Итоги Итоги - Итоги № 16 (2013)
— В дни августовского путча 1991 года вы вновь оказались на передовой...
— Если честно, я вовсе не собирался защищать Ельцина или Горбачева. Но меня волновало, что московский комитет здравоохранения не знал, что делать с таким множеством людей, если начнется заваруха. Они выделили две-три «скорые», стоявшие на набережной. Но что было делать в гуще толпы? И я начал действовать. Собрал в больнице две сумки медикаментов, перевязочные материалы, необходимые инструменты, сложил все это в свой жигуленок. Приехав, оставил машину на Садовом кольце напротив американского посольства и дальше пошел пешком. Причем так торопился, что даже не запер двери. Добровольцев-медиков у Белого дома собралось очень много, около 800 человек. Постепенно получилось, что я стал координировать их работу. Мы сделали несколько передвижных медицинских пунктов, где оказывали первую помощь. Там, где сейчас бюро пропусков — мы сразу окрестили это здание «сарай», — устроили операционную. Еще одна операционная была в самом Белом доме на первом этаже. Помню, до утра добывали кислородные баллоны — чтобы в случае чего пациентам можно было давать наркоз. Еще один медпункт устроили в булочной неподалеку. Мы разработали схему путей эвакуации — расписали, кто и куда будет доставлять раненых, если штурм начнется. Помню, часов в 12 ночи, когда я был в Белом доме, внутри по громкоговорителю прозвучало предупреждение: «Внимание, идут танки!» К окнам встали автоматчики в касках. Сейчас, вспоминая об этих днях, я думаю: интересно, что все люди, возглавлявшие защиту Белого дома, давно ушли с политической арены, причем некоторые некрасиво, с мутными историями. Многие герои августовского путча вообще ушли из жизни. Их сожрала та самая система, которую они хотели построить. Ну а я, когда горячие дни закончились, просто вышел из Белого дома, дошел до американского посольства, перешел улицу и увидел свой жигуленок. Все это время он так и простоял нетронутым. Никто не попытался даже открыть дверь. Я сел в него и уехал.
— А как вы оказались на первой чеченской?
— Тогда мне помог президент Ингушетии Руслан Аушев. Мы с ним были знакомы, поэтому я решил проехать в Чечню через Ингушетию. Перебрался через границу, со стороны боевиков проехал Урус-Мартан, Ачхой-Мартан, Самашки. Я увидел местные больнички, на которые падали бомбы, — там без разбора лежали русские, украинцы, чеченцы, один какой-то боевик. Люди были без медикаментов, без нормального медицинского обслуживания, иногда даже без воды.
В Ачхой-Мартане меня задержали местные ополченцы: в это время в Чечне начиналась шпиономания. Долго допрашивали — кто я и что я. Спас меня хирург из местной больницы. Когда меня задержали, я предложил — чем сидеть просто так, давайте поеду в больницу. Чем могу, помогу. Меня отправили — под конвоем, с автоматчиками. И тут меня увидел хирург: «Здравствуйте, доктор! Я вас знаю, читал вашу книгу». Он что-то долго объяснял автоматчикам по-чеченски. После этого они ушли. Незадолго до чеченской войны я действительно написал книжку по гнойной хирургии детского возраста. Получается, эта книга спасла мне жизнь.
— В 90-е годы вы начали свою собственную войну: за здание института. Бороться пришлось с коррупционной машиной...
— Нам надо было развиваться. В старом здании условия были неважные и для пациентов, и для врачей. В начале 90-х мы решили выстроить рядом новый корпус. Но не тут-то было. Началась дикая борьба за здание, стоявшее рядом с институтом. Мы боролись с очень мощными силами — ни у кого не было сомнений, что они нас раздавят. Это здание раньше принадлежало НПО «Астрофизика». Помните нефтяную компанию «Гермес»? «Астрофизика» и «Гермес» организовали компанию «Технопарк Астро-Гермес» и продали ей здание за бесценок. По 10 долларов за квадратный метр — за дом в центре Москвы площадью пять тысяч квадратных метров. Здание попросту украли у государства и присвоили. Цель была одна — получив строение по дешевке, впоследствии заработать на нем миллионы. Мы ратовали за то, чтобы здание вернули государству, а оно отдало бы его Москве и детской больнице. Чтобы доказать свою правоту, нам потребовалось 27 судов и 10 лет. Причем мы никому не заплатили ни копейки. Люди помогали нам. Даже адвокаты делали свою работу бесплатно. Выиграв дело, мы снесли старое здание и на его месте создали единственный в России и в мире Научно-исследовательский институт неотложной детской хирургии и травмы.
— А правда, что ваши врачи «в карман» денег не берут? Просто это в Москве такая редкость...
