйственного контекста. Однако вне этого сложного целого любое отдельное производство бессмысленно, а формула Д–Т-Д — это не формула капиталистического хозяйства в целом, а формула связи между отдельными звеньями сложнейшей цепи. Цель капиталистического производства, как и любого другого, — удовлетворение потребностей общества, но в силу сложности отраслевого разделения труда достигается эта цель по формуле: Т — (Д–Т-Д) — Т. И если, не дай бог, целью деятельности не хозяйства в целом, а частного (то есть отдельного) предприятия становится не получение максимальной прибыли, а удовлетворение потребностей общества, то склады забиваются неликвидами, карманы бумажками, а прилавки пусты.
Иными словами, денежное обращение, прибыль, рентабельность и все прочее, объемлемое понятием «рынок», — естественная контрольно–регуляторная система индустриального производства, подобная второй сигнальной системе нашего организма. В определенных случаях индустриальное производство может быть и некапиталистическим, а работник (и не только рабочий, но и ученый–специалист, и управляющий) — невольником, крепостным. Однако органической формой индустриального производства является капитализм: «господство системы наемного труда и товарно–денежных отношений», как сформулировал сущность капитализма Маркс, сочтя вторичным вопрос о том, кто является в этой системе капиталистом: частный собственник, корпорация или непосредственно государство. Взятое же в аспекте исторической технологии индустриальное производство — это производство, информационным источником которого является объективно–научное знание, а энергетическим — механический двигатель.
Негативный прообраз индустриального производства создается задолго до появления присущих этому производству орудий, двигателей, технологических знаний. Он возникает при кризисе феодального производства, когда владелец свободных (ненужных в торговле и ростовщичестве) денег нанимает десяток свободных (от средств существования и средств производства — ненужных, выброшенных за пределы феодального производства в число городских подонков) люмпенизированных крестьян и одного исключительно талантливого, но тоже свободного от средств существования и цеховых конвенций ремесленника, и заставляет десять нанятых люмпенов рабски, «механически» копировать образцы, создаваемые умелым работником.
Для того чтобы предприятие оказалось успешным, владельцу денег необходимо:
— чтобы образцы, создаваемые умелым работником, были нетрадиционными, ибо оригинальность модели должна компенсировать стереотипность копий — во–первых, исключать творческую самодеятельность исполнителей — во–вторых;
— чтобы изготовление достаточно сложного и оригинального целого разлагалось на ряд стандартных и простых операций, быстро доводимых до слепого автоматизма, не требующих долгого обучения исполнителей, особых способностей и так далее. И чем проще, стереотипнее будет труд десяти нанятых люмпенов, то есть чем глубже их деградация, тем скорее эти «наемные рабы», как называл ранних рабочих Маркс, будут высвобождены машиной, станут специалистами–исполнителями при ней, работниками новой формации, тем скорей «негатив» индустриального общества будет обращен в «позитив».
Так совершается новая великая революция, основной смысл которой сводится к следующим моментам.
Возникшее производство оказывается как бы «перевертышем» прежнего. Если прежде любая вещь была индивидуальной творческой версией рабского архетипа, канона, то теперь она стала рабской копией индивидуально–авторского, творческого оригинала. В сфере материального производства появился новый работник, создающий не утилитарные вещи, а образы, модели вещей — технологическую информацию, являющуюся прикладным использованием свободного (индивидуально–авторского и объективного, отчуждаемого от субъекта) знания: наука стала прямой производительной силой. Непосредственную роль в производстве получил и носитель политической функции — функции управления, власти: роль капиталиста, менеджера, организатора, контролера. Иными словами, внутри сферы овеществления появилось свое политическое и духовное производство. Материальное производство стало в новом смысле общественным: не потому, что на фабриках, как нам объясняют «истматчики», люди трудятся сообща (пирамиды тоже не в одиночку строили), а потому, что оно воспроизвело трехчастную классовую структуру общественного производства в целом. Классовое положение индивида стало определяться не только тем, занят ли он в одной их двух «высших» сфер или в «низшей», материально–производственной сфере, но равно и тем, какова его функция в сфере материального производства, что он здесь делает: управляет, создает образы, модели вещей, технологические программы или овеществляет их.
В результате показанных превращений картина общества становится очень сложной, диффузной, характеризующейся размытостью границ между классами. Конкретный индивид может принадлежать и к одному, и к двум (ученый–администратор), а ситуационно — и к трем классам одновременно (рабочий–изобретатель–депутат). Классы современного общества имеют выраженные ядра (обычно — двойные ядра) и многочисленные периферийные слои, инфраструктурные группы, весьма неявно тяготеющие к тому или иному ядру, сливающиеся друг с другом. Такое двойное ядро рабочего класса — промышленные и сельскохозяйственные рабочие, их инфраструктурные, периферийные группы — рабочие сферы обслуживания: от шофера до продавца. Двойное ядро класса управляющих (администраторов, «служащих») — политические и хозяйственные руководители; их периферийные группы, инфраструктурные слои управления, административной и политической власти тоже многочисленны и разнообразны — вплоть до рядовых служащих хозяйственного аппарата, полиции, армии. Двойное ядро класса интеллигенции — научно–техническая и гуманитарная творческая интеллигенция; ее инфраструктурные группы — «интеллигенты–техники», педагоги, работники информационных, научно–вспомогательных и тому подобных служб, также утрачивающих по мере удаления от ядра определенность классовой принадлежности и сливающиеся с периферийными слоями администрации и рабочего класса.
