Вс. Вильчек - Алгоритмы истории
— это знание является конвенциональным, коллективно–субъективным. Например, люди видят: Солнце ходит вокруг Земли; это ежедневно подтверждается их коллективным опытом, но в то же время является субъективным, антропоцентрическим, неотчуждаемым от субъекта знанием.
Третий тип знания: объективно–научный. Он возникает в силу развития творческого начала в деятельности и мышлении индивида, но возникает все тем же постоянно наблюдаемым нами «конструктивно–регрессивным» путем. Индивид выражает недоверие коллективному опыту, противопоставляя ему, однако, не свою личную, субъективную, но еще более безличную точку зрения: авторитету общества — авторитет природы или, как это было исторически, авторитет самого Творца. Индивид подвергает сомнению видимость, показания любых человеческих, в том числе и собственных чувств, объявляет зрячесть слепотой, а слепоту, умозрение — истинной зрячестью, пытаясь представить мир, как он есть сам по себе, без нас, без присутствия наблюдателя; не с точки зрения человека, а с точки зрения Абсолюта, Творца. «Земля вертится вокруг Солнца» — вот символ этого нового, «галилеева» знания. Способом же проверки истинности умозрительных, теоретических построений, способом задать природе–богу вопрос и получить ответ становится особый вид опыта — эксперимент.
Это новое — теоретическое и экспериментальное — знание порывает с идеологией, ибо принципиально не соотносится ни с чьей субъективностью (идеология может апеллировать к научному знанию, но знание безразлично к ней). Будучи объективным, изображающим мир как он есть сам по себе, без нас, это знание может отчуждаться от человека и передаваться орудию, становящемуся действующей моделью природы — машиной. («Экспериментальной наукой» называет Маркс индустрию).
С переходом от субъективного к научному знанию совершается радикальный переворот. Самоуничижавшийся, объявляющий себя слепцом и рабом божественной истины индивид уподобляется Демиургу, Творцу, а его деятельность — творчеству. Если в предшествовавшую эпоху мы видели некий анонимный и рутинный канон и его субъективное воспроизведение, исполнение–интерпретацию, версификацию, то в новую — авторский оригинал, предполагающий нетворческое, рутинное анонимное воспроизведение: механическое тиражирование, печать.
Между тремя видами вводимой в производство энергии и тремя типами знания существует определенная связь, воплощающаяся в средствах труда, орудиях. При всем их огромном разнообразии их можно классифицировать в зависимости от того, коррелятом какого типа знания и энергии является данный тип, данная совокупность орудий, что и позволяет средствам труда служить своего рода эмблемами разных способов производства, разных исторических технологий.
С той поры, когда люди впервые «перековали мечи на орала», обратили заступ или топор в мотыгу, а копье в пастушеский посох, то есть перешли от добычи к собственно производству, и до наших дней способов производства существовало три.
Первый — рабский. Не «рабовладельческий» — просто рабский. Совесть науки — ее логичность, и если уж полагать институт невольничества константой способа производства, то следует заключить, что своего апогея «рабовладельческий способ» достиг лишь в ХХ веке — в сталинских и гитлеровских трудовых лагерях. Между тем в древних обществах развитого института невольничества, вероятно, не было; существование подобного института мыслимо лишь при значительном техническом перепаде между орудиями принуждения и орудиями труда, либо при высокой специализированности орудий. В противном случае угнетенные либо не смогут прокормить своих угнетателей, либо смогут их без особого труда перебить.
Но если «рабовладельческий способ» — теоретическая неточность, то рабский — историческая реальность. Рабское производство — это производство, информационным источником которого является мифологическое знание, а энергетическим — мускульная сила работника. Раб — живое орудие, имеющее устойчивую, рутинную программу деятельности, задаваемую мифологией общества. Социальное разделение труда в таком производстве, если оно происходит и заходит достаточно далеко, оказывается разделением относительно конкретного (информационного) и абстрактного (энергетического) начал труда. Одни индивиды становятся хранителями знания — программы жизнедеятельности сообщества (жрецы–вожди), другие утрачивают самостоятельность, оказываясь не в политической или экономической, а в духовной зависимости от первых.