— У нас проходит по 40 тысяч детей в год, и вы не найдете ни одной мамы, которая заплатила бы медикам в карман хоть копейку. Но можно и деньги не брать, а работать плохо. У нас высокая квалификация врачей. И реанимация, и травматология, и нейротравма на должном уровне. Мы — единственное в России учреждение, где почти 100 процентов перитонитов оперируют лапароскопическим путем. И оборудованы мы мощно — и МРТ, и КТ. Могу с гордостью сказать: сейчас это институт-игрушка.
— Вас не гнетет бремя славы? Ведь после трагедии «Норд-Оста» в России не осталось человека, который не знал бы, кто такой доктор Рошаль.
— Популярность — вещь преходящая. Сегодня она есть, а завтра нет. Я не обольщаюсь на этот счет.
— И все же как вышло, что именно вы оказались одним из героев Дубровки?
— Как и для всех, «Норд-Ост» стал для меня полной неожиданностью. Вечером я включил телевизор и сначала просто не поверил тому, что услышал. Так и просидел у экрана до утра, пытаясь разобраться в ситуации. Потом подумал: там ведь и взрослые, и дети. Им нужен доктор. Об участии в переговорах я не мыслил — только о помощи. Думаю, таких, кто хотел пойти, было много. Просто я оказался чуть упорнее. Стал звонить Лужкову, тот не отвечал. Решил набрать номер Иосифа Кобзона, он тоже был недоступен. Тогда я еще не знал, что он в этот момент находился на Дубровке и вывел нескольких заложников. Потом дозвонился до помощника Лужкова, тот долго не мог понять, что мне нужно. Говорил, что докторов достаточно. Но я настаивал на том, что хочу пройти внутрь. Потом террористы потребовали двух врачей-иорданцев. В Москве нашли одного. Ну а вторым оказался я. Позже я узнал, что Лужков и Кобзон настояли, чтобы меня пропустили. Я сказал террористам, что я детский доктор, что лечил детей во время первой чеченской войны. Меня не очень приветливо встретили. Спросили, где мой чемоданчик и медикаменты. Оказалось, что им понадобились врачи, потому что у одного боевика была ранена рука. Но сначала нам с иорданским доктором предложили вытащить на улицу Олю Романову, которую они застрелили. Потом меня провели на балкон, и я увидел огромный зал, в котором раньше никогда не был. Это 700—800 мест внизу, 200—300 наверху. Свет горел, все сидели. Кто-то спал, кто-то читал, кто-то лежал между стульями на полу. Вроде бы все были спокойны. Но я-то знал, что внутри каждого есть ощущение, что жизнь висит на волоске. Ведь только что мы вытащили из фойе убитую девушку. Войдя на балкон, я громко поздоровался с сидящими в зале. Многие посмотрели на меня с удивлением — не поняли, откуда я взялся. Я спросил, есть ли в зале врачи. Одна женщина отозвалась сразу. Это была Фатима Шахова. До сих пор считаю, что после «Норд-Оста» ее несправедливо обошли в наградах. Она абсолютно героический человек. Все дело в имени-фамилии — поначалу ее даже причислили к боевикам.
Потом я вернулся в фойе и стал искать место, которое было лучше всего освещено. Оказалось, что это туалет. Мы поставили в предбаннике столик, я стал осматривать обширную рану на руке боевика. Вокруг стояли террористы. Неожиданно мы услышали стрельбу. Две девчонки, воспользовавшись тем, что боевики отвлеклись, прыгнули вниз со второго этажа. По ним стали стрелять. Войска, окружившие здание, начали ответную пальбу. Я выскочил в коридор, увидел там съежившуюся от страха маму с ребенком, уложил их на пол. Боевики разозлились на нас — вы, мол, специально отвлекли внимание. Грозили Фатиме, которая мне помогала: если что не так, расстреляем. Однако потом разрешили нам с Шаховой пройти на балкон и опросить заложников — у кого какое самочувствие. Выяснилось, что проблемы есть у многих. У кого-то разыгрался насморк, кому-то нужны были капли для глазных линз, у кого-то больные почки, у кого-то начались женские проблемы. Мало ли что... Мы опросили на балконе человек 300, составили список необходимого. Сообразив, что в зале внизу сидит в два раза больше народу, я смог прикинуть количество нужных медикаментов. После этого мы с иорданским врачом направились к выходу. Но боевики задержали нас. В сущности, оставили в зале как заложников. Нас спас корреспондент The Sunday Times Марк Франкетти, который попал в здание в 11 вечера. Он спросил: «А где же врачи?» Наверное, боевики испугались международной огласки. Они вообще следили за реакцией СМИ — смотрели новости, репортажи. Кто-то из боевиков махнул нам рукой: «Свободны!» Я спросил, можно ли прийти еще раз и принести лекарства для заложников. Тот разрешил.