Язык наш — враг наш, он выдает нас, когда мы врем. Мы говорим: раб — невольник, понуждаемы к труду мечом и бичом, угнетаемый рабовладельцем и враждебный ему, а язык напоминает, опровергает: «рабски предан», «рабски зависим». То есть рабство в его исходной форме — это отношение идеологическое, основанное на невольничестве сознания, а не плоти, симбиоз программиста и живого орудия.
Разделение относительно двух начал труда в рабском обществе может несколько усложняться по предметному принципу, то есть по отношению к духовному, материальному и политическому производствам (практически это должно означать специализацию части членов сообщества в качестве воинов), однако, недифференцированность мифологической формы знания ограничивает возможность подобной стратификации.
Рабское общество тоталитарно, что естественно объясняется недиффенцированностью различных начал (плана деятельности и плана отношений в сообществе) в мифологическом знании, предполагающей и строжайшую регламентацию, планомерность всей организации жизни.
И еще заметим: нарисовав человека с мотыгой, мы изобразили не просто определенный тип производства, но и определенный тип общества с присущим ему типом духовной культуры, классового устройства, власти (явленной вождем–жрецом) и так далее. Видимо, понятно и то, что общество — не сооружение из «базиса» и «надстройки», а живой исторический организм: нелепо, скажем, считать, что мифологическая культура обусловлена «рабовладельческими производственными отношениями» или даже способом производства в целом. Ведь и сам этот способ обусловлен типом реализуемого в производстве знания. Даже татуировка, которой, как легко догадаться, покрыто тело работника на нашей первой картинке, такой же феномен рабского, мифологического, тоталитарного общества, как и мотыга в его руках.
В дальнейшем из‑за дефицита бумаги, порожденного ревизуемыми догматами, мы не будем подчеркивать, но условимся помнить: речь идет о формациях, исторических типах общества, хотя и взятых преимущественно в одном, производственном плане.
Второй способ производства — феодальный. Возможно, его точнее назвать крестьянско–ремесленным, но дело не в слове, а в том значении, которое мы ему придаем. Поэтому удовлетворимся термином «феодальный» — тем паче, что первоначально данный тип производства складывался в земледельческих регионах, индуцируя затем аналогичные изменения в сферах животноводства и ремесла.
Предпосылкой феодального производства является доведение присущего рабству разделения труда до критического предела. Конкретное начало труда все более концентрируется в деятельности одних работников, а другие все более от него отчуждаются, утрачивают конкретность, самостоятельность — «абстрагируются», превращаясь в полностью лишенный собственной воли источник энергии, в двуногое тягло, которое уже легко заменить в этом качестве тяглом четвероногим.
Второй предпосылкой феодального способа производства должно было быть усложнение и разложение мифологии. Возникающую при этом картину можно представить так: между жрецом и деградировавшими рабами появляется новый работник — возвысившийся раб или низший жрец, становящийся субъектом «низшего», секулярного знания, пашущий на деградировавших рабах. Негативизм подобной коллизии очевиден, но он снимается с появлением животного тягла, освобождающим человека от роли основного энергетического источника производства: история всякий раз создает сначала как бы негативные прообразы будущего, а затем проявляет их позитивный смысл.
Работник, налегающий на соху, кем бы он ни был по своему правовому статусу, — уже не раб, а крестьянин, ибо он самодеятельный работник: и технолог, и управляющий, и исполнитель в сфере своего производства. Феодальное производство — это производство, информационным источником которого является коллективно–субъективное, «фольклорное» знание (традиционная схема как основа исполнительской импровизации), а энергетическим — тягловое животное.
В такое производство невозможно ввести работников, которые исполняли бы роли хранителя знаний (идеолога, специалиста, то есть интеллигента) и управляющего, принадлежащие в рабском производстве жрецу, — вакансии заняты. Поэтому общественное разделение труда при феодальном способе производства может быть лишь по предметному принципу, то есть относительно трех общественных производств: материального, духовного, политического.
